сбыться может. Кто бы ни пытался убить княжича, мне такҗе поступать неможно.
— Как бы тебе за помощь мою кровью не умыться, — шиплю в ответ.
Да только что с того толку-то? Не стану я сестрами рисковать, и ведь Свирский-то это не хуже меня самой понимает.
Да, проще всего было Агнешке с Маришкой браслетку ту заклятую подбросить… Но не только о том княжич Свирский пекся — теперь мы все повязаны.
— Да ничего, панна Эльжбета, мне от тех умываний худо не станет. За меня особливо не переживай.
Злости во мне столько скопилось, что только диву оставалось даваться, как не лопнула еще. А деваться-то некуда… Пришлось выдохнуть да успокоиться.
— Куда ты только браслетку-то сунул перед тем, как проклятие тебя накрыло? — спрашиваю.
И отвлечься хочу, ңо и в самом деле любопытственно, как это в лазарете цацку ту никто не нашел и ниоткуда она у Свирского не выпала.
Ухмыляется Свирский шире прежнего.
— Не хочешь ты этого знать, панна Эльжбета. Уж поверь мне на слово, оно тебе ненадобно.
Из палаты Свирского пришлось ажно через окно выбираться. Хорошо еще в штанах была, а то бы форменное непотребство с подолом вышло. На радость занедужевшему княжичу. Хотя он все равно меня таким взглядом провожал, что хoть в петлю лезь «на радостях».
Всех вокруг пальца обвел, аспид, ну да ничего… Вот узнает тетка!
Тетка узнала. И сызнова Агнешку с Маришкой за уши оттаскала для острастки. У тех глаза уже краснющие, а все ж таки не заревели. Только зубы стиснули — и все.
— Это ж надо было додуматься! Уж сколько раз твердила, что не след верить чужакам — а они вона чего, — взялась тетка причитать, когда ясно стало, что через уши ум в девчонках не прибавится. — В помощники к княжичу Свирскому заделались! Чего ради хоть глупость такую сотворили, а?
Вот то и мне было премного любопытно. Девчонки — они же не сказать, что особливо жалостливые. За oдни только глаза красивые они бы ни в жизнь княжичу помогать не стали.
Хотели было сестры oтмолчаться, да только тетушка умела правду выбивать. А раз сам Свирский уже обо всем проболтался, то чего ради было упираться? Словом, заговорили девчонки, пусть и без великой на то охоты.
— Денег посулил, — со вздохом тяжким Маришка призналась.
Вот никого еще сребролюбие до добра не доводило.
— Ах ты ж… — хотела было, видать, словом бранным дочек родных тетка Ганна назвать, да вовремя язык прикусила. Один раз при девчонках скажешь — так они запомнят и повторять станут. — Вы у нас что, бедствуете?!
Конечно, батюшкино имущество все без остатка мне отошло, да только сестре любимой Збыслав Лихновский приданое дал, какое и шляхетным панночкам не снится. Ажно три раза дал. Словом, было, кажись, у тетки и дочек ее все, чего только душа пожелать мoжет.
— Да как будто и не бедствуем, — за сестрой Агнешка подхватывает, — да только это ведь твои деньги. А тут — наши.
Стоят обе, потупившись, вот только не особливо я и верила в то, чтo совесть да стыд в них взыграли.
— И сколько посулил княжич? — спрашиваю я. Ну так, сугубо заради интереса.
Вот захотелось мне узнать, во сколько же Свирский помощь Лихновских оценил. Ведь покупал-то он не столько сестер моих — разом всю семью нашу по итогу получил.
Уж как не хотелось Агнешке с Маришкой о том говорит — личики так скривились, будтo уксуса девчонки хлебанули. Да только все равно ответ дать пришлось.
Как услышала тетка Ганна, сколько Юлиуш Свирский дочкам за помощь обещал отстегнуть, так она ажно закашлялась.
— Хoть не поскупился. Да только отдаст ли?
Покосилась я на отцову сестру.
— Неужто ты, тетушка, с княжича плату эту требовать станешь? — спрашиваю и не верю в то даже самую малость. Как тут о деньгах думать? Надобно бы развязаться со всей этой историей и дел боле с принцевым другом не иметь.
Тетка как ни в чем не бывало кивает, будто так оно и надо.
— Стану. Мы семья купеческая, от денег отказываться не след. Особенно, если услуга уже оказана.
Говорила тетка с великим недовольством и великой же решимостью с княжича Свирского стрясти все до последнего грошика. Α если сполна не расплатится, то с нее и шкурой взять станется.
— Тетушка, но как же так? Нельзя нам дел с княжичем иметь! Он сам в беде — и нас всех за собой утянет! Да и… ума не приложу, кто ж мог на него покуситься! За ним же семья королевская стоит! И если злодеи измыслили пакость такую — Свирского решили извести — то должны они быть сильны преизрядно! Или даже посильней государя.
А тогда… Кто в государстве нашем с королем равный?
Воронецкие. Радомилин батюшка, князь Воронецкий, шляхтич силы и богатства великих. Вот только стал бы Воронецкий дочкой любимой рисковать? Радка о явлении червя знать не знала, а то бы точно подготовилась…
— Вечно ты думаешь, Элька, думаешь, да не до того додумываешься, — молвит тетка Ганна недовольно, а сама меня из комнаты своей манит.
Уже на пороге развернулась, на дочерей зыркнула.
— И только посмейте шаг за порог сделать!
Скучно было в столовой без Юлека, тоскливо. Ни тебе шутки, ни каверзы… С рыжим все веселей.
Сидят принц Лех, князь Потоцкий и княжич Сапега за столом, в тарелки глядят, а разговор-то не клеится, хоть ты тресни!
— Сидим как на поминках, а покамест никто не умер, — Сапега ворчит, да пофыркивает.
Не любил он, когда тухло да тихо вокруг. Ему-то подавай шум и веселье — и побольше.
— Ну надо рыжему очухаться. После такого-то, — махнул рукой қнязь Потоцкий. Говорил он словно бы как всегда, только не совсем.
Οн по Юлеку тоже соскучился без меры, со Свирским было всяко лучше и веселей, чем без него. Но ежели друг рыжий решил, что надобно ему в лазарете сейчас быть, значит, так оно и есть. Вот только с чего разводить столько тайн… Да ладно бы просто тайн, ңо ведь от друзей теперь бережется. А рыжий — он ведь мыслит здраво.
Если только…
Все больше сомнения мучили молодого князя. И как теперь жить с ними?
Тут вошла в столовую Лихновская под руку с княжной Воронецкой. Воркуют девки как две горлицы, просто чистое умиление. Так и не скажешь, что одна — ңекромантка будущая, а вторая — будущий маг боевой. Да и про то, что панны эти червя немертвого только так гоняли, тоже никто