Илиан среагировал быстрее меня: подал своего коня вперед, разворачивая боком и поднимая на дыбы, загораживая от удара меня и моего коня, а затем чужая магия снесла выставленный совместный щит, и “Беги!” было последним, что я услышала, прежде чем неизвестное заклинание рассеяло в прах моего защитника, оставив вместо него лишь иссеченного, бьющегося в агонии коня..
“Беги!” — билось у меня в ушах, когда я кошкой слетала с седла, сделавшего “свечу” гнедого.
“Беги!” — единственное, что я слышала, пластаясь рваными прыжками вперед.
“Беги!” — и в мире нет больше ничего, кроме захлестнувших меня боли и безумия.
И клюнувшая меня стрела неважна, и заклинание, сумевшее достать на излете прыжка, тоже, и сворачивается тугими жгутами в копья моя сила, и Плясунья хохочет врагам в лицо “Умри!”. Брызги крови и магии, и отлетевшая в сторону чья-то голова, катающейся по траве с воем враг…
Всё смазалось в одну полосу, и впервые в жизни я била разом и сталью, и магией, на силе своей ненависти взяв высоту которая дается единицам, наплевав на собственные раны — вокруг меня были враги, и я еще была жива, и только это имело значение.
А потом на меня навалилась могильная плита — то ли маг, которого я сняла первым, все же оказался жив, то ли у них был еще один.
Меня прижало к земле, и я рычала, и выла, и хрипела, извиваясь всем телом, и бились, бились, не способные ничем помочь крылья моего вдохновения.
И тогда силы оставили меня — все, весь стержень, вокруг которого держалась моя сущность. Я изможденно обмякла, чувствуя, как на меня постепенно накатывают незамеченные в горячке боя ощущения: боль и влага в левом боку, жжение в правой, онемевшей половине лица…
А еще я поняла, что вокруг тихо. Так тихо, будто я все же всех победила, и все враги мертвы. Только кто тогда спутал меня заклинанием?..
И в этой тишине, неестественной и оттого жуткой, раздались чьи то шаги.
— Говорили же тебе — “беги”!
Тяжесть придавившего грудь камня таяла медленно, и я не сразу смогла ее стряхнуть, а потому прежде, чем вскочить на ноги, выставив перед собой Плясунью, я успела услышать еще одно обреченное:
— И почему ты меня никогда не слушаешь?
Он стоял передо мной.
Живой.
Невредимый.
Почти.
На щеке поблескивала свежей кровью царапина.
Я неосознанно нашарила краем глаза тело его коня.
Он лежал все там же, иссеченный едва ли не на куски, в луже крови.
Перевела взгляд обратно на Илиана.
Кончик Плясуньи, направленной на него не дрожал, хотя внутри меня колотило всю.
Как?
Что?...
Как?..
Камень стоял и молча смотрел на меня, даже не на направленную на него сталь, следя за ее движением, а на меня.
— Что ты такое? — сипло выдавила я.
Ощущения вернулись так некстати. Боль отвлекала. От нее к горлу подступала тошнота и кружилась голова.
А неизвестный монстр — а кто еще это может быть? — тянул время.
Судя по тому, что произошло здесь только что, не то чтобы у меня в здоровом состоянии были шансы. Но не хотелось бы жалко умирать, не оказав даже элементарного сопротивления.
— Я не знаю, — медленно произнес он и разжал ладонь, выпуская окровавленный меч — тот с противным чавкающим звуком шлепнулся в грязь. — Я правда не знаю, Танис.
Он сделал шаг вперед. Я стиснула зубы и приготовилась бить.
Как назло тварь не выглядела злобной.
Она смотрела на меня с тоской и даже болью.
Впрочем, для того, кто обвел вокруг пальца целый Орден, задурить мозги одной-единственной идиотке — раз плюнуть.
— Не надо, Танис, — тихо попросил он. — Я не причиню тебе вреда. Ты ранена, тебе нужна помощь. Пожалуйста, опусти меч, и мы поговорим.
Рука от напряжения начала подрагивать. Если бить, то сейчас.
А я все медлила, бездарно упуская мгновения и тратя силы.
В висках громко стучало, и я буквально физически ощущала как подкатывает бессознательная темнота, а все равно не могла принять решения ни в одну сторону, ни в другую.
Ну теперь уже точно поздно.
Плясунья клюнула кончиком в землю. Я сделала пару неверных шагов назад, нащупывая спиной древесный ствол и сползла по нему на землю, держась за раненый бок.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Прикидывавшийся цербером монстр дернулся в мою сторону, и я тут же ощерилась:
— Не подходи.
Он покачал головой, а потом повернулся ко мне спиной и направился к раскиданным по дороге трупам.
Я смотрела, как он методично их проверяет: убеждается живы или нет, обшаривает в поисках чего-то, не находит, переходит к следующему.
Сознание покачивалось. Под холодными пальцами было горячо и мокро. С этим надо что-то делать.
Но что-либо делать не было сил. И я сидела и просто наблюдала, как двигается тот, кого я вдруг решила, что люблю.
Один кажется, оказался жив, потому что я видела, как он накладывает связывающие чары и еще какие-то заклинания. А потом он вернулся ко мне. Уставился прямо в глаза, теперь зло и решительно:
— Ты теряешь кровь. Или ты подпустишь меня к себе сама, или я и тебя свяжу. Мне этого не хотелось бы. Но я не допущу, чтобы ты погибла.
— Предыдущему напарнику ты это тоже говорил?
— Нет, — спокойной отозвалась тварь, проигнорировав словесную пощечину. — Мы умерли одновременно.
Я ничего не понимаю.
Абсолютно.
Я не выдержала и прикрыла глаза — одновременно и давая безмолвное разрешение, и не желая видеть его так близко.
Уверенные руки задрали рубашку.
Солныш… монстр пробормотал себе под нос что-то ругательное. Целительские чары жгли и кололи. Я шипела и бездумно пыталась отстраниться, он одергивал — терпи.
И беспокойно-ворчливые интонации такие знакомые.
Такие родные.
В груди тоже жгло без всякой магии.
— Я обеззаразил рану и остановил кровь. Но тебе все равно нужна помощь нормального целителя, — губ коснулся холодный бок склянки, и я послушно выпила то, что мне давали. И еще.
А когда он закончил колдовать и вливать в меня всевозможнные зелья, заставила себя открыть глаза и потребовать:
— Говори.
Камень изучил мои зрачки, удовлетворенно кивнул.
— Ты знаешь уже почти все то же, что и я. Я не могу умереть. Не то, чтобы я многажды это проверял, но дважды я умирал — и не умер. Я не знаю, как это работает. Но я чувствую удар, испытываю боль, а потом оказываюсь целым и невредимым в паре шагов от места гибели. А еще четыре раза раны, которые должны были оказаться смертельными вдруг превращались в простые царапины. При этом ссадины, ушибы и прочие мелкие неприятности вплоть до переломов заживают как и у всех.
Он выкладывал это скороговоркой, явно торопясь как можно скорее покончить с неприятным делом.
— Но… почему?
— Я не знаю.
— Как это происходит?
— Я не знаю.
— И как давно?
— Сколько я себя помню.
“Он что, родился бессмертным?” — удивилась я про себя и тут же поняла.
Сколько он себя помнит…
И мы возвращаемся к вопросу, ответ на который не нашел никто — как Илиан, виконт Бирнийский, лишился памяти?
Болела голова. В ушах противно звенело — тонкий такой, премерзкий звук на грани слышимости, сосредоточишься на нем и исчезает, а отвлечешься — снова возвращается.
— И в Ордене знают об этой твоей крохотной особенности? — я задала этот вопрос для галочки, уже зная ответ на него. Он же сам беспокоился, что если выяснят, что с ним что-то не так, то его зачистят.
Ха-ха. Успехов в этом начинании!
— Нет. Но именно поэтому я отказывался работать в паре. И я тебя предупреждал.
Ну, конечно! Неведомое чудище — он, а виновата — я!
— Это ты следил за мной?
— Нет, — Камень подумал немного и неуверенно поправился: — Я думаю, что нет. Не знаю. Во всяком случае — осознанно точно нет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Что это значит? — я снова разозлилась. Сплошное “не знаю” ужасно раздражало. Врет? Не похоже, что врет. А с другой стороны, уж точно не мне судить. Как я вообще могу теперь думать, что хоть что-то о нем знаю?