прощу, — хмуро произнес капитан Трутнев. — Но за совет спасибо, батюшка. И за свечу, и за молитву. И за доброе слово.
— Благословляю, — сказал отец Климент и размашисто перекрестил полицейского. После этого настоятель по привычке подал ему руку для поцелуя, но тут же отдернул ее. И перевел взгляд на бабку Матрену. Но на этот раз даже рука его не поднялась для благословения, таким негодующим взглядом одарила его сестра.
— Пойду я, батюшка, — сказал капитан Трутнев. — Молитва дело хорошее, но говорят же, что Бог помогает тем, кто помогает себе сам. — Он обратился к старухе: — Матрена Степановна, вы со мной?
— Ты поезжай, Илья Семеныч, — ответила та. — Задержусь я. С братом надо потолковать по душам.
Это было сказано таким тоном, что отец Климент содрогнулся в душе. Он с тревогой взглянул на сестру, но промолчал. Уверенности ему придавало то, что разговор должен был, по всей видимости, состояться в храме. А это была его вотчина, в стенах которой отец Климент чувствовал себя неуязвимым и могучим, как библейский Самсон до того часа, когда коварная Далила обрезала ему волосы.
Открылась и закрылась дверь храма, пропуская полицейского. Отец Климент и бабка Матрена остались наедине. Впервые за много лет. Они отвыкли от этого и чувствовали некоторое смущение, которое сковывало их языки. Первой преодолела его бабка Матрена.
— Говорят, братец, что ты молишься денно и нощно, — произнесла она с тяжким придыханием, словно пытаясь поднять непосильную ношу. — Лба не жалеючи и стыд потерявши. Да не один, а в компании с молодыми девицами.
Отец Климент воззрился на нее, как праведник на стадо свиней, в которых вселились бесы — с ужасом и негодованием.
— И не стыдно тебе, сестра, клеветать на меня? — сурово спросил он. — Не было этого!
— Как не было? — голос старухи взвился до притолоки храма, вернувшись гулким эхом. — Да не далее как этой ночью было! Или забыл уже?
— Спал я этой ночью аки младенец, — с достоинством ответил отец Климент. — Тому свидетели Бог и все святые угодники.
Подкрепляя свои слова, он перекрестился. Бабка Матрена опешила.
— Или обманули меня? — спросила она, видя неуступчивость брата и уже начав сомневаться.
— Как Бог есть, обманули, — подтвердил отец Климент. — Воспользовались твоей доверчивостью, сестра, и посмеялись над тобой. — Он сокрушенно вздохнул. — И как только ты могла поверить в подобную ересь?
Бабка Матрена задумалась. Теперь она уже и сама не понимала, почему вдруг так слепо поверила словам своей жилички, которую и знала-то всего один день. Видимых причин не было, если не считать многолетней обиды на брата. Семена зла упали на удобренную почву и проросли. Старухе стало стыдно за себя.
— Прости, брат, коли так, — повинилась она. — Видно, верно говорят: мудрость не всегда приходит со старостью. Иногда старость приходит одна.
— Осознание греха и покаяние есть прямой путь к спасению, — почти торжественно произнес отец Климент. — Возрадовалось мое сердце за тебя, сестра.
— Ты не очень-то радуйся, — пробурчала старуха. — Гляньте, люди добрые — назвал сестру дурой и рад.
— Это когда же я тебя дурой назвал? — поразился отец Климент. — Опять напраслину на меня возводишь.
Они помолчали. Затем отец Климент неуверенно предложил:
— Может, пойдем ко мне, чайку выпьем?
Неожиданно для самой себя бабка Матрена услышала свой голос:
— Не откажусь.
Она тут же пожалела о сказанном. Но отступать было поздно. Не такой у бабки Матрены был характер, чтобы отказываться от своих слов. И она поплелась за братом, мысленно казня себя за уступчивость и одновременно испытывая радостное волнение, а почему — не могла и понять…
Глава 34. Совет деда Матвея
Выйдя из храма, капитан Трутнев остановился в раздумье, куда ему направиться — в полицейский участок или домой. Ответ на этот вопрос был гораздо глубиннее, чем мог бы показаться. В участке он должен был бы, следуя совету отца Климента и инструкции, написать заявление о пропаже сына и зарегистрировать его. Отправившись домой, он проявил бы собственную волю, нарушил профессиональную этику и признал, что сын ему дороже, чем все остальное на свете вместе взятое. Чаша весов колебалась недолго. Илья Семенович сел в «козлик» и поехал домой.
Мысли его были тревожными. В Куличках сына он не нашел, оставалось искать его за пределами поселка. А это — почти девственные леса на сотни километров вокруг, кишащие дикими лесными зверями. И оказавшись там, Сема подвергал свою жизнь смертельному риску, потому что становился всего лишь звеном пищевой цепочки, где одни живые существа служат для питания других. Причем едва ли не самым низшим звеном. Ему не будут угрожать разве только ежи, белки и зайцы, а все остальные звери попытаются его съесть, и осуждать их за это было бы глупо. А есть еще ядовитые ягоды и грибы, которые могут прельстить голодного ребенка. Подумав об этом, Илья Семенович содрогнулся.
— Ах, ты, Сема, Сема, — прошептал он, кусая губы, чтобы не заплакать. — Где же ты?
Ситуацию усугубляло то, что Илья Семенович в бегстве сына винил себя. Эта мысль была последней каплей, переполнившей чашу его отчаяния. Если бы он мог, то отсек бы себе руку, взявшую ремень. Он дал себе слово, что когда — Илья Семенович даже в мыслях страшился употреблять слово «если», чтобы не накликать беду, — Сема найдется, то впредь он даже на словах не будет угрожать ему поркой. Его самого в детстве не пороли, какие бы шалости он не совершал. И ничего, вырос достойным человеком. А библейское требование наказывать сына своего розгой, дабы спасти душу его от преисподней, могло бы привести к противному результату. Он мог бы только ожесточиться и натворить всяких плохих дел в отместку…
Не известно, до чего додумался бы капитан Трутнев, мысленно каясь, если бы его путь занял больше времени. Однако вскоре он уже подъезжал к своему дому, где увидел деда Матвея, одиноко сидевшего возле ворот на лавке, что дало мыслям участкового совершенно другое направление. Илья Семенович был не в том настроении, чтобы в это утро, в дополнение ко всем своим бедах, еще и выслушивать жалобы старика на Семины проказы. Волчий вой, которым Сема изводил деда Матвея, сейчас казался Илье Семеновичу забавной детской шуткой, над которой можно только посмеяться. Он дорого дал бы за то, чтобы в эту самую минуту услышать завывание волка, доносящееся из-за забора их дома. Поэтому, выйдя из машины, Илья Семенович непривычно сурово спросил:
— Зачем явился, дед Матвей? — После чего с досадой добавил: — И что тебе не спится!
Деду Матвею было уже далеко