всегда была повернута к двери. Вадим казался спокойным, но хмурым.
На горизонте появлялись темно-серые и сине-фиолетовые тучи, грозовые, страшные, не предвещающие ничего хорошего. Хотя над ними небо продолжало сиять чистой голубизной, а солнце припекало сквозь стекло. Духота обволакивала. Ощущение, что она является курицей в рукаве для запекания в духовке, не покинуло Татьяну, даже когда она открыла окно наполовину.
Примерно на середине пути машина заглохла. Они резко остановились, протарахтели еще несколько метров и встали чуть наискось прямо на дороге. Из-под капота пошли струйки пара. Вадим выругался жестким матом. Татьяна вжалась в сиденье и в панике думала: «Неужели опять? Ждать еще час? Даже больше! О, черт! Я опоздаю. Отец все узнает». Вадим попросил ее сесть за руль, а сам вышел, чтобы дотолкать машину до обочины. К его счастью, покатая дорога клонилась в нужную сторону.
— Опять охлаждение? — жалобно спросила Татьяна.
— В этот раз, по ходу, совсем...
Парень достал сигареты и зажигалку. Она сидела на водительском сиденье и ждала, когда он начнет что-нибудь предпринимать. Но он пять минут просто курил, глядя в уходящий вниз конец дороги. Других машин здесь не было. Дорога явно не пользовалась популярностью, о чем говорило ее полуразрушенное состояние. Если ее и ремонтировали когда-то, то еще до рождения Татьяны.
Наблюдая за тем, как Вадим делает глубокие затяжки и выплескивает густые клубы серого дыма в атмосферу, девушка чувствовала, как нарастает в ней тревога. Она дрыгала ногой, положив одну на другую, а руки, одну в другой, сжимала в большой сцепленный кулак.
— Ну, и чего ты тянешь? — нервно спросила Татьяна, не дождавшись, пока он докурит вторую сигарету.
— А я никуда не спешу, — спокойно ответил парень, глядя на дорогу.
— Ты это специально? Ты специально хочешь меня подставить?! — девушка высунула голову. — Ты не понимаешь? Отец меня убьет! Если он узнает, что я провела с тобой эти выходные, а не с однокурсниками, он... он... — она начала задыхаться от волнения. — Он... Не знаю, что он со мной сделает.
— Он должен был тебя убить еще после нашей первой ночи, — ни на йоту не повысив голос, ответил Вадим и снова сделал затяжку.
— Тебе смешно?! А я серьезно. Мы с тобой тогда точно больше не увидимся!
Она закрыла лицо руками, не выдержав давления, и тихо заплакала.
— А смысл?
Татьяна сквозь слезы посмотрела в его пустые глаза, и ее пробил озноб.
— Как хочешь, — шмыгнув носом, ответила она и вылезла из автомобиля.
Истерика постепенно сходила на нет, но тревога оставалась такой же сильной.
— Как я хочу, не получается, — ответил Вадим с раздражением.
Он сделал последнюю затяжку. Сигарета возгорелась оранжевым пеплом, истлев до конца. От нее остался только фильтр. Парень бросил оба окурка в пепельницу в машине, сев на водительское место. Оставаясь в таком положении, он позвонил Дэну. Татьяна слышала недовольные протяжные возгласы друга, но Вадим просто и четко сказал ему, что надо, и повесил трубку.
— Часа через полтора будут.
Затем снова наступило молчание. Для Татьяны каждая минута была бесценна, а тут целых полтора часа. Они ведь и так выехали, чуть-чуть опаздывая, но разница в несколько минут была бы незаметна, но полтора часа… Отец точно начнет бить тревогу и звонить всем, тогда и узнает, что Татьяна поехала не с однокурсниками. Она нервно ходила взад-вперед, заламывая руки и кусая губы. Ее бесило, что Вадим ведет себя так спокойно, отстраненно и ничего не делает. Он сидел в кресле, не двигаясь. Она не могла видеть его лица, но была уверена, что оно сейчас не выражало никаких эмоций, только злорадное равнодушие. В панике ей казалось, что парень все делал ей назло, курил слишком медленно, лениво разговаривал с Дэном, даже сидел сейчас молча тоже ей назло.
— Ты решил мне так отомстить?
— За что? — устало спросил парень.
— За то, что я тебя отшила!
Татьяна ходила вперед-назад, быстрее и сильнее заламывая руки. Вадим приложил ладонь к лицу и опустил голову, мотая ей в отчаянии.
— А ты меня отшила? Я надеялся, что ты хотя бы задумаешься.
Он попытался посмотреть ей в лицо, но Татьяна не останавливалась. В ней кипела смешанная буря эмоций, самых очевидных и самых глубоко закопанных, в которых она не могла разобраться сама. То были страх, возбуждение, злость, отчаяние, сожаление и мелкие примеси всего остального. Девушка никак не могла вычленить что-то одно, чтобы сконцентрироваться на этом чувстве и попытаться его осмыслить. Сила этих эмоций была именно в смешении, диком, вихревом и хаотичном.
Они не разговаривали минут двадцать. Татьяна ходила вокруг машины, ничего не замечая. Дорога, сосны, небо — все закружилось в урагане эмоций и еще больше дезориентировало. Она наворачивала в обход хэтчбека прямоугольники большими, строгими шагами с таким видом, будто решает одну из семи задач тысячелетия. Вадим сидел внутри.
Потом он вышел, чтобы опять покурить. Татьяна, забывшись, уткнулась головой прямиком в его грудь. Парень немедля ее обнял, крепко прижав к себе. Тогда девушка разрыдалась. Она долго плакала, надрываясь, как будто ее сотрясали судороги. Рев приглушался его телом, которое быстро намокло под бурным потоком слез. Он не распускал объятий, не давая ей двигаться. Сначала она просто рыдала ему в грудь, опустив руки вдоль боков, а затем тоже его обняла и прижалась сильнее.
— Я не могу встречаться с тобой, вечно скрываясь от отца. Не хочу, чтобы в самом разгаре свидания ты брала и уходила, боясь спалиться. И тем более... — Вадим тяжело вздохнул, не распуская объятий. — И тем более не выдержу, если через три года, когда отец, наконец, обо всем узнает, ты просто придешь и скажешь: «Адьос, амиго! Папа не разрешает, так что прости».
Татьяна продолжала стоять неподвижно, уткнувшись в его теплую грудь. «Три года?! Какие три года?!» — думала девушка. Она ведь дальше трех дней не заглядывала в будущее, а тут целых три года. Он снова выдержал паузу, затем продолжил рассудительным и спокойным тоном.
— Меня уже бросали после трех лет отношений. Год мы жили вместе. После этого мне многое в жизни пришлось пересмотреть. Я долго отходил. И не хочу повторений, — говорил парень тихо, слушая, как приглушается ее плач.
— Я же не виновата, что тебя бросили, — подняв голову, в отчаянии ответила Татьяна, поскольку не знала, что еще может сказать.
Лицо