Читать интересную книгу Жена изменника - Кэтлин Кент

Марта посмотрела на отца с удивлением. Раньше он никогда не упоминал о своем английском брате.

— Он стал солдатом Кромвеля после принятия Торжественной лиги и Ковенанта, — сказал он, — и погиб в бою при Марстон-Муре. Но я ничего не знал об этом целых пять лет. Однако я знаю, за что он сражался. Чтобы шотландцы не преклоняли колени перед разукрашенными сосудами и богатыми тканями, брошенными на алтарь Христа, наподобие юбки распутницы.

За всю свою жизнь Марта ни разу не слышала, чтобы отец говорил так долго о чем-нибудь, кроме вожделенного добра, приобретение которого увеличило бы хозяйство Аллена.

Он плотнее прижал руки к груди и продолжил:

— Ходят слухи. О тебе и валлийце.

Теперь и Марта сложила на груди руки, ожидая, что он скажет дальше. Волнение, которое не отпускало ее всю дорогу в Андовер, нахлынуло вновь, и Марте показалось, что ее глазные яблоки пронзили осколки, как от пушечного выстрела. Нетвердыми руками она затянула на груди шаль и стала смотреть вниз, на ноги, стоя в двух шагах от обрыва.

Вдруг она почувствовала, что отец крепко схватил ее за руку, чтобы не дать упасть.

— Ради Христа, Марта! Я воспитал тебя не для того, чтобы тебя почитали, чтобы ты всем нравилась. Нравиться может любая жалкая, на все согласная потаскушка. Я воспитал тебя, чтобы с тобой считались. Чтобы ты не робела перед чьей-то гордыней. Чтобы ты могла сказать тому, кто зазнался и почитает себя умнейшим: «Поцелуй меня в задницу, и черт с тобой!» Ты меня слышишь? Я знать не хочу эту... девицу на ватных ногах, которая стоит тут передо мной. — Он немного ослабил хватку. — Я скорее соглашусь на твой брак с преступником, у которого есть свои принципы, чем с судьей, у которого яйца как у морского конька. — Он достал из кармана маленькую золотую монетку и подбросил на ладони. — У этой монеты две стороны, но они обе отлиты из одного металла. Это ты и я. — Он дважды постучал себя по лбу. — Мы ведь с тобой похожи.

Взяв ее руку, он вложил монетку ей в ладонь. Марта смотрела на отца, пораженная. Она не знала, чему больше удивляться: тому, что он взял ее за руку, или тому, что дал ей золотую монету. Развернувшись, Аллен начал спускаться.

— Спроси сама себя, дочь, — бросил он через плечо, — стоит ли он того, чтобы за него бороться. — Споткнувшись, крепко выругался, потом, обретя равновесие, прокричал: — Пешком-то до Биллерики далековато будет. Лучше отправляйся немедля.

Марта дождалась, когда отец вернется в дом, и, спрятав в передник монетку, спустилась со скалы уже более уверенным шагом. Вышла на Бостонскую дорогу и, пройдя немного, свернула на запад у Престонского моста через Шаушин, чтобы сократить путь. Дальше ее дорога шла на юг по равнине Бланчард. Тропинки были все еще размыты после дождя, изборождены грязными ручейками и покрыты, как ковром, разноцветными листьями, быстро прилипающими к подошвам. Поравнявшись с ручьем Стронгуотер, Марте пришлось снять чулки и башмаки, чтобы пройти по вязкой черной глине, проваливаясь по самые колени. На другой стороне она присела на ограждение из камней и изо всех сил стала оттирать листьями мокрую грязь со своих почерневших ног. И только теперь вспомнила, что все ее немногие вещи остались в Андовере. Марта хрипло рассмеялась, словно бросая вызов собственной забывчивости, поняв, что у нее нет даже мантильи, чтобы укрыться ею как одеялом.

Тропинка вела вниз, в сосновую рощицу, окруженную и наполовину скрытую грязевым оползнем. Вскоре, увидев Длинное озеро, Марта поняла, что зашла слишком далеко на запад. Она пустилась в обратный путь, пробираясь сквозь бурелом из веток и упавших деревьев и на время потеряв тропинку, пока не добралась до Селедочного ручья, где вновь вышла на верную дорогу. Через час она миновала озеро Наттингс и увидела дом кузины, из трубы которого тянулась тоненькая струйка дыма.

Марта внимательно разглядывала расположенный за домом хлев, пока не удостоверилась, что Томас там. Скрытая тенью, она крадучись пробралась вдоль стены и проскользнула внутрь. Минуту тихо постояла у двери, прислушиваясь к звукам, говорившим о том, что Томас с Джоном убирают навоз из стойла.

Потом вышла вперед, так что на нее упал свет от горевшей под колпаком лампы, и позвала:

— Томас.

Оба мужчины вздрогнули и обернулись. Она прекрасно представляла себе, что они увидели: рваное и грязное платье, вместо башмаков два глиняных пенька, покрытые присохшими листьями и торчащими во все стороны веточками.

— Томас, — повторила она.

Поставив вилы, Томас повернулся к Джону.

— Пойди погуляй, — сказал он. — И подольше.

Прислонив свои вилы к стойлу, Джон быстро прошел мимо Марты и, выйдя, закрыл дверь на задвижку.

Марта сняла башмаки, точно хризалида, оставившая свой кокон, и взглянула в лицо Томаса, ожидая, что в ответ он посмотрит на нее как на предательницу. Но в его глазах не было горечи, они выражали лишь заботливую тревогу — так обычно глядят на лунатиков. Она шагнула к нему, споткнувшись о солому, и он тут же подхватил ее и усадил на табурет. Отвернулся, набрал воду из корыта и опустился перед ней на колени. Спустив ей чулки, он намочил руки и начал мыть ей ноги долгими гладящими движениями. Вода показалась Марте на удивление теплой, словно согретой паром шумного коровьего дыхания.

Потом он убрал шаль, осторожно вымыл Марте лицо и шею, одной рукой поддерживая затылок, а другой водя по ее птичьим ключицам и более загорелой коже над корсажем. Вода капельками скатывалась между грудей, застревая у ребер, как живая, и Марта вспомнила, что надо дышать. Руки, бессмысленно лежавшие по бокам, были подняты и вымыты, пока подушечки пальцев вновь не побелели.

Умывая, Томас тихо утешал Марту по-валлийски, а затем произнес по-английски:

— Даниэль сказал, что вы с хозяйкой поссорились и что он на время отослал тебя к отцу.

— Томас, — прошептала Марта, — я по неосторожности открыла Даниэлю...

Он повернул ее лицо за подбородок так, чтобы их глаза встретились:

— Марта, Даниэль знает, кто я такой. Давно знает. Он один из многих, кто решил помогать людям вроде меня. — (Пораженная, она непроизвольно отпрянула, но он удержал ее.) — В своем фургоне он возит не только горшки. В его работу входит обеспечивать безопасность тех, кто принужден скрываться. Он перевозит письма и депеши в Бостон и обратно для человека по имени Джеймс Дейвидс, который, как может, охраняет всех нас, обвиняемых в предательстве короны. — Томас наклонился ближе и проговорил приглушенно, но веско: — Даниэль перевозит самые ценные сокровища в колониях: собранные данные, предупреждения, инструкции. Без всех этих сведений мы были бы как слепцы, преследуемые сворой собак.

Марте стало стыдно, что она считала Даниэля человеком слабым, а он, оказывается, подвергает себя и свою семью такому риску — ведь их могут заключить в тюрьму и даже казнить.

— А он сказал что-нибудь еще? — спросила она. — Объяснил, почему отослал меня?

Томас покачал головой:

— Кроме перебранки с его дорогой женой? Только сказал, что он дает тебе время подумать, какую жизнь ты готова избрать.

Томас медленно провел пальцем по ее выступающей ключице.

У Марты словно камень с души свалился, когда она поняла, что Даниэль ничего не рассказал Томасу про красную книжечку. Опустив голову, она протянула Томасу пустые ладони, как нищие просят милостыню, чтобы показать, что она ничего не принесла с собой, ибо у нее ничего нет. Томас с силой прижал ее голову к своей груди, потом взял на руки и понес в укромный угол самого дальнего стойла. Там только что настелили сено, пахнущее зеленью и прелью прошедшего лета. Он сел, прислонившись спиной к стене, и притянул Марту к себе. Его движения были скованные, осторожные, он нежно целовал ее, пока Марта, почувствовав, что ее охватила любовная горячка, не прижала свои губы к его открытому рту. Она верхом села к нему на колени, понимая, что его немалый вес будет слишком тяжел для нее, и помогла ему поднять свою юбку и нижнюю рубашку, которые легли вокруг них серым занавесом. Прижав его руку к своей груди, она заставила себя остановиться и прислонилась лбом ко лбу Томаса, внимательно всматриваясь в его лицо широко открытыми глазами. Не было никаких произносимых шепотом просьб или любовных объяснений, чтобы оправдать то, что они делали, лишь на лице Томаса появился немой вопрос, и она ответила: «Да, да!» — еще плотнее прижавшись к его бедрам.

Он крепко обхватил ее руками, так что от его сильных объятий чуть сдвинулись ее более мягкие нижние ребра, и потянулся, чтобы расстегнуть свои короткие штаны. Целуя, он больно укусил ее нижнюю губу, как будто хотел отвлечь от другой боли — боли, с которой разорвется тонкая плева, на мгновение натянувшись, как брюшко серебристой форели, разодранное колючей приманкой.