Стояла гора та средь моря-океана далече, и жили во скиту Богородичном иноки, пришедшие из страны Светомировой. Дивилися они как юнота сей без ладьи переплыл воды бурные, без проводников взошел на гору их недоступную.
Ничего не стал сказывать Светомир, просил их о приюте. И приказал старец-игумен принять его с ласкою, ничего не выведовать, и по умолению странного гостя поручил ему виноград готовить для вина причастного.
Проходит однажды игумен в час неурочный мимо виноградника и слышит будто пение вдали раздается. Прислушался: Что это? Ни славословие, ни молитва, ни акафист какой, но песнь незнаемая, да складная. Подошел ближе старец и видит молодого пришельца: весело он пляшет, виноград топчет, поет: (468)
«Пресвятая это место[19]Излюбила искони.Тут мои сгорают дни;Тут завековать мне радость.Каждый вздох — медвяна сладость.На Горе и в сердце — рай.Море дикое, играй!Лейся звонко, ключ нагорный!Кипарис, безмолвствуй, черный!Убирайся, Божий сад,В синекудрый виноград!
Иго легкое я, послушник, влачу:Виноградье, красно зеленье, топчу.Свечку яркую Пречистой засвечу,Ко Причастной Чаше гроздий натопчу.»
Игумен подошел к певцу. Светомир замолк, увидев святителя. Ему все нравилось в облике отца Анастасия: его прямой, высокий стан, изможденное, тихое и радостное лицо с длинной, книзу заостренной бородой, его глаза, насквозь видящие, да кроткие. Преклонился царевич перед святителем: «Благослови меня, Отче!»
Благословив, ласково спросил игумен: «Как отыскал ты нас, юный? Укрыться от кого ищешь? Али жизни монастырской душа твоя вожделеет, что поешь ты о радости послушника?»
— «Хорошо мне у вас», сказал Светомир, «и остаться хотелось бы здесь; да не знаю, дозволишь ли ты, когда узнаешь про жизнь мою».
Улыбнулся святитель: светлое, открытое лицо Светомира веселило его душу. Он сказал: «Кого Бог позвал, тому не нам воспрещать. Но: много обителей у Бога, и много к обителям тем разных путей.
«Вот поразмысли: когда Чудотворец Мирликийский, великий благочестия столп, меч, пресекающий плевелы прелести, восхотел укрыться в тиши монастыря, он услышал голос: "Николай! Обитель сия — не та нива, на которой ты можешь принести ожидаемый Мною от тебя плод. Уйди отсюда и пойди в мир к людям, чтобы прославилось в тебе Имя Мое'. Понял святой, что то голос Господа, повиновался и пошел служить людям.
«Желая пребыть незнаемым, добро делал украдкою. Но явилася Сама Матерь Божия и епископский омофор ему на плечи возложила. Тогда стал святитель творить чудеса пречудесные: по его молитве буйные ветры унимались, злые бури на море утихали, больные исцелялись, бесы убегали, мертвые воскресали. А сам-то он, смиренный, и не ведал, что творит дерзновенное и великое. (469)
«Во времена гонений на христиан бросили в тюрьму и пытали святителя Николая; а он радовался, одного и вожделел: мучеником стать во Имя Христово. Но кончились гонения; епископ вышел из тюрьмы невредим и как допреждь пошел служить людям кротостью и чудесами Остался он 'без крови венечником' в миру, ибо Господь берег его тело для дел других.
«Не мог вместить короткий срок земной жизни Угодника всех деяний свыше ему порученных. Чтобы исполнить волю Пославшего, святитель должен был ступить за грани земных своих дней. После смерти великого таинника Божьей благодати, тело его стало источать чудодейственную влагу. 'Миро, Манна' — зовет ее народ.
«Не могли вместить узкие пределы Мир Ликийских несчетных чудес, какие во гробу творил святитель. Прошло семь раз сто годов, и явился святой Николай во сне благочестивому иерею, повелевая перенести мощи в далекий город, имя которого назвал. Взял с собою иерей сорок семь праведников, и исполнили они волю Чудотворца. Как звезда перешли мощи святого Николая с востока на запад, и море освятилось их шествием. Но не покинул Угодник родной свой восток как не покинул срединные страны. Ушел, и в тот-же час свершил у нас великое чудо: воскресил утопшего младенца, вернул его родителям. И вот века и века, и по сей день исходит Николы тело святое в благодатной манне, полнится мир предивными, милостивыми делами Угодника и в великом Чудотворце Николае прославляется Имя Господне.
«Да, много путей к обителям горним; кому великомучеником увенчаться суждено, кому пустынником аль столпником спасатися дозволено, кому положено к людям идти и в миру подвизатися. Отец наш Небесный знает кому какая обитель уготована; мы-же, грешные, должны во все дни жизни нашей прилежно молить Господа, дабы открыл Он нам Свою думу о нас, дабы силы отпустил нам творить Его волю».
Умолк игумен Анастасий. Сказал Светомир:
«Пришел я на Гору Острую, в тишину монастыря Вашего духовного наставления ради».
— «Духовное умудрение искать — сие хорошо. Но памятуй, юнота, что уход от мира в монастырь, коли уход сей праведен, коли он свыше дозволен, непременно есть сугубое людям служение. Вот я скажу тебе: подвижник один великого чина восхищаем бывал даже до седьмого неба. Но стал он однажды, в час нужного для людей дела, предаваться духовному созерцанию; и случилося как он возжелал: он пришел в исступление и был восхищен на небо. А последи за нерадение о земле порицаем был, осужден свыше и наказан».
— «От суеты мирской укрыться хочу, отче преподобный, дабы...» (470)
— «Что знаешь ты о суете мирской?», перебил Светомира игумен Анастасий. «Руки замарать опасаешься? Грязи человеческой гнушаешься? Мы должны ходить в любви, а сие с уходом подале от людей несовместно. Вот и предстатель наш, великий, святой Николай не боялся одежды своей светлой засмурожить, и до многой даже мерзости касался, людям помогая. А вот угодник Кассиан по всему святой был жизни человек и пуще всего страшился райское платье свое запятнать, чистоту утратить, от порочных мужей и жен сторонился — так оно и случилося, что Николаю два раза в году молебны служат, декабрьского и майского празднуют, а Кассианово имя 29-ого февраля, в лето високосное, за четыре года одиножды славят».
Светомир подумал, что шутит игумен касательно празднования, но, подняв на него взор, увидел, что несмеяно было и даже торжественно лицо старца. Тогда он с решимостью сказал: «Служить людям я был бы рад; и грязи не убоялся бы. А вот карать страшно».
— «Карать!», возмутился святитель, «как дерзаешь ты помыслить такое? Кто дал тебе на кару власть?»
И вдруг — припомнилась ли ему весть давняя, или просто увидел он, что гость заговорил о каре не из гордости духовной — спал гнев игумена Анастасия и он тихо молвил: «Впрочем, в наше время и от простых смертных то ли еще востребуется. Где пребывал ты по ею пору, юнота? Ведомо ли тебе, что в царстве нашем деется?»
— «Я из далеких стран», отозвался гость, «давно не бывал в местах наших».
— «Посему ты, верно, и не знаешь, что отъехал от нас царевич Светомир, уж года два тому будет, и по днесь вестей о себе не шлет. Вот и вздумали прислужники Зоины законного царевича царства лишити, и требуют они от государя нашего Владаря, чтобы он повелел за Серафима яко за покойника молиться, а сына своего от царицы Византийской наследником престола признать. Сам то царь за первенца своего крепко вступается, и народ суженого своего царевича ждет, Другого не хочет. Не взлюбил народ наш государыню иноплеменную; ропщет, говоря: 'К нашему нестроению она пришла. От ее греков вся земля наша замешалася'. А все-же, не сдобровать царевичу по возвращении, коли не найдется ему помощи в нужный час. Мы же в скиту прилежно молимся о спасении его».
Светомир опустил голову.
— «Почто смутился ты, сын мой?», зорко всматривался в него иеромонах. «Кому ты сочувственником будешь? С кем стоять собрался?»
— «Волею али неволею завсегда стою я вкупе с первенцем Владаря».
— «Как-же так и неволею?», в раздумье спросил игумен. «Сам то ты кто таков будешь?» (471)
Светомир стал прям, поднял глаза на игумена. Он сказал: «Ничего не утаю я от тебя, Отче преподобный. Я — царевич Светомир». — «Иди за мною в келлию», позвал его святитель.
II
Келья игумена Анастасия невзрачная деревянная стояла поодаль монастыря. Немногие в ней побывали. Была она местом уединения и молитвы. Святитель и царевич склонившись, вошли через низкую дверь В переднем углу виднелись образа и налой. В глубине у темной безоконной стены Светомир разглядел домовину. Подумал с благоговением: «Он спит в гробу».
Старец молча указал гостю на стул, сам сел на скамью и любительно принялся слушать.
Светомир поведал про раннее детство свое, все, что удалось ему к сознанью пробудить. И кончил долгий рассказ, говоря: «Помню еще церковь нашу домашнюю, и песнопение райское, и мы все четверо там вместе... А вот последнее что вижу из той поры: Глеб да я смотрим через окно вниз. А там видение чудесное, шествие предивное с хоругвиями, и отец с матерью точно царь с царицею в сказке; особо мать уж такая красивая, и не описать.