том, чтобы перепарковаться и продолжить.
— Даже не думай! Мурад, да ты скрытый эксгибиционист, оказывается, — поддразниваю его.
— С тобой и не таким станешь, — вздыхает он, и заведя машину, выруливает в сторону выезда. — Так и быть, поступим как цивилизованные люди. Сначала ужин, а потом развлечения.
— О, так мы еще куда-то планируем пойти после ресторана? — делаю вид, что не поняла его. — Наша няня озолотится, у нее ведь почасовая оплата.
— Ты сегодня очень остроумна, — кисло смотрит на меня Мурад. — Смейся, смейся. Тебе не понять мужских мучений.
Он кивает на свой пах и это точно меня затыкает, потому что иногда такая откровенность Мурада, которого я всегда считала сдержанным занудой, ставит в тупик и смущает. Я включаю музыку в машине, которая сразу же поднимает настроение веселым ритмом, и когда мы паркуемся на очередной подземной стоянке, сама тянусь и целую мужа в уголок губ, прошептав «Это аванс», прежде чем выйти из автомобиля. Второй раз за день сама проявляя инициативу, чего раньше не делала и что ему, кажется, очень льстит.
* * *
С момента переезда в Москву Лялю я видела лишь два раза из-за того, что мы обе никак не могли выбраться из дома. И вот сейчас, она, наконец, впервые решила приехать ко мне в гости вместе со своей двухмесячной дочкой Эмилией, которая, впрочем, уснула по дороге и даже после прибытия не проснулась, лишив меня шанса потискать ее. В прошлую нашу встречу пельмешек очень ревновал, когда я брала на руки свою маленькую племянницу, но на этот раз мне хотелось бы подольше пообщаться с крошечной малышкой, так что буду надеяться, что он не будет таким собственником сегодня.
Мы с кузиной садимся пить чай на кухне, пока Амир исследует комнату, передвигаясь на своих крошечных и пока еще неуклюжих ножках, время от времени бросая любопытные взгляды на переноску со спящим ребенком.
— Как быстро он пошел, или мне кажется? — удивленно наблюдает за ним Лейла.
— Мы просто редко видимся, — пожимаю плечами. — Как Милька? Дает тебе уже спать по ночам?
— К счастью, наш режим изменился и она начала спать не только днем, — вздыхает Ляля. — Я хотя бы избавилась от этих ужасных кругов под глазами. Вчера даже смогла на эпиляцию сходить. Я и представить себе не могла, насколько ограниченной становится жизнь с появлением малышей! Не думаю, что скоро захочу подарить Мильке брата или сестру.
— А я Мураду так и сказала, чтобы в ближайшие пять лет не ждал от меня детей. Пельмеш еще слишком мелкий и я точно не услежу за двумя такими.
— Это так в твоем стиле, — хихикает Лейла. — Прямая, как всегда. Заяви я такое Тимуру и он тут же начнет доказывать мою неправоту и делать второго ребенка сейчас же. Иногда… Ой, Амир, стой!
Мы слишком поздно замечаем, что мой хулиган пробрался к переноске на стуле и теперь цепляется за нее, пытаясь заглянуть внутрь. Лейла быстро перехватывает его на руки, проверяя, не сдвинулась ли переноска, которая на самом деле в порядке, а потом со смехом чмокает, удивленного такой реакцией на свои действия, пельмешка в нос.
— Ах ты любопытный варвара! Хочешь посмотреть на ребеночка? Вот, смотри. Это твоя кузина Милька. Когда она немного подрастет, вы сможете играть вместе.
Она подносит Амира близко к спящей малышке и он тут же пользуется случаем цапнуть ту за нос, отчего Милька просыпается, издавая возмущенный рев.
— Амир, какой ты грубиян! — беру его у Ляли, чтобы она успокоила свою малышку. — Разве можно так? Смотри, Милька теперь плачет, ты сделал ей больно.
Пельмеш смотрит на меня, удивленный тем, что я ругаю его за такой незначительный, по его мнению, поступок, ведь он не уронил на пол пюрешку и даже не размазал ее по своим волосам, что выводит меня больше всего, заставляя его ругать, а потом тоже обиженно морщится и начинает плакать. Наша кухня превращается в концертный зал для двух воющих маленьких артистов, которые никак не хотят успокаиваться. И чем громче плачет Милька, тем больше раззадоривает Амира, который, кажется, не хочет ни в чем уступать этой малышке.
Наконец, Ляля достает бутылочку с водой и ее дочка затихает, жадно принимаясь пить, а через несколько секунд, как по волшебству, перестает плакать и Амир, уткнувшись лицом в мое плечо и вцепившись цепкими пальчиками обеих рук в мою блузку.
— Боже, вот уж точно никаких вторых детей не захочется после такого концерта, — говорит Ляля, слегка посмеиваясь.
К сожалению, Амир так и не отпускает меня, прочно устроившись на моих коленях и цепляясь за мою руку, чтобы ревниво отвести ее в сторону каждый раз, когда я протягиваю ее к Мильке, чтобы хотя бы потрепать за щечку или ножку, задорно торчащую из переноски, в которую Ляля снова уложила ту, пока готовит ей бутылочку.
— Какой ревнивый, ну просто прелесть! — умиляется моя кузина, глядя на пельмешка. — Ты мамин сынок, да, Амир?
Мамин.
Это слово снова бьет болезненно, потому что я так и не осмелилась сказать его вслух. До сих пор. Но даже если Ляля считает меня его мамой, а ведь она знает больше других о моих отношениях с Мурадом и о том, что я не с самого начала была настоящей женой и мачехой, то почему я не могу заставить себя сделать этот шаг?
Позже, вечером, когда я рассказываю Мураду за ужином о реакции Амира на малышку, он тоже смеется.
— Я, кажется, знаю, в кого он такой ревнивый, — говорит мне муж. — Весь в свою мать. Луиза по несколько раз в неделю приезжала ко мне в офис, чтобы проверить, не провожу ли я время с другими женщинами-коллегами.
Я застываю после его слов, пораженная тем, как болезненно они прозвучали для меня, ведь раньше упоминание Луизы меня не тревожило.
— Что с тобой? — заметив мою реакцию, спрашивает Мурад.
— Ничего, — отвечаю, отводя взгляд.
— Я сказал что-то не то? — допытывается он. — Ты не думай, я не давал поводов для ревности, я даже внимания не обращаю на других женщин.
— Я знаю, Мурад, я не из-за этого напряглась, — решаю не избегать