Читать интересную книгу «Мой бедный, бедный мастер…» - Михаил Булгаков

11/IX.1934

Он закусил килькой. И ему захотелось есть и жить.

Маргарита налила ему вторую стопку, но выпить ее поэт не успел. За спиной его послышался гнусавый голос:

– На здоровье!

Поэт вздрогнул, обернулся, так же как и Маргарита, и любовники увидели в дверях Азазелло.

ГОНЕЦ

Воланд в сопровождении свиты к закату солнца дошел до Девичье го монастыря. Пряничные зубчатые башни заливало косыми лучами из-за изгибов Москвы-реки. По небу слабый ветер чуть подгонял облака.

Воланд не задерживался у монастыря. Его внимание не привлек ли ни хаос бесчисленных построек вокруг монастыря, ни уже выст роенные белые громады, в окнах которых до боли в глазах пылали изломанные отражения солнца, ни суета людская на поворотном трамвайном круге у монастырской стены.

Город более не интересовал его гостя, и, сопровождаемый спут никами, он устремился вдаль к Москве-реке.

Группа, в которой выделялся своим ростом Воланд, прошла мимо свалок по дороге, ведущей к переправе, и на ней исчезла.

Появилась она вновь через несколько секунд, но уже за рекой, у подножия Воробьевых гор. Там, на холме, к которому примыкала еще оголенная роща, группа остановилась, повернулась и посмотре ла на город.

В глазах поднялись многоэтажные белые громады Зубовки, а за ними – башни Москвы. Но эти башни видны были в сизом тумане. Ниже тумана над Москвой расплывалась тяжелая туча дыма.

– Какое незабываемое зрелище! – воскликнул Бегемот, снимая шапчонку и вытирая жирный лоб.

Его пригласили помолчать.

Дымы зарождались в разных местах Москвы и были разного цве та. Между.

Какая-то баба с узлом появилась выше стоящих на террасе над холмом.

– Удивительно неуютное место, – заметил Бегемот, осматрива ясь, – как много всюду любопытных.

Азазелло, сердито покосившись, вынул парабеллум и выстрелил два раза по направлению группы подростков, целясь над головами. Подростки бросились бежать, и площадка опустела. Исчезла и баба наверху.

Тогда Воланд первый, взметнув черным плащом, вскочил на не терпеливого коня, который и встал на дыбы. За ним легко взлетели на могучие спины Азазелло, Бегемот и Коровьев в своем дурацком наряде.

Холм задрожал под копытами нетерпеливых коней.

14/IX.34

Но не успели всадники тронуться с места, как пятая лошадь грузно обрушилась на холм и фиолетовый всадник соскочил со спины. Он подошел к Воланду, и тот, прищурившись, наклонился к нему с лошади.

Коровьев и Бегемот сняли картузики, Азазелло поднял в виде приветствия руку, хмуро скосился на прилетевшего гонца. Лицо то го, печальное и темное, было неподвижно, шевелились только губы. Он шептал Воланду.

Тут мощный бас Воланда разлетелся по всему холму.

– Очень хорошо, – говорил Воланд, – я с особенным удовольст вием исполню волю пославшего. Исполню.

Печальный гонец отступил на шаг, голову наклонил, повернулся.

Он ухватился за золотые цепи, заменявшие повода, двинул ногу в стремя, вскочил, кольнул шпорами, взвился, исчез.

Воланд поманил пальцем Азазелло, тот подскочил к лошади и вы слушал то, что негромко приказал ему Воланд. И слышны были толь ко слова:

– В мгновение ока. Не задержи!

Азазелло скрылся из глаз.

ОНИ ПЬЮТ

Итак, Азазелло появился в маленькой комнатушке в тот момент, ког да поэт подносил ко рту вторую стопку.

– Мир вам, – сказал гнусавый голос.

– Да это Азазелло! – вскричала, всмотревшись, Маргарита. – Не волнуйся, мой друг! Это Азазелло. Он не причинит тебе никакого зла.

Поэт во все глаза глядел на диковинного рыжего, который, взяв кепку на отлет, кланялся, улыбаясь всею своей косой рожей.

Тут произошла суета, усаживание и потчевание. Маргарита Нико лаевна вдруг сообразила, что она совершенно голая, что ветхий ха лат, по сути дела, не прикрывает ее тела, и вскричала:

– Извините!

И запахнулась.

На это Азазелло ответил, что Маргарита Николаевна напрасно беспокоится, что он видел не только голых дам, но даже дам с со дранной кожей, что все это ему не в диковинку, что он просит без це ремонии, а что если будут церемониться, он уйдет немедленно…

Тут его стали усаживать в кресло, и он одним духом хватил чай ный стакан водки, повторив, что самое лучшее, если каждый чувст вует себя без церемонии, что в этом и есть истинное счастье и насто ящий шик. И чтобы подать пример другим, хлопнул и второй стакан, отчего его глаз загорелся, как фонарь.

Поэту внезапный гость чрезвычайно понравился, поэт с ним чок нулся и приятно захмелел. Кровь быстрее пошла в его жилах, и страх отлетел. В комнате показалось и тепло и уютно, и он, нежно погладив рукой старенький вытертый плюш, вступил в беседу.

– Город горит, – сказал поэт Азазелло, пожимая плечами, – как же это так?

– А что ж такое! – отозвался Азазелло, как бы речь шла о какихто пустяках. – Почему бы ему и не гореть! Разве он несгораемый?

«Совершенно верно! – мысленно сказал поэт. – Как это просто в сущности!» – и тут же решил расспросить Азазелло прямо о том, кто его принимал вчера и откуда взялся паспорт и вообще, что все это значит.

Но лишь только он открыл рот, как Азазелло, подмигнув таинст венно сверкающим глазом, заговорил сам.

– Просят вас, – просипел он, косясь на окно, в которое уже вплы вала волна весенних сумерек, – с нами. Короче говоря, едем.

Поэт заморгал глазами, а Маргарита пододвинулась к шепчу щимся.

– Меня? – спросил шепотом поэт.

– Вас.

Маргарита Николаевна изменилась в лице и не сводила глаз с по эта. Губы ее дрогнули.

И тот этого не заметил. «Эге… предатель…» – мелькнуло у него в голове слово. Он уставился прямо в сверкающий глаз.

– Куда меня приглашают ехать? – сухо спросил поэт, видя, как от ливает зеленым глаз загадочного гостя.

– Местечко найдем, – шипел тот соблазнительно и дыша вод кой, – да и нечего, как ни верти, торчать тут в полуподвале. Чего тут высидишь?

«Предатель, предатель, предатель…» – окончательно удостове рился поэт и ответил:

– Нет, почему же… и в городе есть некоторая прелесть. Я не хочу искать новых мест, меня никуда не тянет.

Тут Азазелло всей своей рожей выразил, что не верит ни одному слову поэта.

И неожиданно вмешалась Маргарита.

– Поезжай, – сказала она, – а я… – она подумала и сказала твер до: – А я останусь караулить твой подвал, если он, конечно, не сго рит. Я, – голос ее дрогнул, – буду читать про то, как над Ершалаимом бушевала гроза и как лежал на балконе прокуратор Понтийский Пи лат. Поезжай, поезжай! – твердила она грозно, но глаза ее выражали страдание.

Тут только поэт всмотрелся в ее лицо, и горькая нежность подсту пила к его горлу, как ком, слезы выступили на глазах.

– С ней, – глухо сказал он, – с ней. А иначе не поеду.

Самоуверенный Азазелло смутился, отчего еще больше начал ко сить. Но внезапно изменился, поднял бровь и руки растопырил…

– В чем дело! – засипел он. – Какой может быть вопрос? И чудес но. Именно с ней. Само собой.

Маргарита поднялась, села на колени к поэту и крепко обняла его за шею.

– Смотреть приятно, – сказал Азазелло и внезапно вынул из рас топыренного кармана темную бутылку в зеленой плесени.

15/IX.34

– Вот вино! – воскликнул он и, тут же вооружившись штопором, от купорил бутылку.

Странный запах, от которого, как показалось Маргарите, закру жилась голова, распространился по комнате.

Азазелло наполнил три бокала вином, и потухающие угли в печке отбросили последний отблеск. Крайний бокал был наполнен как бы кровью, два других были черны.

– Без страха, за ваше здоровье! – провозгласил Азазелло, подни мая свой бокал, и окровавленные угли заиграли в нем.

– Пей, не бойся, летим, – зашептала Маргарита, прижимаясь к поэту.

Поэт, предчувствуя, что сейчас произойдет что-то очень важное и необыкновенное, глотнул вино и видел, что Маргарита сделала то же самое.

В то же мгновение радость прихлынула к сердцу поэта и предме ты пошли кругом. Он глубоко вздохнул и видел, что Маргарита роня ет бокал, бледнеет и падает… Жаркий отблеск прошел по ее голому животу. «А, отравил!» – успел подумать поэт. Он хотел крикнуть… «Отравитель!», но голосом овладеть не мог. Тут он увидел перед ли цом своим пол. Потом все кончилось. Отравитель горящими глаза ми смотрел, как падали любовники. Когда они затихли у его ног на ковре, он оживился, подскочил к форточке и свистнул. Тотчас ему отозвался свист в садике. Азазелло наклонился к поэту, поднял его в кресло. Белый как бумага, поэт безжизненно свесил голову. Азазел ло поднял и полуголую Маргариту в кресло, осколки бокалов от швырнул носком сапога в угол. Из шкафчика вынул цельные бокалы, наполнил их вином, разжал челюсти поэта, влил глоток, так же по ступил и с Маргаритой. Не прошло и нескольких секунд, как поэт от крыл веки, глянул.

– Отравитель…- слабо произнес он.

– Что вы! – вскричал гнусаво кривоглазый. – Подобное лечится подобным. Встряхнитесь, нам пора. Вот оживает и ваша подруга.