Правда, берберы, арабы и турки, составлявшие экипаж красной, не походили на трусливых купцов.
Эти сражались отчаянно, понимали или чуяли – двум кораблям в бухте не бывать.
– О, Аллах! – возносились к небу голоса, но небо, затканное грозовыми тучами, молчало.
Малыш Джим бился в манере негра, рубящего сахарный тростник.
Распоров живот очередному пирату, он перекинул свой палаш в левую руку, а правой подхватил трофейный ятаган. И пошел кроить…
Берберы и прочий пиратский интернационал дрогнули, подались к кормовой надстройке, а там как раз толпа пушкарей разворачивала орудие, наводя его на флейт.
Олег выстрелил со шканцев, снимая одного из осатаневших канониров, но нашлось, кому поднести фитиль.
Пушка грохнула, откатываясь и подминая пару незадачливых артиллеристов, – взвился тонкий поросячий визг и стих.
За четверть часа всё было кончено, на шебеке не осталось ни одного живого, кроме встрепанного попугая в каюте капитана, сплошь устланной и увешанной коврами.
Птица бесновалась в клетке и хрипло орала, надсаживаясь:
– Иншалла! Иншалла-а!
Добычи на шебеке хватало – те же ковры, серебряные светильники, дорогое оружие с ножнами, усыпанными каменьями, китайский фарфор, ларцы, набитые ювелиркой и золотыми монетами – луидорами, пистолями, динарами, дукатами.
– Пригодится в хозяйстве, – высказался Пончик. – Угу…
А ветер всё набирал и набирал силу, он ревел, трепля пинии, укоренившиеся между скал, задевал верхушки мачт, качая «Ретвизан», но основной напор ослабевал, принятый на себя скалами.
Потемнело, стало неуютно и тревожно. Чего стоил один лишь грохот прибоя, что бесновался у входа в бухту.
В такую погоду ни одному кораблю, пострадавшему в бою, не уцелеть. Тут и целый-то может ко дну пойти! К вечеру шторм подутих.
Тучи по-прежнему неслись по небу, лохматясь и разрываясь, но уже проступали закатные краски – все оттенки царственного багрянца и злата, любезного сердцу пирата.
Кроме знатной добычи, команда Джимми Кида захватила также здоровенный казан плова, еще теплого и не тронутого оголодавшими магометанами. Очень кстати!
Умолов свою порцию, Олег сошел на берег и поднялся на скалы.
Ветер унялся, хоть гребешки волн и белели пеной.
Как разразилась буря, так она и разрядилась. Бешено мчавшиеся тучи обещали рассеяться уже к полуночи.
Сухов внимательно оглядел море, но ничего, кроме гонимых ветром валов, не обнаружил – ни кораблей, ни обломков.
Солнце, алое, словно умытое, уже касалось краем горизонта, собираясь заходить.
Чувствуя сильнейший позыв к одиночеству, Олег присел на причудливо изогнутый ствол старого можжевельника и погрузился в неспешные думы.
О прошлом. О настоящем. О будущем.
– Всё будет хорошо, – уверил он себя, – и даже лучше!
Со стороны бухты донесся взрыв хохота, а после чей-то сильный голос запел старинную пиратскую песню.
Сухов улыбнулся: его люди неисправимы. Хоть трижды делай их законопослушными моряками флота его величества, в душе они всё равно останутся пиратами.
Радуются небось добыче…
Солнце кануло за море, оставляя на плаву ослепительный краешек, разлитое золото, и вскоре погасло.
И в тот же миг вспыхнул зеленый луч – словно язык яркого и дивного изумрудного пламени вырвался из-за горизонта.
Олег вздрогнул, моментально вспомнив о письме Флоры. Он хлопнул себя по груди и успокоился – на месте.
Быстро темнело, буквы можно было и не разобрать, а посему Сухов подхватился и бегом спустился со скал.
По трапу взбежал на палубу шебеки, а уже с нее перебрался на «Ретвизан».
Рассеянно хлопая по плечам знакомых и друзей, он быстро прошагал в свою каюту. Зажег все свечи в роскошном канделябре, сорвал с шеи футлярчик и вскрыл его.
Сразу же повеяло тонким запахом духов.
Олег грустно улыбнулся и развернул письмо.
«Дорогой Олег!
Сейчас ты очень далеко отсюда, далеко от меня, но мне хочется думать, что ты помнишь о Прекрасной Испанке.
Мне очень многое хочется сказать, но сейчас не до того, хоть и понимаю, что это последнее письмо к тебе. Не до того!
Помнишь, я сказала однажды, еще в Панаме, что не видела тебя в своих снах? Я воспринимала тебя как некий отвлеченный образ, как тепло, как свет, как добрую силу.
И лишь теперь, ступив на землю Франции, я впервые увидела тебя в своих… не знаю, как и сказать… видениях, что ли?
Первое было весьма туманным, и я сказала тебе о нем, открыв немногое, а большего мне и понять-то не удалось. И вот ты встретил своих друзей!
А теперь о главном. Твоя жена, Елена Мелиссина, совершенно случайно оказалась в нашем времени. Не пугайся!
Она жива и здорова. Ничего страшного не произошло, просто твоя Елена поступила весьма опрометчиво и неосторожно, отчего осталась в одном времени с тобой.
Если ты точно следовал моим напутствиям, то зеленый луч ты увидел на берегу острова Сардиния. Была сильная буря, да?
Та самая буря, которая выбросила турецкий корабль с названием «Молния» на рифы у необитаемого острова Монте-Смеральда. На этом корабле находилась твоя жена.
Сейчас она на острове, и ей грозит опасность. Слушай внимательно! Тебе нужно отплыть на рассвете, не раньше, но и не позже. Тогда всё сойдется как надо. Как раз и ветер переменится, задует с северо-запада.
Что будет дальше, я не знаю. Я даже совсем не уверена, что виденное мною соответствует действительности. Возможно, что ты сейчас не на корабле… Нет, раньше я никогда не ошибалась!
Ну вот, я начинаю саму себя успокаивать, что всё будет хорошо!
Помнишь, как ты сказал мне однажды? «Всё будет хорошо, и даже лучше!»
Повтори эти слова. Верь мне. И ты убедишься, что всё будет именно так, как я сказала.
Навеки твоя Флора».Вздохнув, Олег позволил письму скрутиться.
Откинувшись в кресле, он стал бездумно смотреть за окно, где пронзительно-синие сумерки наливались чернотой ночи.
Елена здесь. Новость не поразила его. Прекрасно зная характерец Алёнки, можно было ожидать чего-то подобного.
Да и время… Когда его забросило ко временам Моргана, обрекая на разбойные подвиги, там шел 2012 год.
А Шурка с Яром и Паха с Жекой попали сюда из 2014-го! Два года его не было рядом с прекрасной Мелиссиной.
А долготерпением его возлюбленная не страдает. Это только звучит мило – Алёнка. Так и видится робкое, красивое, слабое создание… Ага! Щаз-з!