— Нет. И даже не за политиканов, которые заварили всю эту кашу. Но правда в том, что, если альды захватят нас, мы станем рабами для их “граждан”. Даже не вторым, а третьим сортом. А ещё одна правда в том, что там, под истоптанной сапогами грязью, изрытой выбоинами от снарядов, под разрухой, тьмой и ложью есть свет. Посмотри внимательно на этих людей, которые пытаются помочь друг другу. Вон та женщина с ожогами, как вариант. Медик. Когда загорелся реактор, она раз за разом возвращалась, чтобы вынести из Отсека Малютки эмбрионы. Она не остановилась, даже когда защитный костюм начал тлеть. Это были не её дети, но она сделала это. Или вон тот парень, которого пытаются откачать… А не, уже всё. Не пытаются. Он — младший техник. Дверь между отсеками заела, началась разгерметизация жилых помещений. Он и ещё трое вручную закрыли дверь, чтобы спасти остальных… Я к чему. Просто понимаешь, война — она как лакмусовая бумажка. Она показывает худшее, но и лучшее тоже. И мы, офицеры, должны никогда не забывать, что сражаемся ради лучшего. Даже если мы порой не согласны с нашим командованием, даже если иногда люди, которых мы защищаем, ужасны, даже если поражения и потери глушат. Видишь звёзды над нами? Пока они есть, наша воля, как и наша вера, должны быть несокрушимы. Потому что это наш долг. Эти звёзды станут нам или победой, или могилой. Но пока у нас есть честь, мы должны верить в свою родину. Но ещё больше мы должны верить в людей. Потому что видал я солдат без такой веры. И знаешь что? Они наёмники, разбойники, машины для убийств… они кто угодно, но не солдаты. Не офицеры. Даже если у них есть нашивки… Так что постарайся не скатиться к тому же, Кат. Пожалуйста.
Я моргнула, прогоняя воспоминания.
Многовато их накапливается за войну. И с этим ничего не поделаешь… Разве что раньше времени бахнет инсульт. Или альцгеймер. Тогда, конечно, и имя своё есть шансы забыть, не то что давние деньки… Кстати, обычный случай для пилотов: знаменитый “эффект тоски по дому”, который проявляется при длительном пребывании человека в космосе. С реальной тоской ничего общего не имеет, понятное дело; там в причинах и влияние невесомости, и перегрузки, и состав сгенерированного кислорода. А так всё просто, на самом деле: эволюция нас не задумывала тварями летающими, мы как-то сами подсуетились. Вот организм и охреневает от открывшихся перед ним высот… Говорят, через пару поколений генетики сумеют-таки полностью пофиксить этот баг, подкрутив чего-то с химсоставом наших мозгов.
Но пока что имеем, что имеем.
То есть, пытаемся объяснить, что такое звёзды, когда ты в колодце.
— Так вот, это я к чему… Над нами всегда есть звёзды, Родас. Они для ребят вроде нас и колыбель, и могила. Когда совсем паршиво, когда накрывает колодец, надо таращиться на звёзды. И верить в людей. Изо всех сил. Потому что иначе всё то, что мы тут делаем, скатится в бессмысленное и беспощадное дерьмо. И никакой рационализм не поможет. Он вообще, скажу тебе по секрету, слабо помогает, когда доходит до… дефекта.
— Интересный… взгляд на вещи и мир, — его глаза были близко-близко. Я вообще не заметила, когда он успел подойти. Ишь, тихушник! — Видимо, этот Кэп — довольно неординарный человек…
Я подумала о сообщении, которое прислал Кэп по засекреченной линии. Мог ли Родас знать? Не думаю. Иначе сказал бы. В конечном итоге, он сам же заблокировал мне вирт, чтобы я не смогла ни с кем связаться. Кэп просто обошёл блок.
Родас ничего не знает.
— Да, он потрясный, — сказала я вслух. — Заменил мне отца. И не только мне, но всем нам, в общем-то. Он многое в своей жизни повидал и помогал справиться со всем…
Мой голос прервался.
Было, с чем справляться.
Потому что война началась за две недели до моего выпуска из лётной учебки. Первый год с хвостом, как положено, оттрубила сначала наводчиком, потом вторым крыловым, а потом и основным пилотом при флагмане. Это было попроще, хотя бы в силу того, что стояли мы на тот момент в относительно спокойном секторе космоса, где стычки случались больше локальные. А вот потом случился альфа-Вихрь, предыдущий состав которого на тот момент очень уж капитально проредили при битве за Землю-4. Мою кандидатуру одобрили, и я стала Вихрем-14.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
После того, собственно, началось моё близкое знакомство с настоящей войной. И, если бы не Кэп, но одни космические боги знают, где бы я теперь была.
Но чутьё подсказывает, что это оказалось бы паршивое место.
— Понятно, — Родас перевёл взгляд на иллюминатор. — Правда, я всё равно не совсем представляю, как можно смотреть на звёзды и во что-то верить. На мой взгляд, отдаёт примитивными человеческими верованиями времён начала цивилизации. Звёзды — это всего лишь скопления горячего газа и плазмы…
— Я учила астрономию, спасибо, — ответила язвительно. — Всё ещё космический пилот, помнишь? Но тут речь идёт об этой, как её… метафоре.
— Да, я знаю, что это такое. Но не очень силён в метафорах.
— Не удивил, — фыркнула я. — Но тут всё просто. Глядя на звёзды, ты должен вспоминать всё достойное, сильное, любимое, что видел раньше. Что-то такое, что заставляет тебя верить в людей. Что-то, за что мог бы зацепиться. Ну, мысленно.
— А что ты вспоминаешь?
Я должна была бы ответить, что это — личное. Потому что и правда личное, без гвоздей. Но…
— Я вспоминаю день, когда папаша в первый раз посадил меня за штурвал. Это было за неделю до рейда, из которого он не вернулся: нарвался на особенно обнаглевшую шайку космических пиратов, сопровождая корабль гражданских. Расклад был не в его пользу, на борту беззащитные люди, так что пришлось идти на таран. Но это потом, а тогда он втайне от мамаши взял меня с собой в космос. Мне было восемь, если что, но я помню всё. Например, ему пришлось хакнуть вирт, чтобы он позволил такой шмакодявке хоть минуту управлять космическим боевым кораблём… И подложить мне валик под задницу, чтобы я видела приборную панель. Помню, как в первый раз почувствовала себя пилотом, как звёзды рванули мне навстречу… Тогда, наверное, я поняла, что буду летать. Мамаша потом орала, как потерпевшая. Теперь, с высоты своего опыта, думаю, что в чём-то её понять можно. Но всё равно злюсь, когда вспоминаю. А ещё помню, как нас пришли благодарить люди, которых отец тогда спас… Их было много, знаешь. Я думаю о них, когда надо за что-то зацепиться. Напомнить себе, для чего это всё.
— Вот как. Думаю, мне тоже нужно выбрать воспоминание, верно? — он со странным выражением смотрел на меня.
— Ну да, — фыркнула я, — не помешает. Догадываюсь, что у тебя не особенно много счастливых детских воспоминаний, но…
Я заткнулась, когда Родас снова положил ладонь напротив моего сердца.
— Думаю, я мог бы помнить это, — сказал он задумчиво. — Даже наверняка.
Его лицо было близко-близко. Слишком так, с намёком близко. Он смотрел внимательно, как будто ставил очередной эксперимент. Но там, в глубине глаз, была какая-то… беззащитность что ли.
Даже если это звучит тупо, когда речь идёт о ходячей машине для убийств.
Так что я не стала портить эксперимент.
И поцеловала его.
31
Ари Родас
* * *
— Вы должны слушать меня очень внимательно, — сказал я пленникам, — и в точности следовать моим указаниям. Если вы от них отступитесь, то ваше выживание окажется под сомнением. Это понятно?
Они что-то забормотали и закивали, но это меня интересовало мало. Заглянув в ментальный фон, я убедился: на данный момент они скорее настроены выполнить мои требования, чем наоборот.
Уже что-то.
— Выйти из строя, — распорядился я, кивнув на одну из девушек. Она посмотрела на меня загнанно, я ответил спокойным и твёрдым взглядом. Она сглотнула и переглянулась с остальными.
Я терпеливо ждал.
Разумеется, такая задержка при выполнении приказа раздражала. Но я отдавал себе отчёт, что передо мной лицо гражданское, к тому же, находящееся в неоптимальной физической форме.