Марик потратил пять лет, чтобы перевести Нгуен Туана, издал три сборника его произведений, в том числе довольно толстый сборник в «Библиотеке вьетнамской литературы»; все они были изданы еще до того, как у нас началось Обновление. Благодаря этим книгам, Нгуен Туан хорошо принят в кругах российских литераторов. Я был свидетелем, как уважительно беседовали с ним такие известные писатели, как Симонов, Стругацкий. Однажды я, проявив принципиальность, честно сказал Марику: «В некоторых местах, вы слегка приукрасили Туана… Он у вас, как Платонов в русской литературе». Ткачёв ничего не сказал, но видно было, что он недоволен этим замечанием. Случай этот ушел в прошлое, никак не повлияв на наши отношения. Но в конце 2006 года, за несколько месяцев до кончины, он позвонил мне из Москвы: «Послушай, Кы, я перечел свои переводы Нгуен Туана, и мне захотелось исправить много мест и перевести дополнительно несколько его вещей, которые нельзя было опубликовать в советское время. «Пагоду Дан», например. Старик передал мне ее в Сайгоне. А я слышал, что в Ханое только что вышло Полное собрание сочинений Нгуен Туана, это так?» – «Да, я куплю его и вышлю вам». Он был страшно рад, получив это Полное собрание, сразу же позвонил мне с благодарностью. После его смерти, войдя в его рабочий кабинет, я увидел пятитомник Нгуен Туана на его письменном столе, прямо перед его креслом.
До того как взяться за перевод Нгуен Туана, Марик отобрал и перевел на русский большое число древних литературных памятников нашей страны – это и «Viet Dien u linh» («Повести о загробном мире»), «Linh Nam chich quai» («Мистические рассказы древнего Вьетнама»), «Thanh Tong di thao» («Рукописи императора Тхань Тонга»), «Truyen ky man luc» («Рассказы об обыденном»), при этом он подробно разъяснял русскому читателю все тонкости древних вьетнамских текстов. Это была поистине академическая, кропотливая работа. Зная его артистический характер, я не думал, что он это сможет сделать. Он был старателен до неимоверности: не только расшифровывал транскрипцию, но и переводил на русский названия местностей, храмов, пагод и вьетнамских исторических персонажей; при переводе он избегал использовать русские термины иностранного происхождения, которые могли создать ощущение современного языка. Многие слова, уже давно вошедшие в употребление, которые другие переводчики спокойно использовали, например «карта», «устав», – он решительно отбрасывал и находил соответствующие им слова старого русского языка – «чертеж», «уложение». Ясно, что при таком стиле работы невозможно было переводить быстро и много (поэтому другие переводчики вьетнамской литературы имели гораздо более высокую производительность труда). Помню, он очень любил пьесу «Ву Ньы То» Нгуен Хюи Тыонга, но постоянно отлынивал, не брался всерьез за перевод, так как не мог найти способ перевести, например, звание «quan cong» (герцог) одного из персонажей пьесы, чтобы оно звучало как древнее слово и одновременно несло на себе печать Востока. Но, когда наконец были решены все такого рода трудности, в России началась перестройка, затем социалистический строй рухнул, общественное мнение перестало интересоваться Вьетнамом с его литературой и перевод пришлось отложить в долгий ящик.
Еще одно дело, тоже не состоявшееся, но по другим причинам. Одно время он вынашивал мысль написать биографический роман о Нгуен Чае. Всякий раз, бывая во Вьетнаме, он, пользуясь случаем, искал материалы о нем, расспрашивал историков: Дао Зюи Аня, Ван Тана, Нгуен Ван Тао. Потом, видя, что он ничего не написал, я пытался выяснить, почему, и он мне ответил: сведений о Нгуен Чае, которые имеются в наличии, слишком мало, чтобы написать о нем целый роман. Какова его роль в восстании Ламшон? Он – душа восстания или всего лишь секретарь Ле Лоя? И т. п…
Но есть одно большое дело, которое Марик сделал для вьетнамской литературы, но об этом мало кто знает. В Советском Союзе с 1967 по 1977 годы выходило роскошное издание «Библиотеки Всемирной Литературы». Эта «Библиотека» состояла из 200 толстых томов, которые входили в из три крупных раздела: от древних до средних веков, XIX век, XX век. Раздел ХХ века, естественно, состоял из своего рода ассорти, в котором чего-то не хватало, чего-то было слишком много (к примеру, А. Фадееву был отведен целый том, а М. Прусту или Ф. Кафке была уделена едва ли одна страница). Но зато два других раздела поистине были средоточием, квинтэссенцией литературных достижений всего человечества, умело подобранных и талантливо переведенных. Согласно проекту этой антологии, который был опубликован, в нем полностью отсутствовала вьетнамская литература. Однако в процессе реализации проекта Марик вместе со своим близким другом Виктором Сановичем, специалистом по японской литературе, в то время работавшим в издательстве, где выходила антология, сумели убедить дирекцию включить в два сборника «Классическая проза Востока» и «Классическая поэзия Восточной и Южной Азии» вьетнамские главы, каждая более чем 200 страниц большого формата. В результате несколько лет подряд для обеих вьетнамских глав этого величественного академического издания Марик подбирал тексты, переводил их и сопровождал своими примечаниями. Надо еще сказать, что в российском обществе той поры – при режиме, который фактически запрещал религию, – истинная литература превратилась для интеллигенции в своего рода религию, общественная потребность в классической литературе была огромной, сколько ни выходило изданий, их все равно не хватало, поэтому каждый том указанной антологии издавали тиражом 350 тысяч экземпляров, и все равно за ними буквально охотились и ими спекулировали.
Я нередко вынужден был покупать в букинистических магазинах отдельные тома по ценам вдесятеро выше номинала.
Естественно, тома антологии распределялись по библиотекам – центральным, областным и районным. Таким образом, тем, кто в Советском Союзе хотел познакомиться с вьетнамской литературой, было достаточно пролистать антологию и получить из нее достаточно полные, точные и живые знания. В 1980 году, когда я по прошествии 16 лет снова ступил на российскую землю, Марик подарил мне ценные два томика, где я увидел и Ли Тэ Сюена, и Ле Тхань Тонга, и Нгуен Зы, затем Хан Зу, Нгуен Тяна, Бо Тунг Линя, Нгуен Чая, Нгуен Бинь Кхиема, Нгуен Зу рядом с китайскими поэтами Ли Пэй, Ду Фу и др. Среди российских поэтов, которые превращали в стихи подстрочные переводы Марика, были весьма известные люди – Мария Петровых, Давид Самойлов, Александр Ревич…
Марик переводил классическую вьетнамскую литературу, переводил Нгуен Туана в годы, когда его личная жизнь была полна неурядиц и страданий. Первая его жена после почти десяти лет совместной жизни никого не родила ему и ушла от него, чтобы выйти замуж за франтоватого венгра (и как мы узнали потом, подарила ему аж трех сыновей!). Вторая его жена, которую он искренне любил, родила ему сына, как две капли воды похожего на отца; однако вскоре она пришла к выводу, что никаких радужных перспектив не видно (в то время Марик бросил работу в Международной комиссии Союза советских писателей, так как понял, что она мало чем отличается от Протокольного отдела ЦК, и перешел на вольные хлеба), и тогда она изменила ему, закрутила любовь с молодым перспективным парнем из МИДа. Не вынеся этого, он потребовал развода. Суд постановил, что ребенок будет жить с матерью, и он ушел, оставив бывшей жене двухкомнатную квартиру, которую ему выделил Союз писателей после 15 лет его беспорочной службы. Этот разрыв стал незаживающей раной его сердца. Спустя 30 лет, когда я почти месяц жил в его доме, он то и дело возвращался к ушедшим событиям, как будто они произошли только вчера, – они имели очень плохие последствия, которые он не мог заранее предвидеть: эта его прежняя жена (я так и не знаю ее в лицо, потому что все фотографии, где они были вместе, он порвал и сжег) не смогла выйти замуж за того парня, с которым она изменила Марику, осталась у разбитого корыта, молодость быстро ушла, никого больше очаровать не удавалось, и она возненавидела Марика, стала настраивать сына против него; сын рос в атмосфере обожания матери и ненависти к отцу, и когда Марик собрался жениться в третий раз, то отношения между отцом и сыном шаг за шагом ухудшались и склеить их было уже невозможно, хотя третий его брак и был истинно счастливым. Марик очень любил сына, его детские фотографии были развешаны по всему его кабинету, но иногда с душевной болью говорил мне: «С каждым днем я вижу в нем все больше материнских генов, чем моих».
Но жизнь продолжалась, и надо было искать заработок. После нескольких лет отдыха от службы он был принят на работу редактором журнала «Иностранная литература» с конкретным заданием – редактировать переводы. Но одновременно он продолжал делать переводы вьетнамской литературы. После Нгуен Туана, То Хоая он перевел несколько других авторов, современных, но уже не было былого вдохновения (вдохновение переводчика зависит от степени любви!), когда зачастую у него не лежала душа переводить то одного писателя, то другого, но он делал это, так как уважал этих писателей как своих хороших друзей. Был один роман, который включили в «Библиотеку вьетнамской литературы», и он взялся его переводить, но когда внимательно перечитал его, у него возникло стойкое неприятие к тексту, до такой степени, что он договорился со мной: я буду переводить ему смысл текста, а он это будет излагать литературно, гонорар мы поделим пополам. Вместе с ним промучившись с этим романом, я прочувствовал на себе все тяготы перевода книги, которую, по правде говоря, не стоило переводить.