Проведя рукой по запутанным волосам, она почувствовала в них песок.
— Я хочу принять душ, — произнесла она, выглядывая из-за его торса и оглядывая комнату.
Эмма начала вертеться, пытаясь вырваться из его хватки, и Лаклейн ее отпустил.
— Я помогу тебе. Ты все еще слаба…
— СА-МА! — выпалила она и зашагала в шикарную — современную — ванную. Поспешив закрыть за собой тяжелую дверь, Эмма с ужасом обнаружила грязь под ногтями.
Сняв, как оказалось, ЕГО рубашку — которую он же на нее и надел — Эмма взглянула на ужасные шрамы, исполосовавшие ее грудь, и, пошатнувшись, издала невольный стон. До конца своей жизни ей не забыть взгляд того вампира в момент, когда он накинулся на нее с когтями.
Она отчетливо помнила, как пожалела о том, что ударила его головой.
Как подумала. — «Теперь мне конец», — когда он замахнулся для удара.
Зачем она тогда спровоцировала его?
Включив душ, Эмма подождала, пока вода нагреется, и ступила под поток. Смывая засохшую кровь с волос, она наблюдала, как окрашенные алым струйки сбегали вниз. Все еще дрожа, Эмма попыталась сосредоточиться на мытье.
Три вампира.
Вода, кружась, всё исчезала в стоке.
Зачем я спровоцировала его?
«Но ты ведь жива?»
Она должна была умереть. Но выжила. Ей удалось спастись.
Эмма нахмурилась.
Она пережила вампиров. Солнце. А также нападение ликана. И все это за последнюю неделю. Самые жуткие кошмары, терзавшие ее десятилетиями, — Эмма прикусила губу, — становились чем-то пустяковым?
— Эмма, позволь помочь тебе.
Она быстро вскинула голову.
— Ты случаем не думал приобрести завод по производству замков! Я сказала — сама!
Он кивнул, соглашаясь.
— Ага, именно так ты обычно и отвечаешь, а я все равно остаюсь. Так уж у нас повелось.
Голос Лаклейна был спокоен, и хотя идея казалась безумной, в ЕГО словах — что поразительно — звучала рассудительность.
«Уединение? Его не будет…»
Едва вспомнив эту фразу, Эмма схватила бутылочку шампуня — ее бутылочку шампуня, уже распакованную и стоящую здесь, будто Эмма собиралась остаться тут надолго — и швырнула в него. Она метнула ее с такой силой, словно та была кинжалом. Пригнувшись, Лаклейн увернулся от броска, и бутылочка вылетела в соседнюю комнату. Раздавшийся грохот разбившегося стекла показался Эмме достижением.
Но зачем она его провоцировала?
Затем, что это было здорово.
Он приподнял брови.
— Ты можешь снова пораниться.
Не оборачиваясь, Эмма потянулась за флаконом с кондиционером.
— Но сначала я пораню тебя.
Когда она взяла еще одну бутылочку, Лаклейн кратко кивнул.
— Как знаешь.
Закрыв за собой дверь, он подумал, что ему, похоже, придется еще привыкнуть к тому, что он не всегда сможет поступать в своем доме так, как того желает.
Заметив бесценное зеркало, которое она разбила, Лаклейн вспомнил, что оно находилось в Киневейне веками и могло быть самой древней вещью, сохранившейся с тех времен.
Но лишь пожал плечами. По крайней мере, к Эмме возвращались силы.
Вот уже пятнадцать минут Лаклейн мерил коридор шагами. Прислушиваясь на тот маловероятный случай, если она его позовет, он размышлял, как уговорить Эмму снова попить из него. Если его кровь делала ее сильнее, тогда она получит ее в избытке, и он за этим проследит.
Эмма злилась, желая вернуться к своей семье, и он понимал это. Но просто не мог отправить ее домой. Или поехать с ней. Как? Если пообещал не причинять вреда ее родным, даже защищая себя.
Лаклейн сожалел, что был вынужден вести себя с Эммой так резко. Он помнил, что ей пришлось пережить. Но сейчас у них просто не было времени на обходительность.
Вернувшись в их комнату, он застал Эмму чистой и одетой — будто готовой к выходу.
— И куда это мы собрались? — выпалил он. — Тебе нужно лежать в кровати.
— Хочу прогуляться. Ты сказал, что здесь безопасно.
— Конечно, безопасно, и скоро мы обязательно …
— Видишь ли, весь смысл этой прогулки в том, чтобы избавиться от тебя. Возможно, я и застряла тут еще на четыре ночи, но это не значит, что я должна проводить их с тобой.
Он взял ее за локоть.
— Тогда ты сначала попьешь.
Бросив испепеляющий взгляд на его руку, она произнесла:
— Отпусти.
— Ты попьешь, Эмма, — рявкнул он.
— Да пошел ты, Лаклейн! — закричала она в ответ, вырвавшись из его хватки. Когда он снова притянул ее к себе, она так быстро замахнулась, что движение вышло едва заметным. Лаклейн еле успел перехватить ее ладонь, прежде чем та ударила его по лицу.
Издав низкий, грозный рык, он схватил Эмму за затылок и прижал ее к стене.
— Я предупреждал тебя, чтобы ты меня больше не била. В следующий раз, как выкинешь подобное, я дам сдачи.
Она держала подбородок гордо поднятым, хотя в глубине души молилась, чтобы в нем не проснулся зверь.
— Один твой удар может меня убить.
Его голос стал хриплым.
— Ударить? Никогда! — наклонившись ближе, он коснулся ее губ своими.
— За каждый твой удар, я буду получать поцелуй в качестве платы.
Эмма почувствовала, как от этих слов затвердели ее соски, и разозлилась на себя за отсутствие контроля над своим телом. Казалось, у него над ним было больше власти, чем у нее. Несмотря на все смятение и панику последних ночей, одного легкого касания его губ оказалось достаточно, чтобы она почувствовала желание. Даже вопреки тому, что испытывала подлинный ужас перед тем, что таилось внутри него. А вдруг он обернется во время секса? Эта мысль заставила ее сорваться.
— Я знаю, что ты хочешь больше, чем просто поцелуй. Разве не поэтому ты принуждаешь меня оставаться здесь до полнолуния? Чтобы переспать со мной? — о чем не раз и заявлял.
— Я не стану отрицать, что хочу тебя.
— А что если я предложу покончить с этим? Сегодня же. Чтобы уже завтра я смогла уехать.
Она буквально ощущала, как он взвешивал свой ответ.
— Ты готова переспать со мной, только чтобы уехать на пару дней раньше? — в его вопросе почти чувствовалась обида. — Значит, твое тело в обмен на свободу?
— А почему нет? — практически прошипев, поинтересовалась она. — Вспомнить хотя бы все то, что я делала в душе парижского отеля, только чтобы сделать один телефонный звонок.
Лаклейн быстро отвернулся, и Эмме даже показалось, что он вздрогнул. Подойдя, прихрамывая, к камину, он опустил голову и стал всматриваться в языки пламени. Она никогда не видела, чтобы кто-то смотрел на огонь так, как он. В то время как других, казалось, завораживало и убаюкивало пламя, Лаклейна оно будто настораживало.