******
Последняя из дверей открывается со скрипом. Когда я в прошлый раз поднимался на крышу, царила абсолютная тишина. А сейчас слышны звуки шагов, чье-то дыхание, шуршание одежды.
Темный город распахивается свои объятья. Огромный, живущий собственной таинственной жизнью и такой далекий.
— Ну, и что нам теперь делать? — спрашивает палач. — Просто стоять и ждать, когда нас отсюда унесет?
— Или сдует ветром, — добавляет поэт, уставившись на звезды.
— Я в каком-то фильме видел, что в похожей ситуации люди встали кругом и взялись за руки. Им тогда помогло, — добавляет волшебник. — Шеф, тебе разве тот хмырь с кондиционерами никаких ценных указаний не дал?
Если он еще раз назовет меня «шефом» я взорвусь вместо склепа, которого пока не видать. Сдерживаюсь из последних сил.
— Нет. Он намекнул, что все произойдет само собой.
Они все-таки образуют круг и даже берутся за руки. Проходит несколько безмолвных мгновений… Началось! Мерцающий свет поднимается от рук каждого их них, тонкие светящиеся полосы переплетаются, сливаются воедино. Меня выносит наверх. А вокруг вьются горящие воздушные ленты, соединяются в сложный узор, закрывают темное небо и Город. Надо мной переливающийся огнями свод, внизу — мои замершие спутники. Так вот каков этот склеп! Больше похож на собор…
Стены оживают, на них словно мелькают кадры из фильмов. Будто мы находимся внутри кинозала странной формы. Я раньше заглядывал в местные кинозалы, но здесь совсем иное… Живые картины существуют одновременно, их много, но они не перекрывают друг друга, в общей мешанине можно разглядеть отдельные моменты. Черная вода и вытянутые руки человека, который отчаянно пытается вынырнуть из затягивающей его глубины… Машины мечутся по ночной дороге… Пестрые бусины рассыпаются, а шнурок, на котором они держались, затягивается в петлю. Румяные яблоки падают с ветки… Кровь течет рекой из-под лезвия кинжала, полыхает пламя, и превращаются в пепел черные крылья. Живые картины прошлого… Сколько я ни вглядываюсь, не могу разобрать ничего близкого лично для себя. Зато остальные, судя по выражениям их лиц, узнают свои прегрешения. Плеск воды, детский плач, скрип тормозов звучат не переставая…
Замечаю, что принц пошатнулся, запрокинул голову… Нет, только не это!!! Если он грохнется в обморок — все пропало. Нам уже не выбраться отсюда. Палач и волшебник одновременно подхватывают его с двух сторон, не дают упасть.
Поэт вдохновенно вопит:
— Возьмемся за руки, друзья! Мы все собрались в одном склепе…
Где-то я уже слышал что-то похожее. Или мне кажется?
Принц между ними будто живой мертвец. Ничего, он справится, выдержит. Еще совсем немного.
Свод надо мной взрывается, превращается в темное облако, стены склепа рассыпаются в воздухе. Мощная волна уносит ввысь меня и остальных. Далеко внизу остается опустевшая крыша, будто и не вырастал на ней склеп из воспоминаний.
Город скрывается в обрушившейся на нас непроницаемой черноте, мы несемся неизвестно куда, далеко вдали вспыхивают и гаснут звезды. Больше никого и ничего не видно… Ослепительная вспышка, воздух вокруг сотрясается.
Кто-то хватает меня за руку…
Глава 40
Солнечный свет. Не ослепляющий, а ласковый и нежный, как всегда в Аверхальме, мягко освещает изумрудный луг рядом и оливковую рощу вдалеке. Птицы щебечут в жемчужно-голубом небе…
Рассматриваю свои руки, будто вижу их впервые, закатываю рукава рубашки. Рыжеватые волоски, чуть заметные веснушки, шрам повыше запястья… Да, можно сказать, почти что впервые. После такого долгого перерыва.
Я сижу на каком-то каменном обломке, их здесь много. Места знакомые… Кому же не известны развалины Эрманского храма. Их оставили в неприкосновенности, чтобы следующие поколения помнили, к чему приводят войны, и не повторяли старых ошибок. Перед грубой силой гармония и красота становятся беззащитными. Хорошо, что та война закончилась много веков назад. Сейчас беломраморные развалины обнимают плетистые розы, а вокруг пестреют луговые цветы.
Чуть поодаль, на мраморном фундаменте ведьма отплясывает под слышную ей одной мелодию — быструю, дикую, неудержимую… Развеваются темно-каштановые волосы, треплется разодранная по швам старушечья юбка, мелькают голые стройные ноги. На земле валяются сброшенная шерстяная кофта, сапоги и чулки. Ведьма взвизгивает, хлопает в ладоши, скачет от избытка счастья.
Принц и волшебник сидят в обнимку напротив, прямо на траве. Волшебник перехватывает мой взгляд, с добродушной усмешкой произносит:
— Вот ты какой. Я почему-то думал, ты постарше.
И оборачивается к принцу.
— Дыши глубже. Этот воздух тебе на пользу. Здесь ты у меня быстро поправишься.
Воздух и правда чудесный. Мы успели от него отвыкнуть за долгие дни, пока дышали серым, насквозь отравленным воздухом Города. Зато сейчас аверхальмский воздух буквально оживляет, наполняя легкие радостью и покоем. На обычно бледных щеках принца выступил легкий румянец, глаза сияют.
— Какими же мы были идиотами, что собирались остаться, — тихо говорит принц.
— Куда махнем теперь? Ко мне в Граасчирб или…
— Сначала ко мне, ладно? Я так по родителям соскучился.
— Как скажешь. К вечеру доедем.
— На чем? — улыбается принц. — Теперь по трассе не погоняешь, не та эпоха.
— Здесь неподалеку, за холмом пасутся две оседланные лошади — серебристо-серая и вороная. Вот на них и доберемся до столицы. Обещаю. Ко мне ведь прежние способности вернулись. Сейчас велю лошадкам подойти.
— Супер!!!
Этим двоим, дольше остальных находившимся в Городе, придется еще отвыкать от усвоенных там словечек и замашек. Впрочем, не уверен, захотят ли от них избавляться.
Поэт расхаживает на фоне живописных развалин, время от времени воздевая руки к небу и что-то бормоча. Готов биться об заклад: аверхальмцам скоро суждено познакомиться с новой более-менее блистательной поэмой о путешествиях по удивительным мирам. Любопытно, как преобразуются наши похождения в воображении поэта?
Волшебник продолжает общаться с товарищами… нет, уже теперь не по несчастью, а по счастью. Спрашивает у палача, который с невозмутимым видом стоит, засунув руки в карманы и подпирая уцелевшую колонну.
— Вернешься к прежним занятиям?
— Нет, конечно. С этим покончено.
— Если хочешь, можешь пока пожить в моем доме. Думаю, там все в порядке. Я тебе передам секретное слово, зайдешь с черного входа. Дверь сама откроется. Скорее всего, слуги разбрелись, но один самый преданный наверняка на месте. Я его когда-то оживил, прямо в буквальном смысле, поднял холодный труп. В любом случае вина в погребе хоть залейся, вокруг дома сад плодоносящий. Не пропадешь, пока не определишься. Вполне можно перекантоваться.
— Благодарю. Но я, наверное, присоединюсь к Светлому братству. Буду и дальше просто помогать людям, как делал это в Городе.
— Хорошее дело. Даже не ожидал от тебя, честно говоря.
— Все мы меняемся.
— Иногда да… Ну, а вы, барышни? Какие планы?
Волшебник обращается к бывшей Кларе Рудольфовне. Двойняшки расположились на остатках мраморной лестницы. Одна из них — возможно Фирренлазель — качает ножкой в белой туфельке, вышитой мелкими сверкающими камешками. Другая — получается Фарелазиль — расправляет складки на своем нежно-розовом платье. А, может, наоборот, кто их разберет.
Однако только невнимательный человек мог бы перепутать сестер. Они очень похожи, но все-таки разные. У одной в каштановых локонах проглядывают рыжеватые пряди, у другой — глаза не просто голубые, а с золотыми искорками.
Обладательница рыжеватых прядей откликается:
— Сначала нам к сестре надо добраться. Очень повезло — недалеко отсюда деревня, где живет наша бывшая кормилица. Она поможет. А сестра наверняка так обрадуется, что сразу простит за ослушание. Ты как считаешь, Феррендезиль?
— Конечно, простит. Ведь у нее кроме нас никого нет на всем белом свете. Заживем прежней жизнью в Фиолетовом замке. Ну, а немного погодя…