Над всеми машиноместами горели надписи. Зеленые, желтые или красные. Одна из зеленых гласила: Ник Коллинз. Ага, это для меня. Заказала заранее, умница, правильно, тут наверняка бывает дефицит, с их массовыми увеселениями-то. Решат всей оравой покататься — и жди меня, Катя, пока освободится такси. Зеленая надпись — значит, время подходит, скоро подадут.
Машины подкатывали, люди выходили или садились и уезжали. Не то, чтобы помногу, но то там, то тут… Наконец появился и мой железный конь. Нет, не конь, жук-плавунец на колесиках, со сложенными по бокам лапками. Я подошел, и он, сверившись с моим коммуникатором, распахнул дверцу.
Забравшись в кабину, я устроился поудобнее и дал команду на выезд.
Мы вывернули со стоянки и вошли в тормозящий тоннель. Большое колесо, набитое, в основном, бездельниками, продолжало крутить свои круги, а мы, нанизавшись за монорельс, начали разгон в противоположную сторону. Торможение есть разгон — такова теория парадоксальности гравитационных колес. И снова ускорение чуть-чуть вжало меня в упругую спинку кресла, а когда отпустило, я почувствовал себя почти как на Ганимеде. Здравствуй, настоящая Луна. Право, в свете увиденного, мне должно бы быть неудобно приветствовать тебя без цилиндра.
И покатился вездеход по однообразной серой равнине под черным небом, украшенным ярким диском солнца. В пару к нему, нисколько не стесняясь ослепительного соседства, кривился узкий серп Земли.
Непривычно резкие тени резали глаза, поэтому я скорректировал светофильтры. Автопилот прекрасно справлялся с дорогой, а чего бы от него было еще ожидать? Пейзаж мне быстро наскучил, да и сам я устал изрядно. Не заметил, как уснул.
Открыв глаза, я не смог сообразить, где нахожусь. Под ногами лежала мощеная треугольными плитами дорожка. Шириной она была едва ли метра два и казалась еще более узкой из-за стен, ограничивающих ее с обеих сторон. Стены из гладко отесанного желтоватого камня словно бы пытались сомкнуться над головой, но все же оставляли там узкую прорезь для тонкой полоски голубого неба — единственный путь к свободе.
Меня опять гнали. Преследователи думали, что теперь я в ловушке, и не особенно спешили появляться. Действительно, куда бы мне деться из узкой щели, один выход из которой контролируют они, а другой — наглухо перекрыт. Там тупик, и нет смысла лезть за мной и рисковать поцеловаться с огнелучом, когда можно просто подождать, когда я, рано или поздно осознав безвыходность положения, решу вернуться.
Я усмехнулся. Куда бы мне бежать, говорите? Я предпочел бы погибнуть, приняв бой на выходе, чем сдаться. И гибель моя была бы бесславной. Так бы и произошло, не будь я учеником Дсебы.
«Дсеба…» — это имя вывело меня из ступора. Я — в теле Ксенаты, но я не управляю им, как было когда-то. Попробовал: нет, ни один мускул не слушается, даже дыхание подчинено не моему ритму. Итак, я в его теле так же, как он приходил в мое: все видел, ощущал, но не мог управлять. Не мог управлять, но мог говорить со мной. Впрочем, сейчас от меня ему толку никакого, одна помеха, и я решил обождать.
Тем временем, я — то есть мое тело — то есть тело Ксенаты — ловко подпрыгнул, уперся в противоположные стены босыми ногами и голыми руками и, лихо перебирая ими, пошел вверх. Снятые сандалии лежали на животе, туго примотанные чем-то вроде шарфа. «Ну ты даешь», — подумал я, и в тот же момент его ритм сбился. «Пол», — услышал я, — «прошу, не сейчас».
«Черт, как же мне не думать…» — началась отчетливая мысль, но я перехватил ее, размыл, сделал нерезкой, как бы не очерченной. И все дальнейшие мысли изо всех сил старался смягчать и ни в коем случае не обращать к нему, чтобы не отвлекать. Ведь он боролся за свою жизнь. Или, кто знает, возможно, за наши тоже.
А Ксената все шел и шел вверх по параллельным стенам. Жара, похоже, совершенно не мешала ему. Мне было любопытно, как он выкрутится, когда дойдет до крыш. Но в движениях моего, то есть его, тела ощущалась такая уверенность, словно оно знало, что делать. И действительно, когда подъем закончился и солнечный свет ударил по глазам, я, то есть он, ухватился пальцами за шершавый верхний край, кое-как оттолкнулся ногами и словно влип в камень противоположной стены, распластавшись по нему наподобие ящерки — удар практически не ощутился, и руки, вопреки моим опасениям, не сорвались. Как он умудрился так амортизировать… А. Ну, да. Это же Марс. Сила Ксенаты, конечно, адаптирована к условиям пониженного тяготения, в этом смысле он в несколько раз слабее меня, но вес-то меньше… Ситуация не располагала к долгим умозаключениям и решению уравнений с пределами, то есть какая из функций меняется быстрее при снижении гравитации: уменьшение мускульной силы и крепости костей или уменьшения силы инерции. Кроме того, пришлось бы учитывать весьма возможное изменение массы тела и разницу в росте: я предполагал, что марсиане были значительно выше землян, но, при этом, тоньше. На то имелись основания — достаточно посмотреть на рост деревьев, да и других организмов, в условиях ослабленного притяжения. Впрочем, не все существа увеличивались в размерах, некоторые даже мельчали из поколения в поколение, так что с выводами тоже спешить не стоило. Визуально оценить глазами Ксенаты все это я не мог, возможно, накладывалась его привычная оценка увиденного.
Как бы там ни было, факт на лицо: Ксената удержался. Он перемахнул через парапет и побежал по плоской крыше. Я чувствовал каждый шаг, словно сам босыми ногами скакал по нестерпимо горячему, нагревшемуся на солнце, камню. Словно сам, но, все-таки, чуть со стороны. Как приглушенная боль, как звуки из соседней комнаты, если открыта дверь.
Пробежка получилась недолгой, ведь раскаленная площадка, выложенная уже знакомой мне треугольной плиткой, заканчивалась метров через двадцать, неожиданно обрываясь в сад. Не раздумывая, я-Ксената спрыгнул, ловко перекувыркнулся, гася инерцию, и скрылся в тени густого кустарника, обсыпанного крупными розовыми плодами с твердой кожурой. Про себя я обозвал их гранатами за определенное сходство. Присев, он помассировал мышцы, а затем развязал то, что я принял за шарф, обулся в сандалии и взял в руку устройство, подозрительно напоминавшее боевое. Второе такое же замотал обратно. Так вот что оттягивало одежду и давило в спину, к ней были примотаны… как их назвать…
«Выжигатели, — ответил Ксената. — Не мешай».
Черт, я опять слишком отчетливо задал вопрос… Конечно, сейчас куда важнее спастись. А «от кого» и «почему» можно отложить, это не имеет актуальности, а только отвлекает его.
Шарф оказался широким поясом. Возможно, его использовали и в качестве шарфа или перевязи, не сказал бы, что в тот момент меня это особенно заботило.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});