быть разрушительной? — спросил я. — Мне кажется, я не до конца понимаю смысл этого.
— Это когда благими намерениями выложена дорога в Ад, — хмыкнул Ильфорте. — И когда во имя некой светлой и якобы великой цели страдают все вокруг. Такое встречается намного реже, но встречается, так что избыток света, как и избыток тьмы, является нарушением равновесия миров. И перед нами, фортеминами, воинами равновесия, как раз и стоит задача соблюдать это самое равновесие — баланс света и тьмы в мирах. Пока тьмы в мирах очень много, фортемины продолжают рождаться. Если когда-нибудь алчная тьма перестанет плодиться, магия фортеминов просто начнет сама по себе вымирать. Точнее, перестанут рождаться волшебники с нашими способностями, и в Армариллисе отпадет необходимость. Но предпосылок к этому я пока не вижу и не чувствую. Так что, если такое и случится когда-то, то явно не на нашем с тобой веку.
Мы подошли к отвесной скале, и отец махнул мне, чтобы я подошел к нему ближе, почти вплотную к скале.
— Видишь? — он указал на черные коконы бабочек, спрятанных в щелях скалы. — Этот пустынный берег почему-то очень любят филарии. Прекрасные ядовитые бабочки, чей яд способен очень быстро убить, и чья пыльца с хрупких крылышек является уникальным чудодействующим ингредиентом в лекарском деле. Филарии, будучи еще маленькими невзрачными гусеницами, очень любят выбирать этот берег для того, чтобы здесь окуклиться и превратиться в смертоносную бабочку.
Коконов бабочек тут действительно было огромное количество. Коконы — такие же черные, как взрослые особи бабочек — торчали из всевозможных щелей в скалах и даже просто лежали на песке под колючими кустами дикой розы.
— Вот эта бабочка уже завершила свое превращение, встав на свой новый путь, — Ильфорте указал на одну филарию, которая уже вылупилась из кокона и успела обсохнуть на солнышке.
На наших глазах бабочка расправила крылья и взлетела в небо черным пятном. Полет ее был стремителен, филарии были быстрее обычных бабочек.
— Смотри, а эта бабочка только в процессе вылупления, — сказал Ильфорте, указав на другой кокон.
Кокон, на который указывал Ильфорте, был уже треснувший, но бабочка из него вылезти не успела. Сейчас она как раз изо всех сил пыталась выкарабкаться из тесного кокона.
— Как насчет того, чтобы помочь ей? — предложил Ильфорте. — Она ведь так мучается, а мы в состоянии облегчить ее страдания.
Не дожидаясь моего ответа, он подошел ближе к кокону и аккуратно раскрыл его до конца, тем самым упрощая бабочке процесс вылупления. Несколько минут мы молча наблюдали, как черная филария расправляет крылышки.
— А чего мы ждем? — тихо поинтересовался я.
Ильфорте дал знак подождать. Выглядел он при этом очень серьезно и сосредоточенно.
Еще через несколько минут у филарии подсохли крылышки, и она вспорхнула в небо. Правда, в отличие от предыдущей бабочки, пролетела всего пару-тройку метров, а потом печально рухнула на землю. Еще какое-то время она дергалась, пытаясь взлететь, а потом совсем затихла.
— Проверь, как там бабочка? — кивнул Ильфорте на замершую филарию.
— Да она отошла в мир иной, по ходу.
Я наклонился, беря ее в руки, убедился в том, что бабочка мертва.
— Как думаешь, почему она умерла? — спросил Ильфорте, внимательно наблюдающий за моим выражением лица.
— У нее были слабые крылья.
— А почему?
— Просто слабая особь, — пожал я плечами, безжалостно сминая в руке мертвую бабочку. — Ничего особенного.
— Ошибаешься, — цокнул языком Ильфорте. — Среди филарий вообще нет слабых особей.
— Но бабочка-то умерла, — скептично произнес я.
Я раскрыл ладонь, и резкий порыв ветра сдул с моей руки остатки бабочки, оставив на ладони лишь драгоценную серебристую пыльцу.
— Потому что я ей помог, — с печальной улыбкой произнес Ильфорте. — Если бабочке, пытающейся выбраться из кокона, помочь покинуть свою оболочку раньше времени, то бабочка погибнет. Потому что ее крылья не будут готовы к полету. Не окрепнут достаточно для того, чтобы поднять ее в небо и нести долго и высоко. В коконе гусеница претерпевает невероятные изменения, полностью меняя свой облик… Будущая бабочка проходит сложный жизненный цикл, она с трудом карабкается своими маленькими лапками наружу, ей очень трудно. Но пока она карабкается, она становится сильнее, ее крылья крепнут. И смертоносная филария, в конце концов, расправляет крылья.
— Хм, понятно. А к чему ты это?
— Это то самое благое намерение, которым я выложил дорогу в Ад… В рамках одной маленькой бабочки только. Я так хотел ей помочь, облегчить ее путь, что убил ее… своей помощью. Своим вроде как добром. В рамках взаимоотношений между людьми такое тоже легко можно провернуть. И в рамках целых городов и стран, и даже миров — при желании и упорстве. И ты сейчас как эта бабочка, Калипсо, — заглянул отец мне в глаза, взгляд его был очень серьёзным. — Ты находишься в своем личном коконе, из которого потихоньку ищешь путь к солнцу. Тебе трудно периодически, тебя бесят давящие на тебя стенки, но ты упрямо ползешь вперед… Твои условные «крылья» крепнут, ты становишься сильнее с каждым днем. Настанет день, когда ты сам выползешь из старой оболочки и расправишь свои новые прекрасные крылья, уверенно полетишь навстречу солнцу. Но сделать ты это должен сам. Если кто-то тебе будет помогать убирать все препятствия с твоего пути, то ты не окрепнешь, как эта бабочка, и рухнешь раньше времени. И останется от тебя одна лишь драгоценная пыльца, — он кивнул на мою испачканную в пыльце ладонь. — Сейчас ты рассуждаешь о своем магическом развитии так, будто пытаешься занять чье-то место. Тогда как тебе нужно найти свое место, — Ильфорте особенно выделил слово «свое». — Вот что важно. Подумай об этом.
— Любишь же ты изъясняться метафорами, — усмехнулся я, покачав головой.
— Ну, зато наглядно, верно? — широко улыбнулся Ильфорте.
— Верно, — я тоже широко улыбнулся. — Более чем. Я понял, отец. Ты прав… Как всегда, впрочем. Что ж, буду карабкаться из своего кокона самостоятельно и искать свое место под солнцем. Ведь если даже у какой-то бабочки получилось, то у меня тем более получится, да?
— Вот это очень правильный вывод, — Ильфорте довольно прищелкнул пальцами.
Мы отошли от скал, и Ильфорте сформировал телепортационную воронку, чтобы вернуться в академию. Но не спешил в нее заходить, а замер рядом, задумчиво закусив губу и смотря куда-то перед собой в пустоту, будто бы не видя ничего.
— Созидать всегда сложнее, чем разрушать, — медленно произнес Ильфорте. — А большая сила подразумевает большую ответственность. Ты, Калипсо, способен не только брать от этого мира, но и щедро отдавать. Подумай, что ты можешь дать миру.
— Я подумаю, — серьезно кивнул я. — Полагаю, это вопрос не одного дня «думанья».
Ильфорте кивнул, помолчал немного, потом добавил негромко:
— Всё-таки меня очень беспокоит отсутствие опытных проводников в теме теневой магии. Жаль, что попросту некого спросить совета, некому проконтролировать тебя и направить в