Читать интересную книгу Синдром самозванца - Виктор Че

Отлучному.

Я пытался объяснить, что не планировал получать профит от публикации, пока она не вылезла болезненным геморроем у меня в заднице. Сказал, что отношусь к этому факту с позитивом только лишь потому, что у меня нет возможности отмотать назад и сломать ей пальцы, чтобы она этого не делала. Шутка не зашла, Диана ответила, что я больной и это мне надо лечиться, а не моей жене. Бывшей, поправил я, бывшей жене. Короче, она считала меня коварным манипулятором, который обманул бедную девочку. И поделом мне, накажет игнором.

Она не нарушала обет молчания ни в поезде, на который мы чуть не опоздали, ни в такси до отеля, ни утром за завтраком. Игнорировала мастерски, мне даже понравилось.

Заговорила только у входа в приземистое здание исправительной колонии в Валуйках, где отбывал наказание Отлучный.

— У тебя есть шанс сказать мне, что ты будешь сейчас делать, — сказала Диана. — Это будет актом доброй воли, оливковой ветвью, белым флагом и призывом к перемирию.

— Ничего я тебе не скажу, — ответил я. — Иначе сломаешь интригу. Тебе самой будет интересно, обещаю. Можешь разговор наш тихонько записать, потом вставишь в свой подкаст.

— Иди ты.

Но телефон настроила.

Допуск к Павлу на свидание нам согласовали. У ПАР были невероятные связи, быстрые и безотказные. У меня и Дианы были с собой документы, выданные профсоюзом, и служебное задание на опрос Павла Отлучного на предмет содержания в исправительной колонии, выяснения обстоятельств, нарушающих действующее уголовно-исполнительное законодательство, и куча бланков для заполнения. Шмонали как в аэропорту. Если бы у нас с собой были наркота или оружие — точно бы нашли, даже в заднице (не спрашивайте). Но из оружия при мне были только интеллект и блокнот с настоящими вопросами к Павлу. Поскольку встреча была конфиденциальной — приравнена к адвокатской, — разговаривали мы в отсутствие представителя колонии.

Я не смог удержаться от соблазна посмотреть, как Диана отдает настроенный на долгую тщательную запись телефон, после чего она наградила меня прямо-таки убийственным взглядом. Ну е-мое, криминальный журналист. Часто слышала аудио интервью с зэками? Такое можно только федеральным телеканалам по заказу и с особого разрешеньица. Мы птицы не той стаи.

— Придется вспомнить студенческие годы, — усмехнулся я, — и писать от руки.

Диана не ответила. Кажется, я перегнул палку.

Нас разместили в специальной комнате для свиданий с адвокатами. Половина одной стены выполнена из стекла, сотруднику колонии нас видно, но не слышно. Здесь не должно быть прослушивающих устройств и камер. Посередине стоит стол и четыре стула. Один сразу же убрали — на той части стола, где будет сидеть Павел. Диана нервничала и стучала ручкой по столешнице. Я молча перебирал бумаги, пытаясь выстроить в голове разговор. Мысли у меня были собраны в кучу, но куча эта отчего-то расплылась и замерцала недобрым огнем. Предчувствие было плохое.

Двое сотрудников колонии привели Павла в комнату и объявили, что у нас есть максимум четыре часа. Его усадили на стул напротив, сняли наручники и удалились. Павел не стал потирать запястья, как в фильмах, потому что наручники обычно не жмут, если их снять в течение получаса.

Он выглядел просто очень плохо. Это был убитый горем человек, абсолютная безнадега. Когда он только вошел, его лицо было почти нормальным, но когда он увидел меня и Диану, его глаза потухли, уголки губ и плечи опустились. Он словно испустил дух.

И где же тот неунывающий оптимист, о котором говорила Кира? Где лучистый человек, видящий свет в глубоком подземелье?

Все, что мне нужно сделать, — правильно подобрать… ключик к этому непростому замку. Мимолетом, словно падающая звезда, в моей голове проскользнула какая-то мысль, связанная с замочной скважиной, но я не успел ее уловить, не успел подумать о ней; она вспыхнула ярко и тут же погасла. Откуда взялась эта метафора с ключом и замочной скважиной? Где я это видел? Почему мне кажется это важным?

Диана набрала в грудь воздуха, наверное, хотела поздороваться, но я схватил ее за руку. Она удивленно посмотрела на меня. Я отрицательно покачал головой. Она округлила глаза и стала что-то быстро записывать на бумаге.

Павел безразлично переводил взгляд с меня на Диану. Он даже не пытался прочитать, что она писала.

Мне нужна была еще минута тишины, но я понимал, что это, скорее всего, чревато и опасно. Павел может заговорить первым, а этого допустить никак нельзя. Я приложил палец к губам и закрыл глаза.

Человек, сидящий передо мной, не убийца. Он — жертва.

И то, что мы сейчас с ним встретились, твоя заслуга.

Ты думал, что не оставил следов. Но так не бывает. След остался. Твое отражение нечеткое, мутное, но оно все же есть.

Ведь дело сшито идеально.

Из фокуса внимания правоохранительной машины грамотно выведены улики, которые могут доказать непричастность подсудимого или хотя бы зародить сомнения в его виновности. Состав преступления есть, субъект заменяем. В руках полиции молчаливый подозреваемый, который не будет спорить. Никаких улик, никаких логических дыр он не покажет адвокату, не сделает ничего, чтобы себя защитить. Он нем как рыба, ленивый следователь радостно потирает руки, судья недоумевает. Но ничего не делает, потому что всем плевать. Общественность давит. Кукловод ликует. Сыграно гениально. И у этой партии еще есть ходы.

Что есть ключ… Да почему же ключ?! Почему не кусочек пазла, не утраченный символ, не пропавшая нота из мелодии? Ладно, пусть будет ключ. Что он?..

Следовало подумать об этом накануне. Меня никто сюда не гнал, я мог сломать себе мозги дома и до посинения гонять в голове нестыковки, которых валом в деле, они не прикрыты ничем. Это вам не грузди под осенними листьями, это самое настоящее дерьмо на асфальте — видят все, но никто не убирает. В какой из этих кучек ключик?

Блин, зря я поторопился. Мне надо было все взвесить и оценить, прикинуть и поиграться словами, строить и перестраивать эти конструкции, может быть, я увидел бы «красную линию», потому что там по-любому есть изъян, есть капкан. Я очень близко к нему.

Что же ключ?

Трусики жертв? Почему Паша хранил только трусики, принадлежавшие жертвам? Если все так, как говорит его жена, то там должно быть и нижнее белье других женщин, не только жертв. Тогда где остальные? Отдал жене, та и выбросила? Ритуалистика в «открытом» браке имеет смысл, если у процесса есть начало и конец. Однако концовку нам не рассказали, потому что ее никто не придумал для них. И Кира стала, не