будем никому говорить, чтобы у Джимми не было неприятностей? – предложила Иззи.
Я усадила ее к себе на колени. Потом закрыла глаза и на секунду задумалась. Сейчас было важно сказать правильные слова.
– Тебе не нужно хранить секреты от своих родителей, слышишь? Если что-то у тебя на уме, что бы это ни было, ты можешь обо всем рассказать маме и папе.
Иззи кивнула мне в шею. Я почувствовала, как ее слезы стекают по моей коже.
– Я не хочу этого у себя на уме.
– Я поговорю с твоим папой, он разберется, что делать дальше. Он же доктор Джимми. Это его работа.
– Я волнуюсь за Джимми.
– Не надо. Это не твоя ответственность. За него есть, кому волноваться. А ты ни о чем не думай. Сейчас мы приготовим ужин. Украсим стол ракушками. Хорошо? Проблемы Джимми – не твои проблемы.
Иззи снова кивнула. Она шмыгнула носом, а затем вытерла его о мою шею.
– Пойдем домой, главное украшение композиции мы уже нашли. – Я поставила Иззи на землю и взяла ее ведерко. Иззи шла, одной рукой прижимая мечехвоста к груди. Другая ее рука лежала в моей. Я сжала ее ладошку, и она в ответ сжала мою. Эти короткие пожатия сложились в ритм, который мы поддерживали всю дорогу до дома.
А в какой-то момент Иззи стала напевать под этот ритм:
– Мини Джонс, Мини Джонс, первого встречного целует взасос.
Мысленно я подпевала:
– Мороз, мороз, мороз, Мини, Мини Джонс.
Я заткнула кухонную раковину пробкой и наполнила ее водой и средством для мытья посуды. Иззи придвинула скамеечку для ног и одну за другой опустила собранные нами ракушки в воду. Последним она положила панцирь гигантского мечехвоста.
Я достала разделочную доску и нарезала овощи для салата. Листья латука я планировала добавить в последнюю очередь, перед подачей на стол.
Мы хлопотали на кухне и молчали, пока с пляжа не вернулся доктор Коун.
– Пахнет изумительно. – Он нагнулся и заглянул в духовку через стеклянную дверцу. Затем подошел к Иззи и чмокнул ее в затылок.
– Я мою ракушки, чтобы составить из них компо… – Иззи посмотрела на меня.
– Композицию.
– Композицию.
– Будет очень красиво. – Доктор Коун снова поцеловал дочь.
– И… – прошептала Иззи, – …Мэри Джейн, расскажи папе про дюны.
– Да, что такое? – Доктор Коун посмотрел на меня. Сердце бешено застучало в груди. Иззи вернулась к своим ракушкам.
Я проглотила ком размером с грецкий орех, вставший мне поперек горла.
– Могу я поговорить с вами где-нибудь в другом месте?
Доктор Коун кивнул.
– Выйдем на веранду?
– Я скоро вернусь, – сказала я Иззи. – Не слезай со скамейки. Просто стой здесь и мой ракушки. Хорошо?
– Хорошо, – отозвалась Иззи, не поднимая головы. Казалось, она отскребала от грязи каждую бороздку каждой ракушки своим миниатюрным ноготком. Я знала, что она полностью сосредоточилась на задаче и больше не переживала за Джимми.
Выйдя на веранду, я набрала в грудь побольше воздуха.
– Мы с Иззи наткнулись на Джимми и Мини Джонс за песчаной дюной.
Доктор Коун несколько раз моргнул.
– Они употребляли наркотики?
– Нет.
– Тогда что они делали?
– Думаю, они занимались любовью.
Доктор Коун помолчал. Затем он спросил:
– Ты рассказала об этом кому-то еще?
– Нет. Я сказала Иззи, что они боролись, и, думаю, она мне поверила. Но она все равно поняла, что произошло что-то нехорошее, и что Шеба разозлится.
Доктор Коун кивнул.
– Давай пока оставим это между нами. А когда Иззи ляжет спать, со всем разберемся. Как семья. Я, ты, Бонни, Джимми, Шеба.
– Хорошо. – Я нервно улыбнулась.
До знакомства с Коунами я и не подозревала, что в семейном кругу можно обсуждать что-то столь разрушительное и до постыдного личное, как супружеская неверность. В моем доме каждый день был заключен в рамки строгого расписания, которое полностью исключало разговоры на неприятные и из ряда вон выходящие темы. В семействе Коунов не существовало такого понятия, как рамки. Эмоции разбрызгивались по всему дому с силой струи пожарного шланга. Я была в ужасе от того, что мне предстояло увидеть и услышать сегодня вечером. Но вместе с этим ужасом росла и моя привязанность к Коунам. Чувствуя что-то, я чувствовала себя живой. А чувствуя себя живой, я начинала чувствовать себя любимой.
Иззи сидела на корточках на обеденном столе. Она водрузила панцирь мечехвоста в центр стола спинкой вверх. На колючем, жестком куполе панциря она раскладывала самые крохотные ракушки. Вокруг были разложены ракушки побольше, рельефной стороной вверх и вниз поочередно.
– Очень красиво, – похвалила я.
– Это компотиция.
– Композиция.
– Композиция.
В столовую вошел Джимми. Мы не видели его после пляжа, хотя видели Шебу и миссис Коун, когда те проходили через кухню, чтобы разойтись по своим комнатам и переодеться к ужину. Джимми был без рубашки и в обрезанных шортах. Кожаный шнурок с перьями болтался у него на шее. Он как будто указывал мне на его пах. Я невольно вспомнила его пенис и то, как он подпрыгивал в воздухе. У меня скрутило живот. Теперь я не сомневалась, что у меня сексоголизм. Придется просить доктора Коуна заняться моим лечением. Но из каких денег я буду оплачивать терапию? И не будет ли он обязан рассказать обо всем моим родителям?
– Джимми! – Иззи подняла руки, просясь к нему на руки.
– Иззи, малышка! – Джимми поднял ее со стола, покружил, а затем крепко прижал к груди.
– Мы видели, как вы боролись, – прошептала Иззи.
– Я знаю. Простите. – Джимми поднес Иззи ко мне и, продолжая держать ее на руках, обнял меня. – Мне правда очень жаль.
– Э-э… – Я не знала, что говорить. Джимми вцепился в меня, и мы втроем плавно раскачивались из стороны в сторону, с Иззи, зажатой между нами. Я чувствовала запах солнца на коже Джимми, и волосы на его груди щекотали мне лицо. Его пенис снова возник у меня перед глазами, такой же внезапный, как тогда, на пляже.
– Я так виноват перед вами. – Джимми обнял нас еще крепче, продолжая покачиваться. Я закрыла глаза. Быть стиснутой в объятиях оказалось очень приятно. Я попыталась выбросить пенис Джимми из головы, но быстро обнаружила, что, стараясь не думать о нем, я думаю о нем не менее сосредоточенно, чем когда думаю о нем просто так.
Джимми отпустил меня и заглянул мне в глаза.
– Я рассказала только доктору Коуну, больше никому, – призналась я. На глаза навернулись слезы. Я злилась на Джимми за то, что он изменял Шебе, и за то, что он занимался любовью с замужней (!) Мини