ся во взглядах.
Особенно проявилось это расхождение после издания митрополитом Сергием Декларации от 16(29) июля 1927 года, которую ярославское духовенство во главе с митрополитом Агафангелом категорически не приняло, усмотрев в ней отступление от канонов Православной Церкви.
Владыка Агафангел и три его викария — архиепископ Угличский Серафим (Самойлович), архиепископ Варлаам (Ряшенцев), в чьем ведении находился временно Любимский уезд, и епископ Ростовский Евгений (Кобранов), а также находившийся в то время в Ростове Великом митрополит Петроградский Иосиф (Петровых) совместно составили и отправили митрополиту Сергию послание от 24 января/6 февраля 1928 г., в котором заявили:
«Отныне отделяемся от Вас и отказываемся признавать за Вами и Вашим Синодом право на высшее управление Церковью».
Срочно созванная внеочередная сессия Священного Синода 14(27) марта 1928 г. издала постановление о лишении кафедр и запрещении в служении всех епископов митрополита Иосифа и всех трех викариев Ярославской епархии. К владыке Агафангелу, пользующемуся огромным церковным авторитетом, был направлен для переговоров архиепископ Вятский Павел. Владыка отрицал обвинение в расколе.
10 мая ярославские епископы еще раз подтвердили в разъяснении митрополиту Сергию, что молитвенного общения с ним не прерывают, раскола не учиняли и не учиняют, но распоряжения его как «смущающие нашу и народную религиозную совесть и, по нашему убеждению, нарушающие церковные каноны, в силу создавшихся обстоятельств на месте исполнять не могли и не можем». «Да послужат эти наши разъяснения, при помощи Божией, к миру церковному», — заключали свое послание ярославские иерархи.
Дальнейшая их судьба следующая. «Архиепископу Серафиму Угличскому одновременно с запрещением в священнослужении был предложен митрополичий белый клобук и любая епархия, только прими назначение от митрополита Сергия и его Синода, но он ответил, что предпочитает страдать за Церковь и был сослан в Могилев, в его окрестности», — это из книги «Новые мученики Российские» заграничного издания 1949 года. Позднее архиепископ Серафим был арестован и расстрелян.7
«Епископ Евгений Ростовский арестован, и на всю Ярославскую церковную область остался один епископ Варлаам, находящийся при больном митрополите Агафангеле» (из того же издания 1949 г.).
В последние дни жизни владыки его племянница Аля ведет дневниковые записи:
«2 октября, по старому 19 сентября — праздник Ярославских Чудотворцев. В этот день Владыка служил в Соборе. <…> После обедни пришел (с Толги) о. Григорий. Владыка попросил его здесь остаться на некоторое время. <…> В 6 часов вечера было соборование Владыки. Он одел черный подрясник, с трудом сел на диван и всё время сидел и очень усердно молился Богу. <…> Преосвященный Варлаам тоже соборовался, и Владыка сам его помазывал елеем. Чувствовал слабость, но крепился. Соборование длилось долго, часа полтора».
«6 октября, суббота.
<…> Давал свои предсмертные советы и завещания. В эти дни говорил, чтобы его одели в светлое облачение, в белую митру, панагию и крест с аметистами, светлый серый подрясник, положили на гроб получше мантию. А вообще не знал, кому отдать мантии, так как из них перешивать ничего нельзя. <…> Вообще за эту неделю Владыка распоряжался своими вещами. Говорил, что мне надо будет сшить черное платье, говорил, сколько остается денег, нужно замазать потолки и обить железом фундамент и покрасить — это будет стоить, по его подсчетам, рублей сто, и остальное нам на прожитие приблизительно на год. <…> Говорил, что надо подавать милостыню бедным.
Потом попросил позвать к себе в комнату Преосвященного Варлаама и велел мне подать печати, именной нож перочинный. Я подала, и он стал при Преосв. Варлааме срезать каучук с печатей. Одну печать все-таки по просьбе владыки Варлаама оставил и сказал, что на его пастырскую совесть, чтобы он ею не злоупотреблял. Видно было, что Владыка совершенно приготовился к своей смерти и так бесповоротно всё решал и уничтожал».
«Вторник, 9 октября. Праздник Иоанна Богослова.
Были оба доктора. Иван Осипович говорил, что сегодня праздник, «за Вас молятся» а Владыка отвечал: «Спаси их Господи» «Все надеются на Ваше выздоровление» Владыка только вздохнул и сказал: «Как Бог» Иногда на такой вопрос он отвечал: «Дал бы Бог, а там Воля Божия».
Вспрыскивание камфоры продолжали, морфий был отменен. <…>Владыка сказал обоим докторам: «Какой большой труд Вы взяли на себя, очень благодарю Вас». Это было так трогательно сказано, что нельзя было не плакать»
«Воскресенье, 14 октября. Праздник Покрова Пресвятой Богородицы.
С самого утра Владыка был в полном сознании. <…> Пришел от обедни о. Григорий, поздравил с праздником, дал просвиру. <…> Владыка спросил о. Григория: «Как дела на Толге?» Потом сказал: «У меня на этих днях будет юбилей, нужно приготовиться». о. Григорий спросил: «Какой юбилей, у Пятницы Калачной?» (думаю, что речь идет о 50-летнем юбилее священника Пятницкого храма, что в Калачном). «Да нет! — говорит Владыка. — Будет мой юбилей, будет много священников и посторонних».
Сказал еще раз, чтобы я всё прибрала, чтобы не растащили во время похорон и чтобы всё досталось мне, чтобы заперли письменный стол»
Нельзя не отметить, что владыка Агафангел, готовясь к смерти, отдает не только духовные и хозяйственные распоряжения, но принимает все меры предосторожности: срезает каучук с печатей, чтобы не было злоупотребления его именем, просит запереть письменный стол… Управление епархией Владыка передает архиепискому Варлааму, но уже провидит его крестный путь и благословляет Преосвященного Варлаама на этот путь. Владыка Варлаам и архимандрит Григорий, по церковному уставу, отирают тело почившего священным елеем, облачают в его собственное, приготовленное на погребение, белое облачение и покрывают архиерейскою мантией. Владыка Варлаам служит у гроба первую панихиду и тотчас после нее начинает чтение Святого Евангелия с первой главы Иоанна Богослова, но слезы прерывают его чтение… плачут и все присутствующие.
Каясь перед умершим владыкой, ярославское духовенство устами одного из своих пастырей — протоиерея Николая Дороватовского (позднее он тоже был репрессирован) — признается в том, что «много греховных пятен смущают нашу совесть», но особенно два из них:
— Это было во время объявления так называемых свобод. Когда авторитеты стали пререкаемы, стало пререкаемо между нами и имя почившего архипастыря. В его лице мы хотели поколебать тот столп, на котором покоилась ярославская церковь. Но волны «свобод» всколыхнули только нашу собственную грязь. Брызги ее нас же и запачкали, а он — пререкаемый — остался чистым. <…> Второе пятно, и это уже большее, потому что касалось не личности, а дела, нам порученного. Когда взяли от нас нашего истинного пастыреначальника Святейшего Патриарха Тихона, и к нам пришли «новые вожди», и мы, к великому стыду, за ними на некоторое время пошли и их послушали. Что должен был пережить в то время покойный наш Архипастырь, когда мы оказались в