– Что, неужто настала наконец година проклятая?
– Нет, еще нет.
– Тогда доколе вы, смерды, трезвонить будете да добрых молодцев будить? И двухсот годков не минуло, глаза едва-едва сомкнул, так нет, какому-нибудь псу смердящему обязательно в колокол позвонить надо. Уйди, старуха, не мешай спать.
Воин лег.
– Это какой-то древний король и его воины, – прошептала нянюшка, уводя Казанунду прочь. – Спят волшебным сном, во всяком случае так мне рассказывали. Один волшебник давным-давно заколдовал их. А проснуться они должны для решающей битвы, когда волк съест солнце.
– Эти волшебники, они совсем чокнутые. Одни боги знают, что они там курят, – покачал головой Казанунда.
– Ну да. Здесь направо. Всегда поворачивай направо.
– Мы что, по кругу ходим?
– По спирали. Сейчас мы точно под Верзилой.
– Этого быть не может, – усомнился Казанунда. – Мы спустились в дыру под Верзилой и… Погоди, погоди… Ты имеешь в виду, что мы находимся в том месте, с которого начали, только оно стало другим?
– Вижу, до тебя начинает доходить.
И они пошли дальше по спирали.
Которая наконец привела их к своего рода двери.
Воздух здесь был горячим. Боковые проходы излучали красное свечение.
У каменной стены стояли два массивных камня, на них был положен еще один. Звериные шкуры закрывали устроенный таким образом портал, а из-за них вырывались клубы пара.
– Их установили одновременно с Плясунами, – объяснила нянюшка. – Только отверстие здесь вертикальное, поэтому и понадобилось только три камня. Так, лом можешь оставить здесь. И сними башмаки, если в них есть гвозди.
– Эти сапоги были сшиты лучшим сапожником Анк-Морпорка, – гордо заявил Казанунда. – И когда-нибудь я обязательно заплачу ему.
Нянюшка отодвинула шкуры.
Клубы пара окутали гнома и ведьму.
Внутри была темнота, густая, горячая, как патока – и вонючая, как старая, мокрая лисья шкура. Шагая за нянюшкой след в след, Казанунда видел в вонючем воздухе незримые фигуры, слышал тишину, которая возникает обычно, когда какой-то разговор внезапно прерывается. Однажды он вроде разглядел большую миску с раскаленными докрасна камнями, но потом призрачная рука опрокинула на них черпак, и все скрылось за клубами пара.
«Не может это быть Верзила, – сказал себе Казанунда. – Он ведь сплошь из земли, а это – шатер из шкур».
Либо одно, либо другое – но вместе?…
Он почувствовал, что с него градом льет пот.
Пар немного рассеялся, и показался свет двух факелов – не более чем красные пятна в темноте. Но и его было достаточно, чтобы осветить огромную фигуру, лежащую рядом с очередной миской с раскаленными камнями.
Фигура подняла голову. Оленьи рога пронзили влажный, липкий воздух.
– А, госпожа Ягг…
Голос был приторным, будто шоколад.
– Ваша светлость.
– Полагаю, не стоит даже просить, чтобы ты опустилась на колени?
– Не стоит, ваша честь, – нянюшка улыбнулась.
– Знаешь, госпожа Ягг, а ты умеешь проявлять уважение к своему богу. Любой атеист обзавидуется.
Темная фигура зевнула.
– Спасибо, ваша милость.
– И никто для меня не танцует. Неужели так трудно?
– Как скажешь, ваша светлость.
– Вы, ведьмы, больше не верите в меня.
– И снова ты прав, ваша рогатость.
– Но скажи мне, маленькая госпожа Ягг, вот ты попала сюда – и неужели надеешься отсюда выбраться?
– Конечно. Ведь у меня есть железо. – Голос нянюшки вдруг стал резким.
– Но откуда, госпожа Ягг? Железо не может проникнуть в мое царство.
– Мое железо проникнет куда угодно.
Нянюшка вытащила руку из кармана фартука и подняла вверх подкову.
Казанунда услышал шарканье чьих-то ног – невидимые эльфы, отталкивая друг друга, ринулись прочь. Зашипел пар – опять кто-то перевернул жаровню с раскаленными камнями.
– Убери!
– Вот уйду и уберу, – огрызнулась нянюшка. – А теперь слушай меня. Она снова заявилась. И беспокоит нас. Вмешайся. Ты должен. Мы не допустим повторения Древней Напасти.
– Я должен? С чего бы это?
– Значит, ты хочешь, чтобы она снова обрела былое могущество?
Фигура фыркнула.
– Вы никогда не будете править миром, – сказала нянюшка. – Слишком много музыки. И слишком много железа.
– Железо ржавеет.
– Но не в головах.
Король фыркнул.
– Тем не менее… даже оно… в один прекрасный день…
– В один прекрасный день, – повторила нянюшка и кивнула. – Ага. Я выпью за это. В один прекрасный день. Кто знает? Может, когда-нибудь, в один прекрасный день… Все на это надеются. Но сегодня – не твой день. Понимаешь? Так что выходи и восстанови равновесие. В противном случае я вот что сделаю. Я сделаю так, чтобы люди раскопали Верзилу железными лопатами. И они меня послушаются, они скажут, почему бы и нет, это ведь обычный курган, а потом всякие волшебники на пенсии да жрецы, которым больше делать нечего, будут ковыряться в этих земляных кучах и писать скучные книги о традициях погребения. Это станет еще одним железным гвоздем в твой гроб. Хотя, честно говоря, мне тебя немножко жаль. Но у меня есть дети, и сейчас они живут нормальной жизнью: не прячутся под лестницей при каждом ударе грома, не выставляют на улицу молоко для эльфов и не торопятся домой, потому что приближается ночь. Поэтому, прежде чем все вернется к старому, я лично позабочусь о том, чтобы тебе рога посшибали.
Слова рассекали воздух.
Рогатый поднялся. А потом еще больше поднялся. Его рога коснулись потолка.
Казанунда открыл от удивления рот.
– Итак, ты меня понял? – спросила нянюшка уже несколько поспокойнее. – Сегодня просто не твой день. Когда-нибудь – быть может. Так что сиди здесь и потей себе, ожидая свое Однажды.
– Я… приму решение.
– Очень хорошо. Ну, мы пошли.
Рогатый посмотрел на Казанунду.
– А ты чего уставился, гном?
Нянюшка Ягг толкнула Казанунду локтем:
– Отвечай же, не заставляй почтенного господина ждать.
Казанунда судорожно сглотнул:
– Чтоб мне провалиться! А ты совсем не такой, как на картинках.
В нескольких милях от Верзилы, в узкой маленькой лощине, отряд эльфов наткнулся на кроличью норку. Она и муравейник неподалеку весьма развлекли их.
Даже у кротких, слепых и немых есть боги.
Кышбо Гонимый, бог всех преследуемых, полз по кустам и проклинал все на свете. Почему у богов не может быть своих богов?
Эльфы сидели на корточках, к нему спиной, и что-то увлеченно рассматривали.
Кышбо Гонимый заполз под куст ежевики, напрягся и прыгнул.
Он сжимал зубы на лодыжке эльфа, пока они не соединились. Эльф завопил и вскочил на ноги.
Кышбо разжал зубы, упал на землю и бросился наутек.
В этом и заключалась его проблема. Он не был создан для борьбы, в нем не было ни унции от хищника. Единственный выход – молниеносная атака и не менее молниеносное бегство.
Но эльфы тоже умеют быстро бегать.
Он перепрыгивал через стволы, отчаянно скользил по кучам листьев, в глазах у него все помутилось, и тем не менее он понимал: эльфы догоняют его, обгоняют, ждут, когда он…
Листья взорвались. Мелкий бог едва успел заметить полную ненависти жуткую зубастую тварь с множеством рук. А потом он увидел двоих взъерошенных людей, один из которых размахивал над головой какой-то железякой.
Кышбо не стал смотреть, что будет дальше. Он проскользнул у твари между ног и помчался дальше, но боевой клич еще долго звучал в его длинных, обвислых ушах:
– Ну конечно, я займусь твоим прыщом! Как мы желаем? Объемом!
Нянюшка Ягг и Казанунда молча прошли к выходу из пещеры и поднялись по ступеням. Наконец они вынырнули на поверхность.
– Ух ты! – выразил свое отношение гном.
– Ага, утечки чувствуются даже здесь, – согласилась нянюшка. – Слишком уж жуткое место.
– Нет, я имел в виду, о боги…
– Он умнее ее. Или ленивей, – сказала нянюшка. – Он предпочтет ждать.
– Но он…
– Для нас они могут выглядеть как угодно, – объяснила нянюшка. – Мы видим ту форму, которую сами им придали.
Она опустила камень на место и отряхнула руки.
– Но с чего ему останавливать ее?
– Ну, в конце концов, он ее муж. И терпеть ее не может. Можно назвать это гражданским браком.
– Но чего именно он будет ждать? – спросил Казанунда, высматривая, нет ли поблизости еще эльфов.
– Ну, понимаешь, – нянюшка небрежно махнула рукой, – он считает, что все это преходяще. Железо, книги и часы, вселенные и все прочее. Настанет день, когда все это закончится, люди посмотрят на закат и увидят его.
Казанунда вдруг обнаружил, что и сам смотрит на закат за курганом. Огромная воображаемая фигура вставала на фоне пламенеющего неба.
– Настанет день, и он вернется, – тихо произнесла нянюшка. – Когда заржавеет даже железо в головах.