Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не разбейте головы-то с радостей! Все бы ласки вам, а службу не несете, чертовки…
«Жить-то как хорошо! — подумалось ей. — Надо все обиды позабыть и наплевать на переезд… Столько мучились — и вдруг куда-то ехать!»
Она вернулась в спаленку и прилегла, не забыв похлопать себя по бедру: деньги были на месте — ощутила тугой кошелек в кармане, заколотом булавкой.
Надо было уснуть.
Тихон, скрипя диваном, по-прежнему плакал:
— Брата обидел, брата…
— Тихон! — окликнула она. — Спи, родной. Стащи с себя шкуру — не в штанах же спать! — и отдыхай с богом. Давай, маленький, послушай меня хоть раз. Я ведь тебе зла не желаю. Правда?
— А деньги мои где?
— У меня твои деньги, у меня, — отозвалась она ласковым голосом. — Позволь мне их посторожить до утра. Спи, ненаглядный мой, спи… А завтра встанешь и возьмешь свои деньги, — обещала Клава. — Как только глазоньки откроешь, так и получишь… Спи.
Тихон и вправду успокоился.
Завтра для них должна была начаться привычная жизнь, потому что, настроившись на спешный переезд, они позабыли о нем так же быстро, как и вспомнили. Душа человека отходчива, а привычка слишком сильна, чтобы вот так, запросто можно было перемахнуть через нее, как через низенький штакетник.
Она проснулась и вышла из спальни. Прислушалась — Тихон швыркал, отхлебывал из чашки «гольную заварку».
— Ничего, братец, переболеем, — громко проговорила Клава, несказанно обрадовавшись тому, что муж не убежал никуда искать опохмелку.
О переезде в Обольск не произнесла ни слова. Тихон тоже молчал, пил заварку.
Она прошла на кухню — хотела умыться — и машинально хлопнула себя по бедру, проверяя: на месте ли кошелек? Кошелек был на месте, захотелось пересчитать деньги, чтобы выяснить, сколько вчера истратили на этот праздник, достала кошелек, но денег в нем не оказалось ни копья! Сначала она подумала, что куда-нибудь спрятала — всегда же прятала! — но сразу же отогнала эту мысль: как — спрятала? Зачем тогда карман заколола пажичком? А по телу уже закружила, покалывая, горячая струя, ноги задрожали, теряя силу. «Тихон»? Нет, он не мог взять все. Если бы взял на опохмелку, то рублей двадцать… Если бы взял, то его бы давно уже не было в доме… Это факт!
На всякий случай она перевернула постель — нету… Посмотрела в плаще, в сумке, под столом…
— Че ищешь? — спокойно, но с дрожью в голосе спросил Тихон.
— Деньги… Кто взял, кто взял? Да я им, скотам, храпки перерву! — грозила она кому-то. — Приютили людей, угостили, а они — деньги унесли… А?! Я же не могла потерять… Я никуда не выходила и кошельком не трясла. А?! Помню все же. Не перепилась ведь вчера…
Клава побежала по соседям. К Харитоновне не пошла: старуха не могла взять, она и посидела с ними пять минуток… Томки не оказалось в халупе. Только Юрий Иванович, обхватив голову, сидел на крыльце и тяжело отплевывался.
Когда Клава подошла к нему и спросила — именно спросила деньги, он посмотрел на нее и с обидой проговорил:
— Да ты что? Разве я могу такое… У меня дом всегда настежь, сам отдам последнее… Ты не обижай меня.
Юрий Иванович встал и скрылся в сенях.
«Наверное, брат!» — подумала она, возвращаясь к дому. Но могла взять и Тамара… Разберись тут! Если он, Тихон, — убила бы насмерть, втоптала в землю… Кипела, негодовала, проклинала себя… И вдруг ей стало стыдно, что почувствовала даже, как вспыхнули мочки ушей, будто только-только их проколола, решив носить сережки. «Женщина, тоже мне! — ненавидела она себя. — Попало в рот, не смогла остановиться… Хороша, знать, была, если не слышала, как вытащили деньги. Господи, опять с пустым карманом…» В доме оставались кое-какие обрезки, но из них не то что полушубок — шапки не соберешь… Как жить?
Тихон молчал… Трезвый он всегда молчал — выскажет все, коль попадет в рот, после…
Она поплакала в кухне, взяла подойник и ушла к корове.
В хлеву ей показалось, что корова встретила ее презрительным взглядом.
— Что, презираешь меня? — Клава опустилась на скамеечку.
Дойка сегодня затянулась, потому что Клава доила вслепую, как бы на ощупь: слезы мешали и твердый камешек, застрявший в горле.
— Больше в рот не возьму, — клялась она корове. — Ты мне веришь, Цыганка?
Через час она уже не думала о деньгах — ей виделся небольшой, но опрятный домик где-нибудь на краю Обольска.
— Поеду я, милый, — негромко произнесла она, обращаясь к мужу. Знала, когда можно накричать на него, а когда и лисичкой пропеть, задрав мордочку. Было бы на пользу.
— Езжай, — ответил он. — Самой судьбе было угодно распорядиться… Нечего выбирать.
Она должна была успеть на дневной поезд, следовавший через Юмень в Сургут.
Тихон проводил ее до автобусной остановки. Даже рукой помахал вслед уходящему автобусу, точно торопил: быстрей давай, быстрей.
Скрипнули ворота. Через окно Тихон увидел Юрия Ивановича, вошедшего в ограду, а далее — на веранду.
Юрий Иванович мягко, по-кошачьи прошел к столу и сел рядом с хозяином. В руке дымила сигарета.
— Нашли деньги? — спросил он Тихона. — А то у нас был случай — Арканя терял… После нашлись — выбил кочергой из Томки. А у вас?
— Бесполезно, — ответил Тихон. — Хрен его знает, на кого и подумать.
— Не на меня же? — изумился гость. — Я сроду бы такого не позволил себе, да еще — в соседях.
— Что ты, Юрка! Брось! На тебя никто и не думал, — успокоил его хозяин. — Какая чушь!
— Но кто-то же им приделал ноги. Кто же это мог сделать? — допытывался Юрий Иванович.
— Все тут смешалось, не поймешь… Может, сама где обронила. Черт с ними, с деньгами, — хозяину не хотелось говорить на эту тему. — Поздно спохватились.
— Мда, у кого-то из наших рука с «клеем», — заключил гость. — Но ты прав: не поймали сразу… А теперь где ж ты выловишь сопача! Переживите этот случай, Тихон, — продолжал Юрий Иванович. — Чем смогу, тем помогу вам. По рукам?
Они ударили по рукам, после чего Юрий Иванович перевел разговор на иную тему.
Юрий Иванович пришел «под мухой». Ему хотелось поговорить. Естественное состояние. Зато хозяин сидел пришибленный и кое-как поддерживал эту беседу.
— Сын-то к вам не приезжал после того раза? — спросил Юрий Иванович.
— Нет, не было пока, — ответил Тихон.
— Хоть бы в картишки перекинулись да и так посидели, покалякали, как бывало. Он мне в прошлый раз говорит: какой дурак, мол, зимой дом ставит! Только нынешние шабашники… Верно ведь приметил, наблюдательный! — похвалил Романа Юрий Иванович. — Я ему отвечаю: знаешь, брат, если приспичит, то и на луне построишься, на склоне горы-вулкана. Такая уж жизнь… Кстати, башковитый, а почему дальше учиться не стал?
— Я ей говорил, Клаве, — ответил хозяин. — Но, видно, в школе дурачился — охота, рыбалка, пропуски занятий… Словом, вытолкнули парня с «неудом». А куда с такой отметкой по поведению пойдешь? Только в училище.
— Черти! — выругался Юрий Иванович. — Всюду в бумагу смотрят, а не в душу человеческую. Я обшиваю дом, а он все смотрит за мной да поправляет на ходу, — вспоминал гость. — Здесь, мол, не тот вырез, дядя Юра, — узора нет, огонька! Вот ведь как судит… Как по бумаге пишет!
— Только домой ни строки! А ты чего Дуську выгнал? — стараясь избавиться от разговора о неродном сыне, спросил Тихон.
— Дуську? Ну, это стерва еще та! — повысил свой голосок Юрий Иванович. — Развратная душа, а я не люблю… Брезгую.
— А у меня баба хорошая, — признался Тихон, — так сам не могу выровняться в душе. Все кажется: не тем занимаюсь делом, хочется большего… Вот плывем в лодке по границе — накренился правым бортом — кипятку зачерпнул, накренился левым — студеной воды. Ну, нету ровной жизни, и все тут! Дела по душе нет…
— Дело ни при чем! Любое дело приласкай, приручи к себе — оно и пойдет за тобой, полюбится тебе, — рассуждал Юрий Иванович. — Увидишь нужное дело, подойдешь к нему с вниманием да любовью, по-человечески подойдешь — и ладь! А без этого… Да у нас все славные дела разбежались по белу свету, будто испугавшись наших рук. Тем — брезгуем, это — не по душе… Эх, жизня!
— Как ни суди, но я не могу совместить в своей жизни три понятия: жена, дом, дело… Жена хороша, дом неплохой, опять же дело… Душа к нему не лежит! Тоскую я, Юрка, по хорошему делу.
— В одиночку, что ли?
— Нет, с Клавой… О работе думаю, вернее, думаем… — неуверенно говорил хозяин. Юрий Иванович «перехватил» эту неуверенность и развел руками:
— Тогда все понял! Она поехала в Обольск по этому вопросу?
— Как бы тебе объяснить? — сморщился Тихон. — Вроде и так…
— Не объясняй дальше. Я понял. И знаешь что скажу, — посмотрел на хозяина писклявый гость. — С ней ты нигде не пропадешь! Все в дом тащит, все в нору… Этой бабе цены нету, а ты — в тоску!
- След человека - Михаил Павлович Маношкин - О войне / Советская классическая проза
- Алитет уходит в горы - Семушкин Тихон Захарович - Советская классическая проза
- Второй Май после Октября - Виктор Шкловский - Советская классическая проза