не совершал преступление, в его словах и языке тела отсутствует какое-либо расхождение. Напрочь.
– Дэйв Кинг наверняка сказал бы, что если кто и знает, как это делать, то точно Адам Фаули.
Гоу изгибает бровь:
– Никаких сомнений.
Галлахер понимает намек:
– Послушай, я знаю, что Кинг бывает немного… бестактным… но он хороший коп. У него великолепная интуиция.
Гоу снова что-то пишет:
– Ну, если ты так говоришь…
* * *
– Итак, профессор Фишер, для полной ясности и для протокола: вы сейчас меняете свои показания, утверждая, что действительно знаете, как было повреждено ваше платье.
Фишер шумно вздыхает:
– Да.
Куинн кивает:
– А что насчет предыдущего вечера, с Морганом? Есть ли что-нибудь, о чем вы нам не рассказали?
– Сержант, мы вполне обойдемся без сарказма, – говорит адвокат.
– Ответ на ваш вопрос «нет», – говорит Фишер. – Я помню не больше того, о чем рассказывала вам раньше.
– Серьезно? – говорит Куинн, открыто усмехаясь.
Марина вперивает в него взгляд:
– Серьезно.
Она вздыхает и смотрит в сторону, и Гис вдруг понимает, что женщина смаргивает слезы.
Адвокат обеспокоенно смотрит на нее и передает ей стакан воды. Затем обращается к Гису:
– Послушайте, сержант, все это тяжелейшее испытание для Марины… она совсем не спит… у ее сына кошмары…
– Не совсем понимаю, что вы хотите, чтобы я сделал.
– Я прошу вас, чтобы вы закрыли это нелепое дело. Вся эта история абсурдна. Эта политкорректность превратилась в сплошной психоз.
Гис открывает рот, собираясь ответить, но оказывается, что адвокат не закончила.
– Я в том смысле, что взгляните на нее. Вы серьезно думаете, что она могла совершить сексуальное нападение на игрока в регби шести футов ростом против его воли? – Она смотрит на Гиса, потом на Куинна. – Ну, верите?
* * *
Маленьких детей можно редко увидеть в отделе полиции, поэтому вечером, когда Сомер, купив себе перекус на ужин, возвращается обратно, ей трудно не заметить Тобина Фишера, который спокойно сидит на стуле у входа. Она оглядывается по сторонам, обеспокоенная тем, что с ним никого нет, но потом замечает у автомата с напитками женщину-констебля – та как раз достает из лотка банку фанты.
Сомер секунду размышляет, затем делает шаг к мальчику. У него на коленях раскраска по номерам. Несмотря на то что она загораживает ему свет, что люди ходят туда-сюда, что постоянно звонят телефоны, он не поднимает головы. Сомер садится рядом с ним:
– Тобин, что ты рисуешь?
* * *
Куинн и Гис наблюдают, как Фишер и Кеннеди в сопровождении полицейского констебля в форме выходят из кабинета. Адвокат обнимает Фишер за плечи, а та едва не спотыкается.
– Неужели и Калеб Морган настолько убедителен? – спрашивает Гис.
Куинн поворачивается к нему:
– То есть?
– Ну, просто. На мой взгляд, Фишер совершенно искренна. Когда она брала стакан с водой, у нее дрожали руки.
– В ее интересах быть убедительной. И не забывай, она часто выступает по телику. Эта женщина – актриса. Она отлично знает, как манипулировать толпой.
* * *
Женщина-констебль возвращается от автомата и протягивает банку Тобину. Он берет ее, но не смотрит на женщину и не благодарит ее. Сомер над головой мальчика переглядывается с офицером, и та пожимает плечами, очевидно совсем неудивленная. Сомер тоже не удивлена; она задается вопросом, нет ли у Тобина аутизма. Сомнений в том, что он умен, нет, однако в социальном плане мальчик практически не взаимодействует с людьми. Может ли быть, что такой информированный человек, как Марина Фишер, не заметила, что происходит с ее ребенком?
Тобин продолжает рисовать, тщательно и сосредоточенно, с головой погрузившись в свое занятие. Он последовательно закрашивает зоны одного цвета; рядом с ним на стуле в порядке радуги лежат карандаши, кончики остро заточены и выровнены по одной линии.
– Можно посмотреть?
Шуршание карандаша по бумаге прекращается. Мальчик не поднимает головы, но через секунду кладет карандаш на правильное место в ряду и передает ей раскраску.
Сомер смотрит на рисунок, затем резко выдыхает, неожиданно сообразив, что это такое.
* * *
– Что случилось? – спрашивает Эв.
Сомер стоит у доски и смотрит на фотографии по делу Моргана. Кухня Марины Фишер, порванное вечернее платье, пустая бутылка из-под шампанского, снимки Калеба, сделанные в Центре консультативной помощи изнасилованным.
Эв встает и подходит к ней, и Сомер наконец замечает ее присутствие.
– Прости, – говорит она, – я тебя не заметила.
– Что у тебя там?
Сомер опять поворачивается к доске:
– Я только что видела Тобина Фишера. Он сидел внизу и ждал, пока допросят его мать. У него с собой была раскраска – одно из тех «образовательных» пособий, которые покупают для своих детей мамаши вроде Фишер. Иллюстрации из Шекспира, из греческих мифов – все в таком роде.
– Ну, ясно, – медленно говорит Эв, не понимая, к чему та ведет. – А суть-то в чем?
– Суть в том, что до этого Тобин последовательно раскрашивал рисунки от начала. Однако тот, которым он сейчас занимался, почти в конце. А до него – пустые рисунки. Наверняка он намеренно выбрал этот.
– И что?
– А вот что. На рисунке, которым он сейчас занимается, Георгий и дракон. В руководстве к раскраске говорится, что дракона нужно раскрашивать в различные оттенки зеленого, но Тобин полностью это игнорирует. С другими картинками он ничего не игнорировал. Я проверяла.
Эв хмурится:
– Так каким цветом он раскрашивал дракона?
– Красным, – отвечает Сомер. – Одним оттенком красного. – Она морщится. – И это кое-что мне напомнило.
Она указывает на одну из фотографий на доске. На ней Морган снят сзади. Видна его голова, спина, шея и татуировка на левом плече.
Красный дракон.
* * *
Дежурный надзиратель со щелчком распахивает дверь и отходит в сторонку, чтобы пропустить адвоката.
– Дайте мне знать, когда закончите.
Пенелопа Макхью кивает:
– Спасибо.
Она ждет, когда сержант выйдет в коридор, и только после этого проходит в камеру.
Ее клиент сидит на узкой койке, подперев голову руками. Тост и каша на подносе стоят нетронутыми. У клиента под мышками огромные влажные пятна. Это не должно бы удивлять ее; она уже давно делает свою работу, у нее в клиентах бывали подозреваемые в убийствах. Однако ей никогда не доводилось иметь дело с действующим детективом-инспектором.
Она старается пореже вдыхать горячий воздух, пропитанный запахами пота, мочи и отчаяния.
– Между прочим, мы могли бы встретиться в комнате для консультаций.
Он поднимает голову:
– Я обойдусь без того, чтобы еще раз пройти наверх дорогой стыда.
Это ужасно – то, как быстро человеческое существо разваливается на куски. Она знает этого