Читать интересную книгу Алая буква (сборник) - Натаниель Готорн

Судорожным движением он сорвал пастырский воротник со своей груди. И знак был открыт! Но недостойно будет описывать это разоблачение. На миг глаза охваченной ужасом толпы оказались прикованы к жуткому чуду, пока священник стоял с румянцем триумфа на лице, как тот, кто посредством сильнейшей боли достиг победы. А затем он осел на помост.

Эстер приподняла его, устроив его голову на своей груди. Старый Роджер Чиллинворс опустился рядом с ним на колени, с пустым осунувшимся лицом, которое словно покинула жизнь.

– Ты ускользнул от меня! – повторял он снова и снова. – Ты ускользнул от меня!

– Пусть Бог тебя простит, – ответил священник. – Твой грех не менее глубок!

И он отвел угасающие глаза от старика, сосредоточив взгляд на женщине и ребенке.

– Моя маленькая Перл, – сказал он слабо, и мягкая улыбка озарила его лицо, лицо того, что ускользает в вечный покой; нет, того, кто избавился от страшного бремени, и теперь почти что казалось, что он готов начать с ребенком игру. – Милая маленькая Перл, теперь ты поцелуешь меня? В лесу ты отказалась это сделать. А теперь?

Перл поцеловала его в губы. Заклятие было разрушено. Величайшая сцена горя, участником которой стало дикое дитя, привнесла ту недостающую часть, что могла бы развить сострадание: и теперь ее слезы падали на щеки отца и служили обетом того, что она вырастет среди человеческой радости и печали не вечной бунтаркой против мира, а женщиной, живущей в нем. Миссия Перл, вестницы страданий своей матери, была теперь выполнена.

– Эстер, – сказал священник. – Прощай!

– Неужели мы больше не встретимся? – прошептала она, склонившись к его лицу. – Неужели не проведем нашу вечную жизнь вместе? Наверняка, наверняка мы искупили свои грехи всеми этими горестями! Ты смотришь в вечность своими яркими глазами! Скажи мне, что ты видишь?

– Тише, Эстер, тише! – сказал он с трепетным торжеством. – Закон, который мы нарушили, и я – тот грех, что был здесь отвратительно открыт! – пусть только это занимает твои мысли! Я боюсь! Я боюсь! Возможно, когда мы, забывшие нашего Бога, нарушили святость другой души, мы вдесятеро больше недостойны надежды на встречу и вечное чистое единение! Господь лишь знает, а он милостив! И прежде всего его милость доказывают мои недуги. Он позволил мне носить на груди эту жгучую пытку! Он послал мне того темного и ужасного старика, чтобы пытка не стала легче! В милости своей он привел меня сюда, дабы умереть такой смертью в торжестве позора на глазах у людей! Не желай я подобного искупления, я был бы проклят навек! Да святится имя Его! Да будет воля Его! Прощай!

Последнее слово сорвалось с губ священника вместе с последним вздохом. Толпа, доселе молчавшая, разразилась странным голосом страха и удивления, которые не могли еще найти себе выхода, иначе как в ропоте, что тяжело прокатился вслед отлетевшей душе.

24

Заключение

Много дней спустя, когда время позволило людям разобраться с мыслями об описанной выше сцене, появилось немало версий произошедшего на эшафоте.

Большая часть зрителей свидетельствовала, что видела на груди несчастного священника АЛУЮ БУКВУ – точное подобие той, что носила Эстер Принн, – запечатленную во плоти. Что же до ее происхождения, существовало множество объяснений, с обязательными предположениями свидетелей. Некоторые утверждали, что преподобный мистер Диммсдэйл в тот самый день, когда Эстер Принн впервые надела свой унизительный знак, начал курс самоистязания, – которого впоследствии придерживался многими тщетными методами, – нанеся себе жуткую рану. Иные предполагали, что стигмат появился гораздо позже, когда старый Роджер Чиллингворс, будучи мощным некромантом, заставил букву проявиться посредством магии и ядовитых лекарств. Были и те, что оказались способны в полной мере оценить необычайную восприимчивость священника и поразительное воздействие духа на тело, шептали затем, что отвратительный символ начал возникать под воздействием постоянных угрызений совести, проедавших сердце несчастного изнутри, и наконец явился на Суд Божий, окончательно оформившись в алую букву. Читатель волен выбрать одну из этих теорий. Мы же пролили весь доступный нам свет на это чудо, и теперь, когда оно выполнило свою роль, с радостью сотрем из сознания этот образ, что с крайне нежелательной четкостью отпечатался там от длительности нашего наблюдения.

И все же странным оказалось то, что определенные личности, наблюдавшие все произошедшее и клявшиеся, что не сводили глаз с преподобного мистера Диммсдэйла, отрицали наличие любого рода знаков на его груди, гладкой, как у новорожденного. Точно так же они отрицали, что слова умирающего в какой бы то ни было мере касались его связи с провинностью, за которую Эстер Принн так долго носила алую букву. По словам этих крайне респектабельных свидетелей, священник, осознавая, что умирает, – и сознавая также, что почитание общества уже поместило его в ряды святых и ангелов, – желал, испуская дух на руках этой падшей женщины, показать миру, как тщетны усилия лучших из праведников. Всю свою тяжкую жизнь посвятив привнесению людям духовного блага, он сделал способ собственной смерти притчей, чтобы преподать своим почитателям важный и горестный урок: перед лицом Бесконечной Чистоты мы, грешники, равны. Он хотел научить их тому, что самые праведные среди нас превосходят своих собратьев лишь для того, чтобы с большей ясностью видеть, как Милосердие высшее смотрит на нас свысока, отрицая фантом заслуг человеческих, что с надеждой на благо стремятся ввысь. Не обсуждая истины, столь значительной, мы все же позволим себе считать эту версию истории мистера Диммсдэйла лишь случаем упрямой преданности, с которой друзья мужчины – в особенности священника – порой хранят его добродетель, даже когда доказательства, ясные, как дневной свет на алой букве, объявляют его лживым и порочным земным созданием.

Источник, которому мы стремились следовать, – старая рукопись, составленная из устных рассказов тех, кто мог знать Эстер Принн в то время, и тех, кто слышал рассказы современников, – полностью подтверждает зрелище, описанное на предыдущих страницах. Среди многих моралей, которые можно извлечь из опыта несчастного страдальца священника, мы хотим выделить лишь одну: Не лги! Не лги! Не лги!

Свободно показывай миру если не худшие свои стороны, то хоть те, за которыми может скрываться худшее!

Нет ничего примечательнее перемены, которая произошла почти сразу же после смерти преподобного мистера Диммсдэйла, во внешности и поведении старика, известного как Роджер Чиллингворс. Вся сила и энергия, вся жизненная и умственная его мощь, похоже, оставили его, настолько он постарел, съежился и почти исчез с глаз людских, как вырванный сорняк, оставленный на солнце. Этот несчастный сделал смыслом своей жизни упорное преследование и систематические попытки мести; и когда, по достижении полного триумфа, злобный принцип остался без дальнейшей подпитки существованием объекта мести, когда, выражаясь кратко, не осталось дьявольской работы, которую он мог бы выполнить на земле, потерявшему человечность смертному оставалось лишь ждать, найдет ли ему хозяин новое дело или же воздаст по заслугам. Но ко всем этим сумеречным созданиям, так долго занимавшим наше внимание, подобно Роджеру Чиллинворсу и его компаньонам, мы проявим милосердие. Интересным объектом наблюдений и исследования является основа любви и ненависти, которая может оказаться единой. Каждое из чувств, в максимальном своем развитии, предполагает высшую степень близости и понимания сердца, в каждом человек зависим от существования духовной жизни другого, чем питает свою привязанность, каждое из этих чувств оставляет как страстно любящего, так и не менее страстно ненавидящего одиноким и покинутым без объекта его страсти. Следовательно, с точки зрения философии, можно рассматривать эти две страсти как схожие, за исключением того, что одна из них обладает божественным сиянием, а другая мрачным огненным светом. В мире духовном старый лекарь и священник – равно ставшие жертвами друг друга, – вполне могут обнаружить, что земной груз ненависти и антипатии превратился в золотую любовь.

Но оставим эту дискуссию, есть иная тема, которую следует обсудить с читателем. После смерти старого Роджера Чиллигнворса (случившейся в течение года), согласно его последней воле и завещанию, исполнителями которой стали губернатор Беллингем и преподобный мистер Уилсон, он завещал довольно значительную долю собственности, равно здесь и в Англии, маленькой Перл, дочери Эстер Принн.

Итак, Перл – эльфийское дитя – отродье демона, каковым некоторые люди того времени предпочитали ее считать, – стала тогда самой богатой наследницей в Новом Свете. Вполне вероятно, что это обстоятельство перекроило бы саму ткань общественного отношения; и если бы мать с дочерью остались здесь, маленькая Перл, достигнув брачного возраста, смешала бы свою дикую кровь с родословной самых истовых пуритан. Однако носительница алой буквы исчезла вскоре после смерти лекаря, а вместе с ней исчезла и маленькая Перл. Много лет лишь смутные слухи о них находили свой путь через море – как бесформенные куски дерева со стертыми инициалами, что выбрасывает на берег приливом, – но никаких связей с ними, достойных звания аутентичных, не было. История алой буквы стала легендой. Ее проклятие, однако, хранило свою силу, и позорный эшафот, на котором скончался несчастный священник, и коттедж на берегу моря, где обитала Эстер Принн, долго еще вызывали страх. У последнего однажды днем пришли поиграть дети, они и увидели высокую женщину в сером платье, которая подошла к двери коттеджа. За все минувшие годы дверь ни разу не открывалась, но либо женщина открыла замок, либо прогнившее дерево и металл поддались под ее рукой, либо она умела, как призрак, ходить сквозь стены – так или иначе, она вошла.