внимательно и кивал головой в знак одобрения. А Афанасьев смотрел на нее с немым обожанием, но она, кажется, к счастью, не замечала этого.
— Остаются два варианта. Или к тебе, или ко мне, — вполне здраво рассуждала она опять.
Валерий Васильевич, закивал головой:
— Правильно, поедем ко мне. Мы никому не помешаем, и нам тоже никто не сможет помешать.
— Прости, но к тебе я тоже не поеду, — резко оборвала она его. — Не хочу создавать лишние сплетни. И домашних твоих пугать не хочу заранее. Еще неизвестно, как у нас все сложится, а они и так еще не отошли от твоего развода.
— Откуда ты знаешь про развод? — удивился диктатор.
— Читала заметку в «Вечерке», — махнула она рукой неопределенно. — Да и на раздаче, чего только не наслушаешься.
От последних ее слов Афанасьев густо зарделся краской, воочию представляя, как перемывают ему кости в специальных государственных учреждениях, типа той же СВР.
— Поэтому, если не будет особых возражений, то поедем ко мне. Так будет лучше со всех сторон. И я буду чувствовать себя спокойней, находясь у себя дома.
— Идет, — тут же согласился Афанасьев.
— Идет-то идет, да не сказали куда, — вклинился Кондратьич. — Адрес-то, каков будет?
Вероника вопросительно глянула на сидящего рядом Валерия Васильевича. Тот правильно расценил ее вопрошающий взгляд, поэтому, скривив уголок губ, произнес:
— Кожевническая, дом 1Б.
Сардоническая улыбка появилась на лице у Кожевниковой, как только он произнес нужный адрес.
— Кожевническая, это та, что в Замоскворечье? — принялся уточнять водитель.
— Она самая, — подтвердила Вероника.
— Ладно-кось. Тогда пристегните ремни, самолет пошел на взлет.
«Аурус» плавно, но довольно быстро стал набирать скорость. Машина сопровождения, которую Сан Саныч, за-ради пущего бережения оставил невдалеке, не торопилась следовать за ними. Радио-маячок в «Аурусе» давал четкий сигнал на принимающий дисплей. Поэтому в случае непредвиденного развития ситуации, экстренная помощь со стороны скрытого сопровождения, могла появиться в месте событий максимум через одну минуту.
— Видимо, ты хорошо изучил все бумаги, связанные со мной, — равнодушным голосом произнесла она глядя, как мимо проносится пейзаж московских улиц.
— Прости, но я должен был знать о тебе хоть что-то, прежде чем завязывать знакомство, — виновато шмыгнул он носом.
— Жарковато сегодня, хоть и сентябрь уже на дворе, — опять подал голос со своего места Кондратьич. — Я бы кондиционер включил, да боюсь, как бы нашу барышню не продуло.
— Не продует, — возразила Вероника.
— Вот и я о том же, — проигнорировал он ее возражения. — Вы бы это… того… подняли бы перегородку что ли?
— Спасибо, Кондратьич, — сразу понял в правильном ключе деликатность своего шофера Афанасьев и ткнул пальцем в большую кнопку на перегородке, что отделяла салон от водительского места. Толстое стекло медленно поползло вверх, давая им с Вероникой иллюзию уединения.
— Аверьян Кондратьевич очень воспитанный и галантный человек, — прокомментировала Вероника предложение шофера, когда пуленепробиваемое стекло заняло свое место.
— Да, — усмехнулся Афанасьев, — наше поколение еще не утратило чувство такта.
Они немного помолчали. Затем Афанасьев, стал нервно покусывать свои губы, силясь что-то спросить очень важное, но не решаясь. Она заметила эту его нерешительность и пришла к нему на помощь:
— Хочешь что-то спросить? Спрашивай.
— Я это… в общем… только ты не подумай ничего такого…
— Удивительно, как такие робкие люди дослуживаются до таких высоких чинов? — улыбнулась она, видя его потуги. — Наверное, ты хочешь спросить, как я так долго могла обходиться без мужчины? Верно?
— Да… вернее нет. Я не об этом.
— А о чем тогда? — с интересом взглянула она на его лицо, будто вырубленное топором с нелепой и смешной пуговкой носа и красное от смущения.
Наконец он после некоторого колебания тихо произнес:
— Это ведь не я, а ты, тогда в столовой выбрала меня. Почему? Скажи.
Она сначала нахмурила брови, а затем как-то враз обмякла и опустила голову.
— Если не хочешь, то не говори, — поспешил он сгладить напряженную ситуацию, вызванную его не слишком учтивым вопросом.
— Да нет, я скажу. Тут никакого секрета нет, — ответила она, по-прежнему не поднимая головы. — Просто, знаешь, когда это все случилось с Арсением, я как будто умерла. Вроде и жила, а вроде бы уже и нет. Просто на автомате выполняла привычные для себя действия. Куда-то хожу, что-то делаю, с кем-то разговариваю, а про себя все кажется, будто бы это и не я вовсе, а кто-то совершенно посторонний от моего имени. Я тогда и пристрастилась подолгу смотреть на себя в зеркало, чтобы увидеть ту Веронику из зазеркалья, что управляет мной. Разглядывая себя так каждый день, стала замечать, как появляются седые волоски на голове, как появляются и углубляются все новые и новые морщинки возле губ и глаз. Больше всего боялась своих собственных глаз. Они были, как у дворовой собачки, которую недавно бросили злые хозяева — жалкие и чего-то ожидающие: то ли палки, то ли нежданной ласки от случайного прохожего. А потом, когда ты подошел к окошку раздачи и посмотрел в мою сторону, то меня, как кипятком обдало. Я в твоих глазах узнала себя, вернее свои глаза. Они у тебя были точно такими же, как и у меня — потухшими и бездомными. И я сразу подумала, что вот нашелся еще один такой же кем-то потерянный человек, который никак не может найти дорогу к своему дому и своему счастью.
— Но я тогда еще не был свободен…
— Это неважно. Говорят, что глаза — зеркало души. А в душе ты уже был одинок. Женщины это очень хорошо чувствуют. А тем более истосковавшиеся женщины.
III.
И правда, ехали очень быстро, чему способствовали все еще сохраняющиеся карантинные меры, приковавшие большинство московского «офисного планктона» к надомной работе, да и основной поток авто, тех, кто все же трудился на производстве, уже значительно поиссяк. А те машины, которые попадались на пути, старались, побыстрее отвернуть в сторону от мчащегося на большой скорости черного и тяжелого, как бегемот лимузина, ибо связываться с хозяином подобного чудища, в случае чего, охоты ни у кого не было. Несмотря на искусственно созданное Кондратьичем кажущееся уединение, разговор меж ними никак не клеился. Оба чувствовали какую-то скованность. Она задавала какие-то малозначимые вопросы, он отвечал либо кивком, либо односложно. Также и она больше не пускалась в особые откровения по поводу своей жизни, скупо отделываясь короткими и общими фразами — малоинформативными и ни к чему не обязывающими. Когда до места назначения оставалось совсем немного, Вероника начала выказывать легкие признаки беспокойства:
— Можно тормознуть у фасада здания со стороны улицы?
— Что-то лучилось? — заботливо поинтересовался Афанасьев.
— Хочу забежать