расскажу о твоем сегодняшнем позоре, когда ты стоял предо мной весь из себя такой грозный, а я отвешивал тебе подзатыльники и дергал за бороду. Расскажу, как ты, в угоду Кетцалькоатлю и врагам нашей империи, постарался лишить Артемиду храмов и ее прихожан. Вот тогда, узнав об этом, та самая империя, которая поклоняется тебе, от тебя отвернется — ты потеряешь силу и станешь тенью, как другие забыты боги. Подумай над этим, Перун! Это намного страшнее, чем разлететься на куски от моего удара! И помни: не важно, бог ты или нет, но если ты родился воином, то будь им всегда. А не только тогда, когда тебе это выгодно. Стой за своих, стой за свой народ, который поверил в тебя; за тех людей, которые молятся на тебя и нуждаются в защите. Если ты решил, что этот народ должен поклоняться тебе, а ты ему ничего не должен и можешь жить в праздности, то этим ты нарушаешь высший вселенский закон. Вселенная накажет тебя моими руками или иной силой, которая выше тебя. Твоя судьба зависит от того, как ты себя поведешь дальше, и не будет преувеличением сказать, что она во многом в моих руках. Можешь поставить в своем Дворце Славы статую мне и молиться под ней. Или проще: стань благоразумным и не ищи со мной ссоры.
Я вернул ход времени, готовый в любой миг его замедлить, однако мои магические силы были истрачены больше чем на половину, и если сейчас Перун решился бы на бой со мной, то вряд ли бы я его выиграл. На всякий случай я распахнул «Лепестки Виолы». Они раскрылись с громким хлопком, часть газет со столика императрицы снесло на пол. Минуту-другую мы смотрели в глаза друг друга. Лицо Громовержца было до предела напряжено, его рассекли глубокие морщины. Подбородок великого бога выпячен вперед. Глаза… пламя ярости, пылавшее в них в начале нашей встречи, быстро угасало. Я смотрел в них безмятежно и глубоко, как сама вселенная.
— Согласие между нами возможно лишь тогда, когда ты вернешь все, что пытался отнять у Артемиды и наградишь ее вместе с Афиной. Они достойны награды, за отвагу, за потраченные силы, за то, что сделали работу, которую должен был исполнить ты! Надеюсь, у тебя хватит мудрости, чтобы сделать верные выводы из сказанного мной, — сказал я, когда молчание затянулось.
Перун усмехнулся. Вряд ли эта усмешка была проявлением превосходства и высокомерия свойственного богам. Скорее она была усмешкой, показывающей его растерянность. Признать свои ошибки, на это не у всех хватает духа. И боги в этом часто слабее обычных людей.
А на бой со мной он не решился: сработал или мой блеф, или благоразумие взяло верх над его гневом. Не сказав ни слова Громовержец начал бледнеть, медленно растворяясь в воздухе. Я убрал щит и «Туам латс флум», хотя еще оставалась опасность его атаки из непроявленного. Выждал еще немного и снял защитный кокон с императрицы.
Глория выглядела потрясенной, бледной. Даже губы ее в первую минуту казались побелевшими. Но даже при этом она оставалась императрицей с соответствующим восприятием меня и происходящего вокруг.
— Елецкий, — севшим голосом проговорила она, — что это значит? Ты мои покои решил превратить в место для встреч с богами?
— Разве это плохо? Позволь? — я достал из кармана коробочку «Никольских». — А то знаешь, нервы шалят из-за всяких перунов. А боги в твоих покоях — это хорошо. Значит им нравится здесь. Приятная обстановка, — я обвел взглядом зал, отделанный уральской яшмой, украшенный золотистой драпировкой и росписью. — Хорошо еще тем, что ты становишься ближе к богам, не выходя из собственных покоев. Знаешь ли, знакомства, тем более личные контакты с теми, кто рангом выше, часто бывают полезны. Вот, например, я всего лишь какой-то граф, но у меня личный контакт и добрые отношения с самой императрицей. Это же полезно для меня, правда?
— Граф, кто ты такой на самом деле? — Глория явно не оценила мою шутку. Лицо ее по-прежнему красивое, не по годам молодое, оставалось напряженным. Императрица еще не пришла в себя и до сих пор ждала какого-то подвоха.
— Давай об этом поговорим чуть позже. У меня к тебе тоже много вопросов. Сказав, что нас ждет откровенный разговор, я имел в виду, что он будет взаимно откровенным и взаимно полезным, — так и не прикурив сигарету, я подошел к Глории вплотную.
Моя рука обвила ее талию, глаза заглянули в ее темные как маслины глаза, и я сказал:
— Ты мне не ответила на вчерашний вопрос. Я спросил, нравятся ли тебе молодые мужчины моего возраста.
Она молчала, часто дыша, не отстраняясь и даже чуть обмякнув. Не всякий раз, но достаточно часто я могу читать язык женского тела. И есть в нем кое-что такое, что не зависит ни от положения в обществе, ни от принадлежности к какой-либо культуре, ни от образования или воспитания. Я прижал ее к себе теснее и потянулся к ее губам. Глория приоткрыла их, при этом будто нехотя опустив веки. Большинство женщин предпочитает позволять это делать, чем отвечать на подобные вопросы.
Я поцеловал ее. Недолго и мягко.
— Вообще-то мой Эдуард почти твой ровесник, — сказала она, будто мне в укор.
— Тем не менее, тебе это нравится, — заметил я, глядя, как вздрагивают ресницы ее прикрытых глаз.
— Ты — не граф Елецкий! — сказала она, отвернувшись от меня. — Мальчишка не может быть таким!
— Может, ваше величество. Может, если он помнит свои прежние жизни. Только опыт тех жизней вряд ли делает его мальчишкой, — ответил я. — Позволь, все-таки я закурю и отвечу на все твое огромной любопытство. Я вижу, как его много. Но откровения, как я сказал, будут взаимными. Ты тоже пояснишь мне кое-что важное.
— Кури возле окна, — отозвалась императрица.
Звучало это как-то очень по-домашнему. Я подчинился, подошел к окну, чуть отдернув шикарную, с золотистой набивкой штору, сжал зубами кончик сигареты и щелкнул зажигалкой.
— Так вот к вопросу, кто я такой… — выпустив струйку ароматного дыма, я выдержал паузу, видя, как Глория с нетерпением ждет моих слов: — Я — маг. Древний маг, которого боги в разных мирах тысячи лет знают как Астерия. Я рождался и умирал много раз, но при этом в отличие