Читать интересную книгу Метро 2033: Безымянка - Сергей Палий

— Пошел ты со своей властью!.. — прохрипел я, вытаскивая из кармана крестовую отвертку. — Я их спасти хочу!

— Попка не треснет, спаситель? — нащупывая очки, усмехнулся Эрипио. — Ты ж ящик консервов на троих поделить не сумеешь. Куда к Вратам-то сунулся? Подавишься...

Договорить предводитель не успел. Я ударил. Тонкое стальное жало отвертки с чавкающим звуком вошло в шею над ключицей, пробило яремную вену и увязло в мышцах. Эрипио вздрогнул и перестал давить коленом. Сожмуренные веки расслабились.

Наконец-то наши глаза встретились...

И я отпрянул. За пеленой, застилающей потухающий взгляд, не было злости, которую я так ожидал увидеть. Там, в глубине голубоватых глаз, застыло удивление и... укоризна.

Так родители смотрят на ребенка, застуканного с перемазанной вареньем рожей в кладовке возле откупоренных банок, заготовленных на зиму.

Я испугался и, повинуясь какому-то животному порыву, столкнул с себя тяжелеющее тело. Предводитель упал набок, взялся ладонью за окровавленную рукоять, а вот вытащить инструмент не смог. Тогда Эрипио зацепился другой рукой за трубу, но сил удержаться ему опять же не хватило — так и съехал со скользкого обрыва с отверткой в горле.

Без единого звука.

Голод получил свою главную жертву — врага, который по-своему шел к намеченной цели и, в отличие от меня, с самого начала понимал, что делает. Мразь, всадившую нож в спину моему другу. Того, кого и должен был получить.

Вот ты какой, голод. Хитрый. Расчетливый...

Насытившаяся тварь ликовала. Она неторопливо покидала меня, словно призрачная змея вытекая из груди вместе с частичкой души. Опустошая.

Что ж, как Ева и обещала — я сумел утолить свой голод. Только... кто займет его место?

Над Волгой собрались тучи. Солнце метнуло последний луч и спряталось за темно-фиолетовый край облака.

Опять быть дождю. Опять морось накроет наш дикий край.

Опять.

Я еще долго лежал в грязи, не в силах встать, не в силах думать, не в силах выпустить из рук сдернутую с Эрипио сумку с парой ключей причудливой формы. Я просто лежал и слушал, как могучий ветер проносится надо мной и поднимается в свинцовое небо.

Ему больше не о чем было мне рассказывать.

Прошлое кончилось.

Эпилог

Ангар был огромен. Пятиметровые шлюзовые ворота казались небольшими дверями на фоне каскада грузовых контейнеров и мощных балок-опор, уходящих к невидимому во мраке потолку. Ряд за рядом, шеренга за шеренгой, ярус над ярусом томились железные ящики в ожидании, что их содержимое пригодится уцелевшим после катастрофы людям. Запасов хватило бы на реанимацию района, а может быть, и всего мегаполиса.

Целая система хранилищ. Укрепленные бетоном штольни, анфилады залов, лабиринты котельных и подстанций, вырубленные прямо в скалах и закупоренные гермозаслонками. Кубометры стройматериалов, тонны продовольствия, цистерны горючки, тысячи ящиков с инструментами и сотни единиц техники.

То ли «холодильники» не успели вовремя открыть, то ли не поступало соответствующего распоряжения. И все здесь осталось не тронуто.

Я вывернул из бокового прохода, подрулил к наставленным друг на друга паллетам с пластиковыми баллонами и остановил штабелёр. Спрыгнул на пыльный цементный пол, окинул взглядом нагромождение ящиков и упаковок.

Предметы первой необходимости: лекарства, вода, консервы, канистры с дезраствором, противогазы и фильтры, теплая одежда, химза, армейские радиостанции и рации, бензин и соляра. В кузов трофейного «Патриота» должно поместиться, если свинтить КПВТ.

Отдельно стояли заветные коробки с ампулами B12, которые Ева нашла в контейнерах с медикаментами. Она долго расшвыривала негодные армейские шприцтюбики с пожелтевшим раствором, прежде чем нашла препарат в стеклянной таре. Темно-малиновый цвет жидкости, по ее словам, говорил о том, что лекарство годное.

Ева отошла от пульта управления энергетическими системами комплекса и принялась складывать на поддон коробки с антибиотиками и бинтами. Правильно: сколько увезем, надо сразу с собой брать, ведь кому-то, возможно, эти ампулы и чистая марля спасут жизнь.

На панели мигало несколько индикаторов, в навесных плафонах потрескивали лампы дневного света, из дизельной доносилось басовитое урчание генератора. Комплекс оживал.

— Куда теперь? — спросила Ева.

— Сначала вернемся в санаторий, — отозвался я, присаживаясь на ящик с консервами и дуя на замерзшие ладони.

— За Ваксой?

— Да. Если Егор жив, я его найду. Если мертв... Надо похоронить по-человечески.

— А потом?

— Потом поедем к ближайшей станции. Нужно привести сюда людей.

Некоторое время мы молчали. Я с содроганием вспомнил, как, еле передвигая от усталости ноги и смахивая со лба кровь Эрипио, возвращался в столовую, чтобы привести Еву в чувство. Как потом мы искали вход, как одновременно поворачивали ключи в замках.

Вспомнил истлевший труп без одного пальца на каждой руке — сумасшедший инженер, выживший в психушке, все-таки добрался до Врат. Правда, открыть не смог. Вспомнил, как гермодвери разошлись в стороны и мы оказались в шлюзе, набитом скелетами в лохмотьях военной формы, — целый отряд пытался попасть внутрь, но застрял между заслонками. Вспомнил, как с шипением сработали механизмы и толстые внутренние створки отворились. И как мы, разинув рты, брели между контейнерами. Как, не веря своим глазам, осторожно дотрагивались до кожуха электрощитка, выкрашенного серебрянкой. Казалось, краску нанесли вчера — так хорошо здесь все сохранилось...

— Я поняла, почему не видела твой путь, — сказала Ева, присаживаясь рядом и знакомо проводя пальцами по моей щетинистой щеке. — Не туда смотрела. Искала, куда он ведет, конечную точку. А твой путь только начинается.

— Честно говоря, заниматься переговорами было спокойнее, — улыбнулся я, обнимая ее.

От волос пахло дезраствором и... мускусом. Откуда брался этот необычный парфюмерный запах, я так и не понял, но спрашивать не хотелось. Маленькие тайны сближают людей.

Мы сидели на ящике с консервами, измотанные, усыпанные ссадинами и синяками, переставшие думать о прошлом. Почти счастливые. И я чувствовал, как бьющий где-то в глубине Евы ледяной родник меняется. Становится теплее.

— Ну что, попробуем? — предложила она наконец.

— Ага.

Мы встали и подошли к пульту, где возле тонких прорезей лежали извлеченные из полиэтиленовых пакетов перфокарты. Каждая под нужным номером. Недолговечные картонки, которые чудом сумели пережить создателей исполинской реанимационной машины, спрятанной под Жигулевскими горами. Ключи от следующей жизни.

Я взял первую перфокарту и аккуратно вставил в прорезь. На пульте мигнула и загорелась зеленая лампочка. Вторую зажгла Ева. Следующую — снова я. Так, по очереди, мы вставляли картонки, пока шесть индикаторов не стали зелеными. На древнем монохромном дисплее мелькнули строки программы и замерцала строчка: «Для подтверждения процедуры нажмите «Д»/для отмены «Н».

— Давай.

— Давай-ка ты сам.

Я пожал плечами и без раздумий вдавил клавишу с буковкой «Д». Не для того мы сюда тащились, чтобы вновь поддаваться сомнениям. Всё, хватит.

Ничего не произошло, только надпись пропала и экран почернел.

У меня ёкнуло сердце.

— Не может быть, мы же...

Внезапно все шесть индикаторов разом потухли, а через секунду затлели багровым светом. Где-то под потолком раздалось сипение динамиков, и ангар наполнился заунывным воем аварийных сирен.

— Что происходит? — нахмурился я.

— Я не знаю. Смотри-ка... — Ева ткнула пальцем в дисплей, на котором опять замелькали строки с кодами. — Похоже, программа все-таки запущена.

 — Вижу. Вопрос: какая... программа? Эти красные лампочки меня напрягают.

Мельтешение, наконец, прекратилось, и экран погас. Зато зажужжал лепестковый принтер, выгоняя в лоток А перфорированный лист. Дождавшись, когда архаический агрегат закончит надрываться, я выдернул бумагу и прочитал короткую директиву. В ней дежурному предписывалось доложить начальнику карантинной бригады о том, что сектор 14-АК дезактивирован в аварийном порядке.

Я зачитал предписание вслух и уставился на Еву:

— Ты понимаешь, что это за ерунда?

— А ну-ка... — она вырвала у меня из рук бумажку, еще раз пробежала глазами по строчкам, — я тут видела карты...

Ева отбросила бумажку, обошла пульт и принялась вытаскивать из ящиков придвинутого стола пухлые папки. За ними появились рулоны кальки, канцелярские скрепки, готовальня, дырокол и сложенный лист с масштабно-координатной сеткой. Ева развернула его и придержала края пальцами.

Я уперся взглядом в переплетение топографических каракулей и линий, в которых угадывались контуры окрестностей Самары — точнее, еще Куйбышева — полувековой давности.