но так и не узнал, чем все закончилось. Путь странницы обрывался в Белом замке. Везде. Всегда.
Возможно, она там и осталась, но Айвин в этом сомневался.
Но здесь и сейчас он смотрел на профиль Саншель Дорн и сомневался во всем, что знал.
Он подошел поближе, и она заглянула ему в глаза.
– Вы гораздо старше, чем кажетесь, верно?
– С чего вы взяли? – Саншель вежливо улыбнулась.
– Я тоже старше, чем выгляжу.
– И у вас какой-то клуб? Хотите пригласить? А членские взносы есть?
Айвин отвел глаза. Усмехнулся.
Саншель не отрицала. Ни нет, ни да.
– Вам никогда не казалось, что Вселенная на самом деле очень маленькая? – спросил он.
– Интересный вопрос. Да, иногда мне кажется, что я вижу одни и те же лица. Но это неправда. Теперь лица совсем другие.
Он покачал головой, из которой, казалось, вылетели все связные мысли. Теперь остались лишь кусочки пазлов – ни собрать, ни перебрать до конца жизни.
– Я думаю, мне пора поплавать, – сказала Саншель. – Правда, я не взяла купальник. Думаю, вам стоит ненадолго отвернуться.
Айвин услышал судорожный вздох, когда она вошла в воду.
– Не так страшно, да? – спросил он, не поворачиваясь к ней.
– Океан – не озеро. Может, дело в солености воды.
Конечно, соленость была ни при чем.
ПРОКЛЯТЬЕ
Впервые за – даже невозможно представить, сколько прошло – много лет она наконец-то плавала. Океан встретил ее теплой водой, легким ветерком и ощущением полного безграничного счастья. Она плыла вперед, только вперед, гребла руками, двигала ногами с силой, которой у нее раньше не было. Затем она нырнула туда, где стоял Кер-Ис, затонувший город ее предков по отцовской линии. Легенда гласила, что он ушел под воду за одну ночь – скользнул вниз и погрузился в океан. Современные ныряльщики-археологи и историки, конечно, с этим не согласились – жители покинули Кэр-Ис и основали Аньесхеде.
Выбравшись из воды, Саншель быстро оделась и села на теплый камень, а Айвин накинул на нее свою куртку.
– Иногда в Белом замке, – проговорила Саншель, – мне казалось, что меня не существует. Что я есть, только когда кто-то приходит ко мне. Знала, что у меня есть силы и возможность обмануть кого-то и посадить на свое место, но я не могла. Мне говорили, что кто-то этого хочет, но я не верила. Как в такое можно поверить?
– Наверное, во все можно поверить. Даже в самое невероятное.
– Невероятное, – Саншель закатила глаза. – Самое невероятное, что мы сейчас здесь. Я ведь просто отправилась к тому озеру для работы над статьей. Я хотела быть научной журналисткой. Написать однажды книгу о квантах, тахионах, коллапсе волновой функции и детерминизме в макромире. Понимаете, просто книгу для простых людей. Но о каком детерминизме говорим мы, существа, которые не осознают даже малого количества переменных, которые составляют уравнение Вселенной? Разве это имеет какой-то смысл?
Айвин взял ее за руку. От него исходило тепло. Не такое, как обычно исходит от людей, а какое-то другое. И тут Саншель боковым зрением увидела нечто у его плеча. Какой-то силуэт.
– Твой дар. Он здесь, рядом с тобой. Он тебя не покинул.
– Конечно. Иногда я слышу то, что она говорит.
Она.
– Я знаю, что она уже близко, но я хочу пока побыть один.
Саншель зажмурилась.
О ком говорил Айвин? О своей сестре? О Златовласке?
Будучи ведьмой, Саншель знала ее.
– Раньше то, о чем вы писали, сбывалось, верно?
– Да. Когда-то давно.
– Ваша сестра говорила об этом.
– Неужели? Что же она говорила? – Усмехнувшись, Айвин взглянул на свои дрожащие руки. – Она рассказывала, как она… делала разные вещи, чтобы я не мог писать?
Саншель покачала головой, не отрывая взгляда от его пальцев. Поначалу они казались обычными, но чем больше она приглядывалась, тем больше шрамов видела. Переломанные кости много раз срастались не совсем правильно.
– Они болят?
– Немного. Ноют перед тем, как должно случиться нечто большое.
Перевременье? Конечно, Айвин говорил о нем. О чем еще?
– Перевременье ведь реально? – спросила Саншель, скользя рассеянным взглядом по водной глади.
– Эйрик спрашивал о том же самом. Вы действительно во все это верите?
– Если я скажу вам, что мы уже встречались, вы не посчитаете меня сумасшедшей?
Она задала этот вопрос, но на самом деле ей было все равно.
– Нет. Но вы опасно близки к тому, что называется безумием. Еще совсем немного, и вы услышите музыку, которую никто не слышит. И тогда вы уйдете танцевать на холмах.
Она слишком много помнила. Раньше она считала забвение проклятием. Теперь поняла, что проклятие – это память. Слишком много для того, чтобы выдержать.
– Что ж, будем танцевать вместе, – она улыбнулась.
Они долго молчали, слушая океан и ветер. Камень, на котором они сидели, становился все холоднее, отдавая им последние остатки тепла.
Мысли сменяли одна другую безо всякого смысла, и Саншель просто позволяла им течь.
Все сущее приближается к Великому аттрактору, и это движение не остановить.
Вечных двигателей не существует. Сколько бы Аттрактор ни отдавал, поглощает он быстрее.
Отлаженный механизм. Наступает критический момент, и мир откидывает назад. Сама Вселенная возвращается назад во времени.
Но даже Перевременье не может существовать вечно. Что если однажды оно сломается? Что если оно ломается прямо сейчас?
Всегда есть вероятность ошибки. Особенно если его пусковой механизм – последовательность действий разумных существ.
Эта жизнь – ошибка. Их с Эйриком память – ошибка. Айвин, не способный описывать будущее, – ошибка.
Сколько ошибок позволено Вселенной?
– А что случится, если Перевременье перестанет работать?
– Аттрактор не только поглощает, он испускает энергию, которая питает Перевременье. Оно не перестанет работать.
Саншель усмехнулась. Все как в научно-популярной литературе про черные дыры и параллельные миры[30].
– Но как же износ материала? Или правильнее сказать материи?
Айвин издал неопределенный звук.
– Я не знаю. Я никогда не… Никогда не понимал.
Солнце садилось, разливалось по воде масляными красками.
Существовало что-то еще – то, о чем Айвин не знал. В этой жизни он знал далеко не все.
– Твой язык, – прошептала она. – Я хочу узнать больше.
– Хорошо. Я могу что-то тебе рассказать. Я даже начал писать учебник, но потом все выкинул. Да и не нужен он. Письменная речь только мешает. По крайней мере, поначалу.
– Да ладно? – проворчала Саншель. – Как она может мешать?
Айвин улыбнулся.
– Ты ведь понимаешь, что язык дал нам свободу, сознание и, помимо мира, который мы видим, создал абстрактный мир понятий[31] и знаков[32]?
Саншель кивнула. Но она не понимала, куда он клонит.