ничего хорошего в этом не было, никогда!»
– Я видел, как она закипает. И наступил такой момент, когда она сказала: «Я хочу с ними поговорить». До сих пор у меня комок… – У Виктора действительно срывается голос и появляются слезы на глазах, когда он рассказывает, как к Олегу Протопопову подошли и сказали, что Плисецкая хочет их видеть. Я теряюсь, но молчу, понимая, что это воспоминание для него важно. Через несколько мгновений он продолжает: – И они встают, поворачиваются… Когда заканчиваются показательные, Майя говорит: «Витя, пошли со мной». Она демонстративно подходит к бортику. И минут двадцать разговаривает с Белоусовой и Протопоповым. Я стою, думаю: «Ну все, до конца дней невыездной». Майе-то, думаю, все сойдет с рук. Вы не представляете, какое это было чувство. А дело в том, что она в свое время, когда они еще не убежали, написала предисловие к их книге. Их дружба была достаточно длительной. Они олимпийские чемпионы, Майя в то время звенела, период был такой, что они были в фаворе. И вот это… Как она поперла… против всех: хотите их отвергнуть? Нет.
– Это еще и история о ее в каком-то смысле бесстрашии, – говорю.
– Она всегда шла против… вот упертая такая. Она всегда делала то, что хотела. Она чувствовала, что должна вот так сделать. Я видел, как она закипала. Сидела, вот эта ее шея… глазами их искала.
– Принимала решение?
– Да, да.
– И что было потом? После того, как вы вернулись?
– После того? Для нас ничего. Все прошло спокойно. Единственное, когда мы потом пошли в гости к нашим фигуристам, там были Бестемьянова, Букин, Чайковская, Котин Володя, и помню, Чайковская говорит: «Ну, вы сегодня дали». – Смеется.
– Заметили?
– Все заметили. Это было демонстративно. «Смотрите!» А потом Майя сказала, что Белоусова с Протопоповым позвонили в отель и часа два-три разговаривали. «Столько мы всего переговорили, столько за это время прошло всего». Характер такой был. И по-человечески она не терпела предательства. Если человек ее предал – все. Кончился.
За четырнадцать лет до этого эпизода Плисецкая написала предисловие к книге Людмилы Белоусовой и Олега Протопопова «Золотые коньки с бриллиантами» (о нем говорил Барыкин): «Их спортивные выступления поднимаются до уровня настоящего искусства. Фигуры, созданные этим дуэтом, подобны фрагментам классического балета, а лиризм, удивительная пластичность и тонкая музыкальность, продуманность поз и жестов, замечательная синхронность – все это выходит за рамки спорта, способствует цельности впечатления. Сочетание искусства и спорта таит в себе неисчерпаемые возможности: сила и красота, ловкость и композиционная завершенность превращают их выступления в концертный номер. Это не просто набор обязательных движений для соревнований. Это красивое балетное адажио на коньках».
Даже не знаю, что в этой истории важнее – то, что Плисецкая не любила запретов и часто шла наперекор им, или то, что считала Людмилу Белоусову и Олега Протопопова друзьями. Лично я думаю, что главным было нежелание подчиняться запретам: в конце концов, со многими друзьями, даже с судьбоносной Лилей Брик, она рассорилась. «Не было страха никогда», – признавалась. А опыт демонстративного общения с «невозвращенцами» уже был.
В 1984 году Плисецкую пригласили на юбилей Марты Грэм – одной из самых влиятельных американских балерин и хореографов. Пригласили и Рудольфа Нуреева, и Михаила Барышникова, на именах которых в Советском Союзе стояло клеймо.
– И наши «товарищи», которые всегда сопровождали нас, ей сказали: «Майя Михайловна, мы вам очень не советуем ездить туда, там будет Нуреев и Барышников», – рассказывает Валерий Лагунов. – Это был момент, когда уже Горбачев был у власти.
– А ей, наверное, это было как красная тряпка, – говорю, вспоминая о характере «наперекор».
– Абсолютно. Она сказала: «Вы знаете, если вы так говорите, значит, вы против Горбачева. А я за него». И поехала, – смеется Лагунов. – И ведь найдет, что сказать! Она очень резкие вещи говорила.
Рисковала ли она в 1984-м, уезжая в США (по словам Александра Фирера, она сказала тем, кто пытался ее остановить: «Если я туда полечу, то скажут, значит, какая-то свобода в России есть»), а потом в 1985-м, общаясь с «беглецами» Белоусовой и Протопоповым? Или когда в 1983 году смогла, как и Аркадий Райкин, уклониться от сомнительной «чести» войти в состав Антисионистского комитета советской общественности – организации, созданной из известных советских евреев решением Отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС и КГБ СССР? Возможно, да. Впрочем, к этому моменту положение ее в мире искусства было незыблемым. В ноябре 1985 года Майе Плисецкой присвоили звание Героя Социалистического Труда – высшее признание трудовых заслуг в Советском Союзе.
– Как она относилась к наградам? – спрашиваю Александра Фирера.
– Адекватно. Все они были более чем заслуженными. Ей долго не давали Героя. Уже Уланова имела дважды (в 1974 и 1980 годах. – И. П.). А потом, когда дали Ирине Колпаковой (в 1983 году. – И. П.), Майе Михайловне уже стало и не интересно.
Спрашиваю Валерия Лагунова:
– Она любила эти внешние проявления признания?
– Да, конечно. Почему надо быть неблагодарной, если тебе делают добро? Она о строе говорит очень остро, и в то же время, когда награда, она корректно их принимала и никогда, не дай бог, не хамила. Все нормально у нее было в этом смысле.
Среди поздравлений с высокой наградой есть и такое: «В ваш знаменательный день примите наши сердечные поздравления с присвоением вам высокого звания Героя Социалистического Труда. Мы рады тому, что являемся свидетелями вашего яркого, великого таланта, вашего замечательного сценического подвига, того, что вы сделали и делаете для советского искусства, развивая и обогащая славные традиции русского балета. Вам, конечно, скажут лучше и больше, а наши пожелания – быть всегда неувядающим Лебедем, постоянно ищущим, борющимся и утверждающим победу светлых сил и идей».
Звучит как личное поздравление от близких друзей? Подписи: В. М. Чебриков, Ф. Д. Бобков – никаких должностей, просто друзья или хорошие знакомые. Председатель и заместитель председателя КГБ СССР. В архиве хранятся также поздравительные открытки с 1 Мая и днем Великой Октябрьской социалистической революции Плисецкой и Щедрину от генерала КГБ Филиппа Бобкова.
Но все же эскапады Плисецкой – часто демонстративные – замечали, отмечали и копили. В дневниковых записях (к сожалению, без указания конкретной даты) читаю о встрече на каком-то из приемов с Раисой Максимовной Горбачевой, академиком Арбатовым, о том, что нужно идти к Яковлеву (члену Политбюро ЦК КПСС Александру Яковлеву. – И. П.), писать и передавать письмо Горбачеву. «А еще Арбатов сказал, что надо написать “я не хотела идти на поводу у бюрократов и дать им повод задавать в Америке Горбачеву злые вопросы”». «На меня чудовищно злятся, – пишет Плисецкая. – Это впервые, что советский человек ослушался». Но разве она когда-нибудь боялась