Более того, как предполагает Джозеф Бульбулия, "возможно, религиозные ритуалы демонстрируют естественную силу религиозной общины, показывая потенциальным отступникам, с чем им придется столкнуться" (2004, с. 40). Но что движет духом общины в первую очередь? Является ли проект по поддержанию единства групп в основном лишь вопросом изобретения клептократами способов удержания своих овец? Или здесь кроется более благотворная история?
ГЛАВА 7. Изобретение командного духа
Путь, вымощенный благими намерениями
И вот тут-то и кроется подвох. Каяться нужно только тем, у кого все было хорошо: только хороший человек может покаяться в совершенстве. Чем хуже вы, тем больше вы в этом нуждаетесь и тем меньше вы можете это сделать. Единственный человек, который может сделать это в совершенстве, - это совершенный человек, и ему это не нужно.
-C. С. Льюис, "Просто христианство
Любая система управления, будь то нервная система животного, система роста и самовосстановления растения или такой инженерный артефакт, как система управления самолетом, призвана что-то защищать. И это что-то должно включать в себя самого себя! (Если система "умрет" раньше времени, она не выполнит свою миссию, какой бы она ни была.) Однако "собственный интерес", который таким образом определяет механизм оценки всех систем управления, может расколоться, когда система управления становится рефлексивной. Наша человеческая рефлексия открывает перед нами богатое поле возможностей для пересмотра наших целей, в том числе и самых больших. Когда вы начинаете задумываться о плюсах и минусах присоединения к существующей коалиции, а не о том, чтобы отделиться и попытаться создать новую, или о том, как справиться с проблемами лояльности среди своих сородичей.
В результате изменения структуры власти в вашем социальном окружении, вы создаете возможности для выхода из презумпции, заложенной в вашем первоначальном проекте.
Всякий раз, когда агент - намеренная система, в моей терминологии -
Если человек принимает решение о наилучшем, с учетом всех обстоятельств, варианте действий, мы можем спросить, с чьей точки зрения оценивается эта оптимальность. Более или менее стандартным предположением по умолчанию, по крайней мере в западном мире, и особенно среди экономистов, является рассмотрение каждого человеческого агента как некоего изолированного и индивидуалистического очага благополучия. Что в этом есть для меня? Рациональный собственный интерес. Но хотя в роли "я" должно быть что-то такое, что отвечает на вопрос "cui bono?" для того, кто принимает решения, - в таком подходе по умолчанию, как бы он ни был распространен, нет никакой необходимости. Я как конечный бенефициар в принципе может быть неограниченно распределено в пространстве и времени. Я могу заботиться о других или, например, о более крупной социальной структуре. Нет ничего, что ограничивало бы меня "я" в противоположность "мы".1 Я все еще могу считать, что моя задача - заботиться о Номере Один, но при этом включать в число Номеров не только себя и не только свою семью, но и ислам, или Оксфам, или "Чикаго Буллз"! Возможность, открытая культурной эволюцией, заложить в наш мозг такие новые перспективы - вот что дает нашему виду, и только нашему виду, способность к моральному и аморальному мышлению.
Вот хорошо известная траектория: Вы начинаете с искреннего желания помочь другим людям и убеждения, хорошо или плохо обоснованного, что ваша гильдия, клуб или церковь - это коалиция, которая может наилучшим образом послужить улучшению благосостояния других людей. Если времена особенно тяжелые, это условное управление - я делаю то, что хорошо для гильдии, потому что это будет хорошо для всех, - может быть вытеснено более узкой заботой о целостности самой гильдии, и не зря: если вы верите, что данная организация - лучший путь к добру, цель сохранить ее для будущих, еще не придуманных проектов, может быть самой рациональной высшей целью, которую вы можете определить. От этого совсем недалеко до того, чтобы потерять представление или даже забыть о более широкой цели и посвятить себя исключительно продвижению интересов учреждения любой ценой. Условное изобретение командного духа или инструментальная преданность может стать на практике неотличимой от приверженности чему-то "хорошему самому по себе". Еще один короткий шаг извращает это приходское summum bonum до более эгоистичной цели - сделать все возможное, чтобы сохранить себя во главе учреждения ("Кто лучше меня приведет нас к победе над нашими противниками?").
Мы все много раз видели, как это происходит, и, возможно, даже ловили себя на том, что забываем, почему мы вообще хотели быть лидерами. Такие переходы приводят к осознанному принятию решений по вопросам, которые ранее отслеживались в ходе непредусмотрительного процесса дифференцированного воспроизводства путем естественного отбора (мемов или генов), и это создает новых конкурентов в качестве ответов на вопрос "cui bono?". То, что хорошо в целом, может не совпадать с тем, что хорошо для института, что может не быть тем, что облегчает жизнь его руководителю, но эти разные ориентиры имеют свойство подменяться друг другом под давлением рефлексивного контроля в реальном времени. Когда это происходит, свободно плавающие рациональности, слепо вылепленные в ходе предыдущих соревнований, могут быть дополнены или даже заменены представленными рациональностями - рациональностями, которые не просто закреплены в индивидуальных умах, на схемах и планах, в разговорах, но и используются.
спорили, рассуждали, соглашались. Таким образом, люди становятся сознательными хранителями своих мемов, больше не принимая их выживание как должное, как мы принимаем как должное наш язык, а ставя перед собой цель развивать, защищать, улучшать и распространять Слово2.
Почему люди хотят быть хранителями своих религий? Это очевидно, не так ли? Они верят, что это путь к нравственной, хорошей жизни, и искренне хотят быть хорошими. Но правы ли они? Заметьте, это не вопрос о том, повысили ли религии биологическую пригодность человека. Биологическая пригодность и моральная ценность - это совершенно разные вопросы. Я отложил вопрос о пригодности до тех пор, пока мы не увидим, что, хотя это хороший, эмпирический вопрос, на который мы должны попытаться ответить, ответ на него все равно оставит открытым вопрос о том, должны ли мы быть хранителями религии.
Убедившись в этом, давайте наконец рассмотрим - не ответим - вопрос о том, приносят ли в конечном итоге народные религии и организованные религии, в которые они превратились, пользу тем, кто их исповедует. Этот вопрос веками не давал покоя антропологам и другим исследователям, часто потому, что они путали его с вопросом о конечной (моральной) ценности религии, и нет недостатка в знакомых гипотезах, которые можно было бы исследовать, когда мы расчистим колоды. Две наиболее правдоподобные из них