Затем, через несколько минут, мама Билли обхватила меня за бицепс и сделала шаг назад, улыбаясь такой улыбкой, которую я никогда не думал увидеть снова.
— Ты пришел повидаться с Билли, не так ли?
Я кивнул.
— Да. У меня не было возможности, так что…
— Пойдем. Я отведу тебя к нему.
Она крепко держала меня за руку, пока мы шли по тропинке, на которой я ее нашел. Мы остановились у надгробия из черного мрамора, украшенного его фотографией и надписью с его полным именем, датой рождения и датой смерти.
Мой день рождения.
День, когда я познакомился с офицером Сэмом Льюисом и меня запихнули на заднее сиденье его патрульной машины.
Странно было видеть эту дату, навсегда высеченную на каменной плите. Было странно осознавать, что его гроб опустили на несколько метров ниже того места, где я стоял. Это было так, как будто знал, что он умер — черт возьми, я был там, — но не мог полностью принять это, пока не увидел место, где он был похоронен. А теперь все стало реальностью, и я с отрезвляющей уверенностью понял, что все это не было каким-то кошмарным сном.
Мама Билли, должно быть, почувствовала, что у меня подкашиваются колени, потому что та крепче сжала мою руку и сказала:
— Вот, садись.
Мы повернулись и сели на скамейку, стоявшую неподалеку, по диагонали от блестящего черного надгробия. Я не мог отвести от него глаз, даже когда отчаянно пытался не смотреть. Просто не мог отвернуться.
— У меня были все эти годы, чтобы привыкнуть к тому, что его нет, и я все еще иногда жду, что он просто войдет в дверь, как будто все это время он играл со мной какую-то ужасную шутку, — тихо сказала мама Билли, как будто прочитав мои мысли.
— Это просто нереально, — ответил я, не зная, что еще сказать.
— Так и есть.
Несколько мгновений я смотрел на имя моего лучшего друга детства, выгравированное на мраморной плите, а рядом со мной сидела его мать. Мне хотелось что-то сказать, чтобы нарушить молчание, но не знал, что именно, и был благодарен, когда она наконец заговорила.
— Я хотела приехать к тебе, — призналась мама Билли. — Я столько раз думала об этом, но не знала, захочешь ли ты меня видеть или… не знаю. Наверное, я просто испугалась.
Она не стала уточнять, чего именно боялась, да это и не требовалось. Было тысяча причин, которые можно было бы оправдать.
— Но я рада, что ты здесь, — продолжала она. — Я рада, что у нас это было.
Мама Билли похлопала меня по руке, и этот момент показался мне настоящим прощанием. Я знал, что как только покину это место, то, скорее всего, больше никогда ее не увижу, и остро ощущал, как бешено колотилось мое сердце. Это отчаянное, бешеное чувство необходимости удержаться, сделать что-то, чтобы она больше не ушла, пусть даже на более счастливой ноте.
Но я ничего не сказал, когда мы стояли и снова обнимались.
— Надеюсь, ты заботился о себе? — сказала она, прижимаясь ко мне еще крепче, чем прежде.
— Да.
— Хорошо. Это хорошо. Я рада это слышать.
— А ты? — спросил я.
— У меня бывают хорошие и плохие дни, — призналась мама Билли, почти извиняясь. — В последнее время в основном хорошие.
Я кивнул.
— Я понимаю.
Мы проводили друг друга до ворот и уже собирались расстаться, когда она пожелала мне счастливого пути туда, где я живу, хорошей жизни и не быть чужим, если когда-нибудь снова окажусь в этом районе. И уже повернулся, собираясь вернуться на другую сторону улицы, где, как я знал, меня ждала моя девушка с сыном, но тут меня осенила еще одна причина заставить ее остаться.
— Подожди. — Я повернулся на пятках и остановил ее на пути к парковке. — Могу я задать тебе вопрос?
Мама Билли удивленно кивнула.
— Конечно. Что такое?
— Что ты знаешь о Дэвиде Стрэттоне?
Ее губы приоткрылись при звуке его имени, а глаза расширились от очевидного узнавания. Она сглотнула и вздернула подбородок, прежде чем опустить его в легком кивке. Меня снедало нетерпение: я точно знал, что у нее больше информации, чем уже получил в библиотеке, и был в двух секундах от того, чтобы потребовать от нее выложить все до последней крупинки.
Но вместо этого мама Билли достала из сумки телефон и спросила:
— Где ты сейчас живешь?
— Э-э-э… — Я замешкался, не зная, стоит ли произносить это место вслух, вдруг кто-то подслушает. Но понял, что мы одни, не считая мертвых, а они не могут говорить. — Ривер-Каньон.
— Давай встретимся за чашечкой кофе, — сказала она и записала мой номер. — Тогда я расскажу тебе все, что знаю о Дэвиде Стрэттоне.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
МОРЕ СОУСА И ПАРАНОЙИ
— И тогда Джей показал мне очень крутую игру, которая у него есть, называется «Супер Марио Одиссея».
Я рассеянно кивнул и продолжил подметать, пока Ной шел позади меня, рассказывая наперебой о том, как он провел время у друга после школы.
Рэй сказала, что с ним все будет в порядке, если Ной пойдет домой один после того, как потусуется у друга. Но уже стемнело, и в тени затаился этот гопник. Мы никогда не знали, нападет ли он снова и когда. Дом друга Ноя находился недалеко от «Фиш Маркета», и я предложил ему зайти туда после посиделок с другом. Сказал, что могу составить ему компанию по дороге домой, и, конечно, Рэй была не против. Я был более чем рад, что Ной побудет со мной некоторое время — всегда был рад, — но, как оказалось, моя голова была не в лучшем состоянии.
Если подумать, то с тех пор, как я столкнулся с матерью Билли, она была не в лучшем состоянии.
И дело не в том, что мне было неприятно видеть ее и примириться с этой частью своего прошлого. Мы оба отчаянно нуждались в этом, и хорошо, что судьба позволила этому случиться. Но мы договорились встретиться за чашкой кофе в «Блэк энд Брюд», и она пообещала рассказать мне все, что ей известно о человеке, смерть которого видела моя мать. Возможности казались безграничными. Я понимал, что мама Билли должна знать что-то существенное, потому что иначе зачем ей тратить время на то, чтобы проделать весь этот путь, чтобы сказать: «Эй, извини, но тебе не повезло»?
Мои нервы не выдерживали предвкушения и волнения.
— …черт возьми, ты меня слушаешь?
Я понял, что в какой-то момент так запутался в своих мыслях, что перестал мести, и теперь Ной стоял рядом со мной. Взглянул на него, увидел его раздраженное выражение лица и быстро извиняюще улыбнулся.
— Да, я слушаю. Извини.
Ной все же не был идиотом.
— Нет, это не так, — проворчал он, закатывая глаза.
Я откинул волосы с лица и вздохнул.
— Ной, серьезно, извини. Я просто отвлекся, так что…
— Почему? Ты злишься на маму?
— Что? — Я прищурил глаза, опешив. — Нет, с чего ты взял, что я на нее злюсь?
— Потому что мой папа становится очень рассеянным и раздраженным, когда он злится.
Время от времени напоминание о том, что Сет отец этого крутого, потрясающего ребенка, обрушивалось на мою грудь, как разъяренный слон. Чаще всего мне удавалось забыть об этом, но в тех редких случаях мне приходилось прикусывать язык, чтобы не заявить на весь мир, что Ной заслуживает лучшего, чем этот кусок дерьма в качестве отца. Он заслуживает лучшего.
«Он заслуживает меня».
— Ну, а я нет, — сказал я, сохраняя спокойствие в голосе. — Просто думаю о маме старого друга. Я видел ее несколько дней назад, когда мы были в доме твоих бабушки и дедушки.
Черты лица Ноя исказились от мгновенного понимания.
— О, та женщина, с которой мы тебя видели?
— Точно.
Ной кивнул, принимая предложенную информацию.
— Ты видел и своего друга?
— Вроде как… ну, не совсем. — Я продолжил уборку, в голове промелькнул образ надгробия Билли из черного мрамора. — Он давно умер.
— О… — Ной опустил свой потемневший взгляд на пол, который я только что подмел. — Так… почему ты думал о маме своего друга?