— Конечно, Виктор Александрович, я мигом, — откликнулся Метис и снова вернулся в клуб. Через пять минут, не позже, он триумфально вышел во двор, хитро ухмыляясь и неся в руках полированное древко.
— Знаете, что это за посох? — интригующе начал он, с трудом сдерживая смех. — Вы только никому не говорите, а то меня из школы исключат, — и он разразился истерическим, каким-то лающим и захлебывающимся хохотом.
— Смех-то хреновый, — одернул его Андрей. — Ну, говори, Метис, что ты натворил?
— Это… это… понимаете ли, — произнес Игорь, отсмеявшись, — древко от переходящего Красного знамени. — И в его бездонных карих глазах заплясали веселые чертенята.
— Так, Мусаев, завтра придете в кабинет директора с родителями! Я повторяю, с родителями! — подхватил абсурдную шутку Андрей. — А, зная горячий нрав вашего достославного папаши, я предполагаю, вам долго потом не придется спокойно сидеть.
— Ребята, ребята, успокойтесь, — проговорил старый учитель, сдерживая невольную улыбку. — Я тоже не особо жалую коммунистов, и добрую шутку способен оценить. Но… — тут он посерьезнел лицом, — хочу вас предостеречь. Нужно всегда оставаться людьми. Ведь экстремальные ситуации невольно подталкивают к вседозволенности, а вседозволенность и безнаказанность развращают душу. Запомните это хорошенько. Но, впрочем, за вас я спокоен, с вами я бы пошел в разведку, — закончил он нравоучительную тираду, снова улыбнувшись.
— Чем, собственно, мы сейчас и занимаемся, — уточнил Андрей.
Но Игорь решил доиграть спектакль до конца. Он бухнулся перед Папой Карло на колени и, почтительно склонив голову, на вытянутых руках преподнес древко.
— О учитель! Позвольте недостойному вашему ученику преподнести вам скромный подарок, вот этот волшебный посох, изготовленный бессонными ночами в тайных мастерских по чертежам и наставлениям древних мастеров магии. И да послужит он добру и справедливости!
Учитель милостиво принял драгоценный дар, и Андрею на миг показалось, что древко переходящего Красного знамени в момент передачи озарилось голубоватым мерцающим сиянием.
— А все же, Виктор Александрович, — разрядил торжественность момента Андрей, — что вы имели в виду, когда говорили о способах нашей защиты? Ведь не посох же!
— По моим прикидкам выходит, что внутрь Сферы попали некоторые военные объекты. Так что нам остается уповать только на помощь нашей доблестной армии. И это предположение мы сегодня проверим. — Он махнул рукой в направлении куполов-радаров.
— А неподалеку есть еще и ракетный дивизион, — вспомнил Андрей. — За двумя рядами колючей проволоки. Мы туда с ребятами прошлой осенью за грибами лазали. Ну и грибов там! Видимо-невидимо!..
— По возможности побываем и там, — заверил его Горелов.
37. Вне Сферы. Капитан Воронин
Капитан Воронин получил подтверждение, правда, косвенное, тому, что его сын Андрей жив. Конечно, он до сих пор не верил, что Андрюшенька погиб, но чёрная боль и невероятное отчаяние всё сильнее захлёстывали его. Свободного времени, времени для отдыха и сна у него почти не было, потому что офицеры из части все уезжали, переводились в другие места, а новых на должности взамен выбывших не присылали. Допущенных к дежурству на КП осталось всего несколько человек, среди них заместители командира части, которые считали, что дежурить в условиях наступившей вольницы и бесконтрольности им западло, так что Воронину, оставшемуся к этому времени единственным штатным, приходилось запрягаться через каждые сутки обязательно, а то и на два дежурства подряд. Это была невероятная нагрузка, но объясняли её необходимость «особыми обстоятельствами».
Жена его Нина, мать Андрея и Гришки, от горя почернела и как-то согнулась. В те редкие часы, когда она не была на работе и Воронин был дома, она старалась уйти к соседкам, к подругам, так что они почти не виделись. Зато Гриша в это нелёгкое время не отходил от отца ни на минуту. Даже после бессонного суточного дежурства капитан Воронин не мог сразу уснуть. Он садился на диван, откинувшись на подушки, а сын просил:
— Почитай, пожалуйста, мне книжку, хоть немного… — И подавал уже много раз читанные «Скандинавские сказания». Отец читал минут десять-пятнадцать, а потом умолкал, потому что глаза закрывались, язык заплетался, — и засыпал.
Ночами он спал очень плохо, часто просыпаясь как будто от какого-то толчка. Чтобы унять тяжелое сердцебиение, он вставал и подходил к окну, благо, что из него не была видна ненавистная Сфера. Часто к нему в эти минуты подходил Гриша и, прижавшись к отцу, успокаивал его. Вот и в этот раз он шептал, дрожа:
— Не переживай так сильно, папа. Я верю, что Андрюшка жив. Вот только сейчас я его во сне видел. Он говорил, что скоро вернётся и чтобы я вас с мамой берег. А потом ты так сильно застонал, и я проснулся. Смотрю, а ты у окна стоишь. Иди спать, а я рядом с тобой посижу…
Воронин укладывался в постель, а сын, сидя рядом, поглаживал его лоб горячей и влажной ладошкой, тихонько надевая: «Спи, дитя мое, усни, сладкий сон к себе мани…»
Потом следовало неизменное «Скажи-ка, дядя…», но отец уже засыпал. Через несколько часов надо снова собираться на дежурство.
Командира части взамен «временно выбывшего на полигон» так и не прислали, а обязанности его выполнял майор Семён Семёнович Скотниченко, бывший до этого временно на должности начальника штаба. Временно, потому что он «не волок» не только в штабной работе, но и вообще ни в чём, то есть абсолютно ни в какой сфере воинской службы. Наиболее подходящим местом для него была бы должность старшины роты, тем более что и ряха и банка соответствовали плюс к тому же и полное отсутствие извилин. А попал он на должность начальника штаба части совершенно случайно, перескочив несколько промежуточных должностных ступеней и получив звания и капитана, и майора досрочно «за особые успехи в освоении новой техники и особые отличия при выполнении специальных заданий» (хотя он на несколько лет застрял на должности командира взвода системы, уже тогда снимаемой с вооружения из-за устарелости, и за это время так и не получил допуск на самостоятельное дежурство), но именно так было указано в представлениях, сочиняемых в части и, конечно же, согласованных до последней запятой с вышестоящими начальниками и кадровыми инстанциями. А объяснялся этот невероятно сверкающий взлет очень просто: его «волокла волосатая рука» (как говорили раньше) или «пинала мохнатая нога» (как говорят сейчас) в образе дяди жены, полковника, заместителя начальника особого отдела округа. В ожидании перевода на уже очищенную для него полковничью должность (говорят, когда об этом назначении узнал его будущий непосредственный начальник, того чуть было «не призвал к себе Кондратий») майор Скотниченко мотался по округе на КамАЗе, после того как запорол командирский «газик», пропивая последние запасы с химического и инженерного складов, а также бетонные плиты, завезенные для строительства дороги на новый объект, но отлично подходившие для перекрытий на погреба или на стены гаражей, сараев и хлевов многочисленным дачникам Подмосковья. Но не только дачникам, но и любому хозяину, строителю-любителю. Хорошо расходились и бетонные кольца, так и просившиеся стать обсадкой колодцу, необходимому каждому хозяину, «потому что без воды и ни туды и ни сюды», пояснял майор Скотниченко при сделке, отчаянно торгуясь при этом, «ведь айн унд цванцихь совсем не то, что фир унд фирцихь, как говорили древние греки». Появлялся он на горизонте своей части редко, еще реже заходил домой, весь грязный и провонявший неизвестно чем, с мутными гноящимися запавшими красными глазами. Жена его по нескольку раз на дню названивала своему дяде, надоедая ему просьбами ускорить перевод мужа, ибо всерьез опасалась, что такой напряженный режим труда и отдыха не выдержит даже буйволоподобная натура её благоверного.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});