прилив откровенности:
— Вот уж что верно, то верно, сударь! — воскликнул он.
— Я предал суду Большого Венаска, — продолжал господин Феро, — потому что считал его виновным.
— А все-таки он был ни в чем не виноват, — сказал Симон.
— Потом я это узнал.
— Да???
И Симон, отступив на шаг назад, изумленно уставился на советника.
Тот продолжал:
— Теперь под следствием его племянник, как некогда был он, а мой племянник — вот странно сложилась судьба — ведет это следствие.
— Да, сударь, так и есть.
— И я не хочу, чтобы мой племянник, как я когда-то, имел несчастье предать суду невиновного.
Старик произнес эти слова с таким чувством, что Симон вздрогнул.
— Ты видишь человека, — продолжал господин Феро, — о котором всегда судили несправедливо. Я всегда повиновался только долгу, и никогда — личным чувствам. Я говорил о господине Анри де Венаске с племянником. Он считает его виновным.
Симон понурил голову.
— А я, — закончил речь советник, — считаю, что он невиновен.
У Симона вырвался крик.
— Знаешь, зачем я тебя позвал?
Он отступил еще на шаг назад и уставил странный взгляд — взгляд, где смешались удивление с недоверием — на человека, которого он до сих пор считал величайшим врагом семейства, де Венаск.
— Вы, сударь?.. Вы?.. — проговорил он.
— Да, я.
— Вы считаете господина Анри… невиновным?
— Считаю.
Но Симон не сразу ему поверил.
Крестьянский инстинкт подсказывал ему: не в первый раз судья говорит в пользу невиновности обвиняемого лишь затем, чтобы получить неопровержимое доказательство его вины.
Господин Феро, очевидно, догадался, что происходило в душе Симона, и сказал:
— Слушай меня хорошенько.
— Слушаю, сударь.
— Я больше в суде не служу: мне нет никакой выгоды искать преступника.
"А ведь и впрямь", — подумал Симон.
— Но я не хочу, чтобы мой племянник совершил ту же ошибку, что и я.
Господин Феро произнес это таким искренним тоном, что Симон невольно воскликнул:
— Так вы и вправду, сударь, думаете, что господин Анри не виноват?
— Я думаю так, а ты?
— А я уж и не знаю…
Этими словами Симон выразил все сомнения, все тревоги, мучившие его с той роковой ночи, когда Анри де Венаск с таким спокойствием, такой уверенностью в себе отдался в руки жандармов.
— Так вот, — сказал советник, — я позвал тебя потому, что ты можешь мне помочь: рассказать, как было дело, и докопаться до правды. Рассказывай, я слушаю.
И господин Феро приготовился слушать.
VII
Если мы вернемся к тому дню, когда Симон так яро отстаивал честь семейства де Венаск в разговоре со Стрельцом и Коробейником, мы поймем, как пламенно он сам желал, чтобы ему доказали невиновность барона Анри.
Но сам он в эту невиновность давно уже не верил и только в последние несколько недель стал в нее верить слабо.
Ужасное воспоминание оставалось для него убийственной уликой против Анри.
Он вспоминал ту ночь, когда перевозил черных братьев.
Ведь их капитан тогда сказал ему с угрозой:
— Берегись, у тебя слишком длинный язык!
Паромщик был потрясен услышанным — казалось, он узнал голос барона де Венаска.
А потом у него же в доме Анри арестовали.
Тут его уверенность заколебалась — он начал сомневаться.
Теперь, наконец, человек, который по профессии всегда во всяком видел преступника, сказал ему: "Я верю, что господин де Венаск невиновен — давай искать этому доказательства".
Все это привело рассудок паромщика в полное смятение.
Но часто под золой кроются еще не погасшие угли, и в самой темной мгле таится отблеск ослепительной молнии. Одно слово может озарить светом весь этот хаос.
— Говори, — сказал ему господин Феро, — расскажи все как было.
И Симон не заставил просить себя дважды.
Он рассказал, как однажды до рассвета господин Анри переправился на пароме Мирабо в альпийской карете, и с тех пор до того дня полгода спустя, когда он в его же доме отдал себя в руки жандармам, Симон его не видал.
Потом паромщик, не опуская ни одной подробности, рассказал про визит черных грешников и дословно повторил те слова, которые произнес их капитан.
— Ты ничего не забыл? — спросил советник.
— Да нет, ничего, — ответил Симон.
— А ты ни с кем не говорил о господине де Венаске?
Этот вопрос, такой простой, стал искрой, от которой возгорелось пламя, ослепительной молнией, разом рассеявшей тьму.
Симон все вспомнил.
Он вспомнил, как той ночью, когда на несколько часов приютил Стрельца и коробейника, разговор все время заходил о господине де Венаске, о старинной вражде его рода с семейством Монбрен, ясно вспомнил, как коробейник сказал, что эта вражда скоро кончится, что господин де Венаск с мадемуазель де Монбрен любят друг друга.
На что он, Симон, ответил, что никогда ее дядя, господин Жан де Монбрен, не согласится на этот брак.
Господин Феро слушал его очень внимательно и ни разу не перебил.
Только когда Симон рассказал все до последних подробностей, советник спросил:
— А про сотню тысяч франков, оставленных господином де Монбреном для племянницы ты говорил?
— Да, конечно.
— А Стрельца ты хорошо знаешь?
— Да, сударь. Он только браконьер, а так человек очень хороший.
— Ручаешься?
— Да, как за самого себя — да и всякий поручится. Его тут все хорошо знают, что вы!
— Он пропадал из виду в те времена, как объявились черные грешники?
— И вовсе нет.
— Каждый день его кто-то видел?
— Да почти каждый. Я сам его перевозил раз с полдюжины. Он все больше на вашем берегу охотится.
— А коробейника ты знаешь?
— Нет.
— А откуда он взялся?
— Тоже не знаю.
— Куда он тогда шел?
— В Маноск.
— Как ты считаешь, он нездешний?
— Да уж какой здешний.
— И с тех пор ты его больше не видел.
— Нет… правда… только…
Симон запнулся.
— Что "только"? — переспросил господин Феро.
— Кажется мне, что я его сегодня видел.
— Где же?
— В трактире в Мирабо. Но я не уверен. Он бороду сбрил.
— Так-так!
— И говорит, что коробейником никогда не бывал.
— Так ты с ним говорил?
— Мы вечеряли вместе.
— В трактире?
— Нет, у господина Николя Бютена.
При этом имени господин Феро вздрогнул, но Симон этого не заметил.
— Так ты ужинал у господина Бютена?
— Да, сударь.
— Это не новый ли хозяин Ла Бома?
— Он самый.
— И ты у него сегодня был в гостях.
— Только что от него.
— Стало быть, ты его хорошо знаешь?
— Да как все в наших краях. Его тут все любят.
— Правда?
— А как же: человек он честный, господин-то Бютен, душа нараспашку, да и компанейский.