Читать интересную книгу Дао Блаженств - Александр Матяш

У: …в центре стою я, любимый.

А: Хороший вариант.

Д: То есть, находясь в этой иллюзии, мы выстраиваем себе систему ценностей…

А: …в основе которой стоит эта иллюзия. И она диктует нам.

Д: В результате эта система ценностей огораживает нас таким забором, за которым мы ничего, кроме себя, не видим.

А: Да, но какова характеристика самой этой системы ценностей? Что в ней такого, что делает нас такими несовершенными, как мытари или язычники?

У: Вычет Божественного.

Д: А это значит, что мы за этой иллюзорностью – за приматом своего «я» – перестаем видеть Божественное в других.

А: Сначала – в себе, потом – в других. Уля сказала правильно, очень правильно и точно. Нам нужно развить ее мысль. Что такое «вычет Божественного»?

Д: Вот человек. Вот система его ценностей – и в ней чего-то не хватает.

А: Не то, чтобы не хватает, но в ней есть перекос. В ней всего хватает, но распределено и поставлено по местам несовершенным образом – из-за уверенности в реальности нашего существования. На этот перекос православие тоже указывает, но не так, как буддизм, не настолько сущностно, потому что оно само не преодолело внутри себя иллюзию реальности нашего «я». Наша индивидуальность, по православию, сохраняется после смерти, она вечна. Независимо от того, каким будет наше посмертное существование – будем ли мы странствовать по иным мирам, вкушать блаженство или гореть в геенне огненной – индивидуальность наша, нерушимая целостность останется с нами навсегда.

Д: То есть, иллюзия состоит в том, что мы сохраняем свою индивидуальность?

А: Да. В христианстве об этой иллюзии говорят косвенно – через указание на тленную, смертную природу нашего земного бытия. В Валаамском монастыре я видел один лубочек: стоит Смерть в саване с косой, а рядом – гроб. И она, показывая на гроб, говорит: «Человече, вот тебе и цель, и смысл, и итог всей земной жизни». Вот таким образом православие указывает на иллюзию. Но не нашего «я», а нашего земного существования. Так в чем перекос нашей человеческой системы ценностей?

Д: Примат материального?

А: Да. Это очень близко. Но я бы хотел, чтобы вы сказали точнее.

Д: Главной ценностью должно быть духовное начало, а не какие-то ценности этой жизни.

А: Это уже гораздо ближе. Перекосом в системе ценностей, возникающим в силу иллюзии существования нашего «я», является приоритет нашего посюстороннего нынешнего существования. А это существование обладает определенными характеристиками: для того, чтобы оно процветало, необходимо лгать и лицемерить.

Д: Я думаю, что такие блаженные, как Ксения Петербургская, например, находясь здесь, жили уже там. Человек блаженным становится, когда ведет потустороннее существование.

А: Но счастливы-то они были здесь, а не там.

Д: А вот это вопрос, Саша, где они были счастливы. Для них просто разделения на «здесь» и «там» уже не было.

А: Наверное. Тогда почему мы придерживаемся этого разделения?

Д: Они свои страхи преодолели и, видимо, ничего уже не боялись просто. А мы за свои страхи, а заодно и за посюсторонность нашего бытия, все еще «придерживаемся».

А: Видимо, да.

Д: Видимо, с Ксенией уже случилось все самое страшное, чего она боялась, и она утратила страх.

А: Да. А с нами самое страшное случается, когда уже все равно – перестанем мы бояться или нет. Мы вплотную подошли к вопросу: откуда возникает структура эго? Действительно она возникает вследствие примата материальности, вследствие того, что мы погружены в посюсторонность нашего бытия, где самыми главными становятся материальные, то есть чисто внешние критерии успеха.

У: Основное условие выживания в таком мире – это угнетение Божественного в себе.

Д: Но это все-таки не совсем так. Если перекрыть у себя канал связи с Божественным, то, как бы человек ни старался и ни обманывался, он счастлив все равно не будет.

А: Но внешние критерии счастья у него будут все.

Д: А много ли стоят эти внешние критерии? Мы уже обсуждали вопрос статистики самоубийств в Швейцарии. Получается, что эти внешние критерии тоже очень условные и очень иллюзорные.

А: Даша, они не могут не быть иллюзорными, потому что мы начали наш кусочек рассуждения с того, что все базируется на иллюзорной природе нашего существования, нашего бытия. В чем разница между буддизмом и христианством? Буддизм просто более радикально говорит об иллюзорной природе нашего «я» вообще. Христианство более мягко, уклончиво и не так радикально говорит об иллюзорности нашего земного существования, оставляя субстанциональность души неизменной.

Д: Видимо, поэтому у западного человека эговый спазм настолько сильнее.

А: Не столько эговый спазм, сколько мощная деградация. Впрочем, можно сказать, что и спазм – во всяком случае, вытащить его оттуда представляется маловероятным.

У: А cui prodest – кому это выгодно? Почему христианству нужен такой подход?

А: Ну, это ты очень глубокий вопрос задаешь, Ульяна. Видимо, отцы Церкви как-то боялись, что народ разбредется «кто в лес, кто по дрова». Ведь об иллюзорной природе даже и земного существования в христианстве говорится мало: она не иллюзорна – она изменчива и преходяща, мы сюда приходим очень ненадолго. Но здесь для нас все так же реально и материально, как и у римских язычников. В первые века нашей эры в лоне христианства шли очень жаркие баталии на эту тему. Но тезис об иллюзорности нашего «я» как-то мало-помалу растворился.

Д: Смелости не хватило. Почему у буддистов хватило? Как-то у них все проработано.

А: Там духовный климат всегда был намного здоровее.

Д: Почему, Саш?

А: Это надо у историков спрашивать. Итак, в чем заключается несовершенство? В чем корень эго? Все наши предпочтения – такие земные, такие плоские, вся наша любовь к своим и нелюбовь к чужим – это все имеет под собой одно основание: материалистический взгляд на мир, на жизнь, полагание цели, смысла и критерия жизненного успеха в посюсторонней, чисто материальной реальности. А для того, чтобы здесь добиться успеха, быть человеком духовно и нравственно совершенным, в общем, совсем необязательно. Наоборот, нравственность зачастую даже вредит. Думаю, что среди олигархов таких людей нет, или почти нет.

Если обобщить, то наше несовершенство заключается в том, что мы считаем себя людьми. И до тех пор, пока мы так считаем, мы несовершенны. А чтобы приблизиться к совершенству, нам необходимо перестать считать себя людьми.

Д: И вообще перестать считать себя кем бы то ни было.

А: Перестать считать, что мы есть нечто определенно-ограниченное. Да… Для Запада эта мысль была слишком экстремальной.

Д: Но мысль о том, что мы собой ничего не представляем, таит много ловушек: например, уход от всякой ответственности.

А: Говорят, что на Востоке теория кармы действительно используется для оправдания отсутствия духовной работы.

Д: Да. Карма – и все! – ничего не поделаешь…

А: Да, есть и другой вариант: куда спешить – впереди целая вечность, в этой жизни не сподобился, в следующей докуем.

Д: Особенно если в этой жизни еще и живется сладко. Куда торопиться?

А: Призыв «Спешите делать добро», «Спешите спасаться, а то потом может быть поздно» имеет свои плюсы. Буддизм пытается эти идеи внедрять в сознание людей, но человеческая природа берет свое. В каждой конфессии есть свои ловушки. В буддизме это «завтра докуем», в христианстве – формальное исполнение обрядов: исповедался, причастился, получил отпущение грехов, – в завтрашний день можно смотреть смело. Когда придут жнецы и срежут тебя, аки колос спелый, ты и на Суде скажешь: «Господи, я во всех грехах исповедался и отпущение всех грехов получил…» Вот такой я перед тобой, Господи, чистый, безгрешный.

Теперь мы можем, наконец, приблизиться к пониманию совершенства. В чем то совершенство Отца, к которому призывает стремиться нас, обычных смертных, Иисус Христос? Если мы понимаем, в чем несовершенство, то понять, в чем совершенство, нам уже гораздо легче.

Д: Если там было ограничение, то здесь должно быть отсутствие каких бы то ни было ограничений.

А: Что это такое – «отсутствие каких бы то ни было ограничений», Даша?

Д: Ограничения – это тоже система ценностей с приматом материального. Когда мы говорим о Божественном совершенстве, мы имеем в виду такие качества, которые трудно применить к человеку – мы уже не говорим ни о какой индивидуальности.

А: Говорим – только о преображенной индивидуальности.

Д: То есть мы продолжаем говорить о человеке, а не о Боге, так?

А: Да. И поэтому дело не в ограничениях – их становится даже больше – например, ограничение на совершение безнравственного поступка.

Д: Это не ограничение для такого человека – это его естественное состояние.

А: Для эгового человека его ограничения – тоже его естественное состояние. Он не ощущает, что, скажем, любить только своих и не любить чужих – это ограничение. Таким образом проявляется его ограниченность – да, но не ограничение. Поэтому можно сказать, что в том совершенстве, к которому призывает Христос, отсутствует единственное ограничение, или единственная ограниченность – так все-таки будет точнее – это ограниченность только самим собой.