— Не изобрели, — неизвестно зачем поправил ее Липман. — Некоторые люди всегда ей владели.
— Да, — тут же согласилась секретарша. — Людоеды. Они подавляли волю своих соплеменников и те безропотно давали себя сожрать. Все главы корпораций, вся мировая элита, все, кто владеет Эр–Эс, — потомки тех людоедов.
— Дитя, — ласково сказал Микаэль, — это правда. Но правда и то, что Годзилла ничем от них не отличается. Поэтому вы его и слушали. Поэтому и пошли за ним, когда он объявил Час Разрушения.
— Даже если это и так, он дал нам свободу.
— Свободу умирать, — возразил Липман. — Вы стали его пальцами, его кулаками, которыми он уничтожил Сити. Вы пережили короткий миг счастья, иллюзию вседозволенности. Он приказал, и вы послушно разгромили офисы нескольких крупнейших корпораций. Он сделал это с помощью все той же техники Эр–Эс, роковой суггестии, которая заставляла твоих предков идти в пещеру к его предкам. В пещеру, из которой потом вылетали обглоданные кости.
Секретарша задрожала.
— Прошло пятьдесят тысяч лет, — безжалостно продолжал Микаэль. — И теперь Годзилла жрет вас, только вместо костей из его пещеры вылетает сломанная офисная техника. Ему нет дела до твоей свободы, дитя. Вы для него — мусор, шлак под ногами. Он такой же хабермас, как и я.
— Для вас мы тоже шлак, — тихо произнесла женщина.
— Да, — не стал спорить Аипман. — Бессмысленный, бесполезный шлак, чья функция — нажимать на кнопки компьютера и перекладывать миллионы тонн ненужных бумажек. Но я несу ответственность за вас, простецов, и за менеджеров, которые стоят чуть выше вас, но, по большому счету, также бесполезны, я отвечаю. А Годзилла просто вас использовал. Чтобы отомстить миру, в котором он не мог подняться выше определенной ступеньки. Вот и весь его секрет, дитя.
— Вы мне не отец, — упрямо повторила секретарша. — И я не жалею о том, что мы сделали.
«Сколько их было? — подумал Микаэль печально. — Пятьдесят, сто тысяч? Все они одновременно перестали быть усердными корпоративными муравьями и превратились в бесстрашных бунтарей. Разнесли свои офисы, выбили стекла в хрустальных башнях, сломали лифты и перевернули машины на парковках руководства. А потом, когда Час Разрушения прошел — запала ведь хватает совсем ненадолго, — поняли, что не знают, что им делать дальше. Сейчас они организуются в стойбища, поют песни и занимаются любовью прямо на улицах. Но что они станут делать потом, когда закончится еда?»
— Тогда иди, — сказал он женщине. — Иди и постарайся быть счастливой те несколько дней, которые тебе остались. Потом здесь начнутся восстановительные работы, и вас выселят куда–нибудь на свалку.
Она неуверенно огляделась по сторонам.
— Я правда могу идти?
— Ты же свободный человек, — усмехнулся Микаэль. — Тебе же так сказал Годзилла.
Женщина отошла на несколько шагов и вдруг обернулась.
— Он еще придет, — сказала она с затаенным торжеством. — Он сотрет с лица земли ваши поганые города. И он освободит всех… даже вас.
5.
— Он готовился долго. — Микаэль положил свой отчет на грубо отесанную столешницу. — Как минимум, два года. Во всяком случае, два года назад участники тренингов в корпорациях «Фуджи» и «Сименс» уже прошли инициацию первого уровня. После этого процесс пошел лавинообразно. Каждый коуч инициировал от десяти до двадцати человек. Каждый из этих двадцати — еще двоих. И так далее. За два года Годзилла обратил уже семьдесят пять тысяч сотрудников в семи крупнейших корпорациях Сити.
— И все это время вы работали с ним рядом, Микаэль, — в голосе кардинала слышалась непонятная ирония. — Вы же, кажется, были даже друзьями?
— К сожалению, — Аипман старался не смотреть на кардинала. Он чувствовал, как щеки его заливает краска стыда. — Я виноват, Ваше преосвященство. Но я постарался искупить свою вину. Я провел большую исследовательскую работу и теперь могу с высокой степенью вероятности предсказать, где Годзилла нанесет свой следующий удар. А следовательно, мы не только можем предотвратить ущерб, который планирует причинить Годзилла, но и вычислить его местонахождение. Постоянный контакт с несколькими десятками обращенных в каждой корпорации невозможен без устойчивых каналов связи. Даже программы шифрования, которые он использует, не смогут помочь ему, если мы будем отслеживать все его аватары…
Гроненфельд сделал нетерпеливый жест, и Аипман замолчал.
— Достаточно, — сказал кардинал. — Вы хорошо поработали, старший хабермас, но то, что вы сейчас предлагаете, лишнее. Мы не станем тратить ресурсы на поиски Годзиллы.
— Почему? — растерянно спросил Аипман. — Выдумаете…
— Вот именно. — Гроненфельд пододвинул отчет к себе и равнодушно перелистнул несколько страниц. — Я думаю. А тому, что делаете вы, хабермас, я даже затрудняюсь подобрать определение.
Он щелкнул длинными белыми пальцами, и из темноты за его спиной выступила высокая широкоплечая фигура.
— Нам не нужно искать Годзиллу, потому что Годзилла находится в этом кабинете. — Гроненфельд сплел пальцы в замок. — Бывший старший хабермас, а с сегодняшнего дня — избранный кардинал Конклава Борис Терновский.
— Ты?… — задохнулся Микаэль.
— Собственной персоной, — ухмыльнулся Борис. — Должен признаться, я получил большое удовольствие, прослушивая твои гневные послания. Что ты мне там обещал? Вырвать кадык? Переломать ребра? Если хочешь, можешь попробовать.
— Я не понимаю… — пробормотал Липман, умоляюще глядя на кардинала. — Это же Годзилла! Он же почти уничтожил Сити! Сколько миллиардов потеряли корпорации?
— Что–то около восемнадцати, — ответил кардинал. — На семь миллиардов больше, чем в прошлом году, когда Годзилла разгромил Рио. Но тогда Годзиллой был Стивен Лемке, а его потенциал значительно уступает способностям господина Терновского.
— Вы сами санкционировали уничтожение Сити? — Микаэль не верил своим ушам. — Но зачем?
Гроненфельд покачал головой.
— Я был лучшего мнения о ваших умственных способностях, старший хабермас. Вы что, не знали, что некоторые могущественные семьи в открытую выражали недовольство той ролью, которую играют философы в корпоративной политике? Не слышали о выступлении главы Дома Майкрософт, предложившем отменить закон об автоматическом предоставлении философам места в совете директоров любой крупной корпорации? Кое–кто стал сомневаться в целесообразности самого существования Службы интеллектуальной безопасности. Нас публично стали называть новой инквизицией.
И тут Аипман, наконец, понял.
— Значит, это была провокация? Вы хотели просто до смерти напугать хозяев корпораций ?
— Ах, Микаэль, Микаэль. Стивен Аемке действительно ставил перед собой именно эту задачу. Но ваш друг Борис пошел гораздо дальше. Он понял, что Годзилла может быть не только пугалом, но и инструментом влияния. Кто, как не мы, кардиналы и хабермасы, знаем, как управлять сотнями тысяч офисных простецов? Чьих приказов они не смогут ослушаться?
— Я всего лишь разработал методику, — скромно сказал Борис. — А стратегию придумали вы, Ваше Преосвященство.
— Не надо лести, — скривился Гроненфельд. — Тем более теперь, когда мы равны, Ваше Преосвященство.
Аипман внезапно почувствовал себя лишним.
— А как же мое задание? — жалко проговорил он. — Поиск Годзиллы? Это была просто операция прикрытия? Чтобы никто не заподозрил Конклав?
— Нет, — сказал Гроненфельд неожиданно жестко. — Это не была операция прикрытия. Это был экзамен.
Он поднялся из–за массивного дубового стола и выпрямился во весь свой рост. Длинные темные кудри упали кардиналу на плечи.
— Экзамен, который вы не сдали.
Гроненфельд слегка наклонил голову и уставился на Микаэля тяжелым взглядом круглых немигающих глаз. Липман почувствовал, как по позвоночнику его пробежали тонкие холодные пальцы.
— Я надеялся, что вы проявите более впечатляющие интеллектуальные способности, старший хабермас. Вы вели расследование две недели. За это время можно было догадаться обо всем самостоятельно.
Взгляд кардинала физически давил на Микаэля. Липман вдруг обнаружил, что смотрит в пол и не может поднять голову.
— Впрочем, если даже старший хабермас, хорошо знакомый с Годзиллой, не смог понять, в чем суть нашего плана, нам можно не опасаться аналитиков других корпораций, — продолжал Гроненфельд. — В этом смысле ваша жертва принесена не зря, Микаэль.
— Жертва? — непослушными губами прошептал Липман.
— Вы разделите со мной трапезу, Борис? — спросил Гроненфельд. — Если желаете, можете уйти.
Микаэль смотрел в пол. На бурые пятна на грубых неструганных досках — он видел их множество раз, но ему всегда казалось, что это вино.
Он услышал довольный смешок Бориса.
— Я, пожалуй, останусь и понаблюдаю, Ваше преосвященство.