* * *
Омод склонился над тазом и выплеснул все, что было у него внутри. Но стоило отойти, как пришлось тотчас поспешно вернуться. Его выворачивало снова и снова.
Наконец, он со стоном сполз на пол, вытирая рот.
— Ваше величество, — послышалось от приоткрывшейся двери.
— Нет, миледи, не входите, — вскричал он, узнав голос матери.
Но она все же вошла. Приблизились легкие шаги, под которыми почти не скрипели половицы, мелькнули светлые одежды, и она присела рядом. Повеяло знакомым с детства ароматом, и ему захотелось разрыдаться, уткнувшись ей в подол и чувствуя защищенность, которую всегда дарило ее присутствие.
— Что с вами? Вы не здоровы?
— Я… съел что-то не то.
Лба коснулись прохладные пальцы, и Омод прикрыл глаза, сглатывая.
— У вас жар.
— Я в порядке.
Пот тек ручьями, а внутри поднимался горячий озноб.
— Вы должны уйти.
— Я принесу вам отвар.
— Я сказал уходите, — прорычал он в ярости, вскакивая и чувствуя со смесью страха и отчаяния, как снова накатывает.
А при матери этого не должно произойти.
— Никуда я не уйду, пока вы больны.
Схватив ее за локоть, Омод молча протащил мать до выхода и вытолкнул наружу, захлопнув дверь. Привалился к створке и, прикрыв глаза, погрузился в горячее забытье.
* * *
Посмотрев на спящую Алекто, я прошла в смежную комнату, выглянула наружу и кликнула сэра Вебрандта. Оставив его сторожить, запахнула плотнее плащ и двинулась вперед.
Снег падал пушистыми хлопьями, под ногами ломалось с тихим хрупаньем. В розарии царил полумрак, а стеклянный купол был полузакрыт снежной шапкой.
Оглядевшись по сторонам, я поняла, что того, кого ждала, тут нет, и двинулась дальше. Цветы словно поворачивали вслед головки, когда я проходила мимо, удивляясь такому позднему визиту.
Приблизившись к центру розария, где была особенно пышная клумба, над которой Бланка, верно, немало потрудилась, я замерла разглядывая девушку, нежные мраморные уста которой были сложены в полуулыбку, словно она гадала, от кого цветок, который она держала в руках.
— Верно, гадает на способ расправы.
Я вздрогнула и обернулась.
Тот, кто стоял за мной, в этот миг напоминал обычного человека, и сердце неожиданно заколотилось быстрее.
— Думаю, она подарила эту розу сама себе.
Качнулись одежды, и Бодуэн двинулся ко мне.
— Зачем ты звала меня, Хамелеонша?
— Алекто…
— Я предупреждал тебя.
— Прошу, помоги ей, а потом оставь нас.
— Смертная не вправе ставить мне условия.
Зародившееся вокруг него легкое сияние напомнило мне о том, что передо мной существо, более не принадлежащее к человеческому роду. Волосы, так напоминавшие когда-то солнце, тоже тихо засветились, развеваясь без ветра.
— Я прошу тебя не как смертная, а как та, кто зачала ее от тебя.
Бодуэн замер, не дойдя до меня несколько шагов, и лишь глаза остались светиться в полумраке двумя ободками.
— Скажи, как защитить ее? Как справиться с тем, что с ней происходит? Сегодня опять что-то случилось, я это чувствую, но не знаю, как помочь.
— Ты не можешь защитить ее от ее сущности и помочь ей против нее же.
— Тебе все равно, — воскликнула я и опустилась на мраморный бортик клумбы, зарыв лицо в ладонях. — Ты знал, ты всегда знал, кто она, что она… Но она принадлежит только мне.
— Как ты принадлежала своему роду, а я своему?
Я отняла ладони от лица и посмотрела на него.
— Почему у нас так вышло?
— Должно быть, оттого что ты оставила мне это. — Он провел рукой над одеждой, и я увидела круглый маленький шрам на том месте, куда когда-то был воткнут моей рукой нож.
— А ты оставил мне это, — подняла я руку, показывая негнущиеся пальцы. — Ты, верно, мог бы его убрать, — кивнула я на шрам.
— Мог бы, — задумчиво произнес Бодуэн, и эта метка слегка задымилась, после чего осталась лишь ровная кожа. — Но зачем? — Пропавший было шрам вернулся на место, как и одежда. — Пусть будет. А это, убрать тебе? — указал он глазами на сломанные им когда-то пальцы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Нет, — я прижала к себе руку так, словно у меня хотели отнять мою память. — Пусть будет.
— Зачем?
— За тем же, зачем и тебе.
Бодуэн помолчал, и, казалось, во всем мире остались только эти горящие радужки.
— Я больше не человек, Лора.
— Я тоже.
— Я не человек в том смысле, в каком ты меня сейчас видишь.
— А кто же тогда?
Он снова замолчал.
— Я хочу знать: кто ты теперь? — спросила я, поднявшись и подавшись к нему. — Кто тот, кто пришел ко мне спустя годы снова, и оказалось, что он был все это время рядом?
— Я не человек, — тихо повторил Бодуэн и двинулся вокруг клумбы.
Я неотрывно следила за ним.
— Ты все так же любишь эти фасоны платьев.
Я рассеянно осмотрела себя.
— Это много лучше новомодных бесстыжих нарядов, похожих на исподнее.
— И цвет…
— Что может быть лучше черни с серебром?
— Красное с золотом.
— Если ты Скальгерд.
— Или полускальгерд-полуморхольт.
Он остановился, и падавший через купол луч осветил лицо бледным синим светом, создав контраст с огненным сиянием волос.
— Как Омод? — спросила я.
— Как они оба.
— Что же мы наделали… — прошептала я. — Бланка знает? Про тебя…
— Знает. Но уже много лет не желает общаться со мной и прибегать к помощи Покровителя.
— Ты выбрал ей хорошего мужа. Очевидно, они с консортом любят друг друга.
Бодуэн посмотрел на меня и отступил на шаг, а я, против воли сделала шаг к нему.
— Ты не должна так говорить со мной, Лора.
— Как так?
— Будто я обычный мужчина, с которым ты можешь проводить время.
— Почему нет?
— Потому что ты должна жить здесь, в этом мире. И больше не тревожить своего Покровителя просьбами показать брата. Он обрел покой там, откуда нет возврата.
— Ты знаешь? — быстро спросила я.
От волнения потемнело в глазах.
— Да.
— И ты мог бы…
— Нет.
— Но ты же здесь.
— И это тоже не совсем так. Я не могу просто приходить и беседовать с тобой, когда ты этого пожелаешь. Не могу пить с тобой, есть с тобой, коснуться тебя. — Он приблизился, протягивая руку, и я прикрыла глаза, почти почувствовав прикосновение… которого так и не случилось.
Открыв глаза, я обнаружила, что Бодуэн уже стоит возле куста роз, в нескольких шагах от меня.
— Тогда зачем ты здесь?
— Ты написала то письмо и кинула в камин, позвала…
— Тогда не приходи. Если все это не дозволено, не приходи, не напоминай, — Глаза обожгло, и я отвернулась, прижав к ним пальцы.
— Я не могу не предупредить.
— О чем?
— Отпусти ее.
— Нет.
— Отпусти ее.
— Никогда.
Бодуэн ответил молчаливым взглядом.
— Я учу Омода, и ей тоже смогу помочь.
— Уроки, которые ты ему даешь, опасны. Я же говорил: нельзя кормить соловья мясом, а собаку птичьим угощением.
— Опасны для кого?
— Для тебя. И для мальчишки, который должен понять, что нельзя жить половиной себя, нельзя загнать другого вглубь так, будто его нет. Он Морхольт. И Скальгерд.
— Они с Алекто еще дети. Им нужна помощь.
— Ты была не старше когда-то, когда все случилось. Они уже встретились, и это даст освобождение.
— Кто встретился? Алекто и Омод? Освобождение? О чем ты?
Бодуэн потянулся к розе, будто хотел коснуться, но в последний момент передумал и убрал пальцы.
— Если все, что ты можешь, это предупреждать и просить держаться подальше, то ты мне больше не нужен. Убирайся, — прошипела я. — Слышишь? Убирайся, — Схватив ближайшие розы, я выдернула их из земли и кинула в него.
Не долетев, стебли упали на дорожку черными росчерками.
Послышался приглушенный звук, и в розарий влетела тень. Двигалась она бесшумно, несмотря на огромный размах крыльев. Бодуэн не глядя поднял руку, останавливая ее, и сокол замер над его плечом, хлопая крыльями.