На постоялых дворах Уфы мы несколько дней искали возчиков. У нас было немало снаряжения: палатки, шанцевый инструмент, комплект для ручного бурения. Не каждый возчик соглашался ехать в такую даль».
Начав работу в мае, поисковая экспедиция проработала в Стерлитамакском районе все лето и всю очень.
А в начале зимы на Всесоюзном совещании геологов-нефтяников, проходившем в Москве с 26 ноября по 4 декабря 1929 года, Алексей Блохин официально доложил свое мнение – установить наличие промышленной нефти в районе Ишимбаево можно только бурением.
А бурение – это уже совсем-совсем другие деньги и другой уровень хлопот.
Это полноценное промышленное предприятие, создаваемое с нуля. Это 104 вагона с оборудованием и материалами. Это уже не четыре поисковика - а сотни рабочих.
И все это хозяйство заводится на пустое место по слову зеленого пацана, какого-то едва вылетевшего из гнезда птенца, не имеющего вообще никакого опыта самостоятельной работы, поскольку институт он закончил в этом же году. Шутите?
Однако в те времена такое было сплошь и рядом.
И Башкирия на это пошла.
Уже через 6 месяцев после выступления Блохина, в мае 1930 года трест «Уралнефть» создает Стерлитамакскую нефтеразведку, которой предстояло стать родоначальницей нефтедобычи в Башкирии. Ей выделяются более чем серьезные средства - в Башкирию прибывают 104 вагона с оборудованием и материалами для бурения.
Уже через 7 месяцев, в июне 1930 года XIV Башкирская областная партийная конференция официально высказывается за немедленную организацию бурения скважин в районе Ишимбаево.
Уже через 8 месяцев, в июле 1930 года, геолог Алексей Блохин выступает со своими предложениями на геологической конференции треста «Уралнефть» в Перми. По итогам конференции определены конкретные цифры – всего в районах Урало-Поволжья будут бурить 38 скважин, из них Ишимбаево выделяют четыре.
Уже через 9 месяцев, в августе 1930 года руководитель партии Алексей Блохин указал четыре точки на правом берегу реки Белой в районе Ишимбаево для бурения скважин под номерами 701, 702, 703 и 704.
Все.
Ставки сделаны, ставок больше нет.
Колесо Фортуны начало свое вращение.
Если он ошибся – уже ничего не исправить.
Многочисленные исследователи этой экспедиции, вошедшей в историю отечественной геологии, обычно пишут, что Блохин «не только ориентировался на поверхностные нефтепроявления, но и вел детальное геологическое картирование, изучал тектоническую структуру района. В результате этой работы он приходит к выводу, что в недрах в районе Ишимбаево имеется обширный купол, наиболее благоприятный для скопления нефти».
Но я не буду грузить вас геологической терминологией – для меня гораздо важнее пояснить вам, в какой атмосфере принималось это решение.
Сказать, что эта атмосфера была сложной – это ничего не сказать.
Но об этом уже в следующей главе.
Закошмарить инженеров
Я уже говорил о том, что накануне индустриализации большевики оказались в двусмысленной ситуации. Они фактически шли ва-банк, вкладывая в индустриализацию не только все имеющиеся активы страны, но и все средства, которые только получится собрать. А распоряжаться этими активами будут инженеры – представители социальной группы, которой, по большому счету, не за что любить Советскую власть.
Эти «белые воротнички» изрядно потеряли в результате революции – материальными активами начиная, привилегированным статусом заканчивая. Вместо уважаемых людей они стали в лучшем случае подозрительными «спецами». По сути, судьба режима вкладывалась в руки обиженных и оппозиционно настроенных людей.
Но никому иному поручить дело модернизации советской промышленности было нельзя. Просто за неимением других кандидатур. Свои, советские инженеры, взращенные новой властью, вроде Алексея Блохина, еще только-только «вставали на крыло».
В этой обстановке руководство СССР принимает не самое очевидное решение.
Сталин решил минимизировать эти риски путем «закошмаривания» инженеров, как сказали бы сегодня. В первые годы индустриализации в стране один за другим идут громкие процессы, где в качестве обвиняемых выступают почти исключительно инженеры.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
По сути, это была одновременно чистка сомнительных кадров, проверка лояльности сторонников и запугивание сомневающихся – мол, брось, дружок, эти мысли. Не советую, гражданин... мнэ-э... не советую.
Началось все еще в 1928 году с шокировавшего всех «Шахтинского дела», о котором я писал в первом томе.
Но вовсе им не закончилось.
И здесь еще одна оговорка. Тогдашняя отечественная геология была очень маленькой. Почти все друг друга знали, поэтому те, кого «кошмарили», были моему герою вовсе не чужими людьми и незнакомыми фамилиями. Это были люди, по учебникам которых он учился, статьи которых читал, работая над дипломом, иногда это были учителя в полном смысле этого слова – институтские преподаватели, учившие его профессии.
После Шахтинского дела в том же 1928 году начинается «дело Геолкома» - «контрреволюционной организации в Геологическом комитете».
Осенью 1928 года начинаются аресты, в числе прочих 18 ноября взяли помощника директора Геолкома, известного геолога Н. Н. Тихоновича. Того самого, кто незадолго до революции дал заключение о невозможности получения жидкой нефти в промышленных количествах в Ишимбаево, в первые годы Советской власти искал нефть в Казанской губернии, а в 1920-е в Чечне на Грозненских промыслах натаскивал зеленого студента Алешу Блохина и других практикантов МГА проводить геологоразведку.
В июне 1929 года, сразу после открытия профессора Преображенского, был арестован один из самых убежденных и самых влиятельных сторонников волжско-уральской нефти, старший директор нефтяной промышленности Главгортопа ВСНХ СССР и председатель Научно-Технического Совета Нефтяной промышленности Иван Николаевич Стижов. Алеше Блохину этот профессор Московской горной академии читал лекции.
Вслед за геологами взялись за «цветников» - 1929 год, когда Алексей отправляется на разведку в Башкирию, инициировано «Дело о вредительстве в золото-платиновой промышленности». Там под арест пошли учителя брата Николая и других закадычных друзей-металлургов.
«Дело о вредительстве в золото-платиновой промышленности», кстати, обогатило записки инженера Селиховкина абзацами вроде:
«Часть старых инженеров, несмотря на кажущуюся аполитичность, мечтала о невозвратном прошлом, представлявшемся ей чудесным раем; эти-то люди впоследствии и скатились к вредительству.
Другая часть старого инженерства со временем порвала с прошлым и пошла в ногу с советской властью. К ней впоследствии присоединились и некоторые осужденные за вредительство инженеры. Добросовестной работой, больше того — инициативой и энергией они загладили свою вину перед родиной и были досрочно восстановлены в правах, а некоторые даже награждены правительством».
Наконец, в конце 1929 года, когда геолог Блохин уже докладывал, что без бурения наличие нефти в Ишимбаево определить невозможно, набирало обороты «Дело о вредительстве в нефтяной промышленности».
Взяли почти всю техническую верхушку «Грознефти» - 24 ведущих инженера, затем пришел черед членов «Московского центра» - в том числе и Ивана Ивановича Елина, читавшего Алексею технологию нефти и заведовавшего в МГА одноименной кафедрой.
Кошмаренье инженеров продолжалось – впереди были масштабнейшее «Дело Промпартии» (1930), «Дело Академии наук» (1930—1931), «Дело о вредительской и шпионской деятельности контрреволюционных групп в геологоразведочной промышленности» (1930—1932) – не принцип, думаю, уже понятен.