– Отлично, спасибо… Егор, пойдем, сейчас сами доберемся!
Ничто так не расскажет о городе, как раннее утро. Утро со спешащими прохожими, уже сумрачными витринами – вечерняя иллюминация погашена, а магазины еще закрыты, с запахом кофе, зябкого воздуха и влажной мостовой. В эти часы город еще остается самим собой, для своих. В эти часы даже случайный путник становится своим, местным, и невольно подчиняется утреннему ритму. Речной трамвайчик, на котором они намеревались добраться до выставочного комплекса, еще не ходил, в такси можно было сесть только на специальных стоянках – в старом городе большинство улиц были пешеходными, и только жители этого района могли в определенные часы выехать со своих дворов. Автобусы и трамваи Берту и Егора не соблазнили. Они решили идти пешком и заодно рассмотреть город. Площадь старого собора и близлежащие узенькие закоулки с малюсенькими внутренними дворами, мостовая шириной в три плитки – Берте вроде бы все это напоминало Бат. Но, приглядевшись, она поняла, вернее, почувствовала разницу – здесь не было староанглийской степенности и основательности, здесь была французская легкость, приправленная немецким уютом. Пройдя еще немного, Берта с Егором очутились на другом конце старого города.
– А вот это и есть Франс-Пти! Между прочим, с этого острова и началась современная Франция как государство. Именно с этого островка!
Егор весело посмотрел на нее:
– А ты откуда знаешь?
– Я читала когда-то. Очень давно, в каком-то древнем географическом словаре. Но я даже представить себе не могла, что когда-нибудь буду здесь! Огромное спасибо, что взял меня! – Берта повернулась к Егору и увидела на его лице смущенную улыбку.
– Это хорошо, что ты согласилась, а то сейчас как навалятся там на меня!
– Не навалятся, не дадим навалиться!
Болтая о пустяках, они прошли мимо старых, еще средневековых домиков, мимо шлюза, мимо поздних, уже девятнадцатого века, больших парадных зданий, окруженных огромными пятнистыми платанами, и подошли к низкому, растопырившему, словно щупальца, свои корпуса выставочному комплексу.
Егор лукавил, когда говорил, что ему нужны помощники. Договариваться он умел, правда, делал это шумно, радостно, словно не склонял на свою сторону собеседника, а приглашал его на дружескую вечеринку. Противоположная сторона поначалу пыталась сопротивляться, но сдавалась под напором его буйного обаяния. Картины были уже освобождены от упаковки и стояли вдоль стен. Берта, покинув Егора, который с куратором мероприятия, темноволосой милой француженкой, сверяли какие-то списки, прошла вдоль стены.
Раньше она не уделяла особенного внимания творчеству Егора – ей был важен его статус, большой дом, связи. «А у него очень интересные картины. Необычные». Берта не была большим любителем современной живописи – полотна восемнадцатого и девятнадцатого веков в гостиной Дэнниса ей были ближе и понятнее, но не отдать должное экспрессии этих работ она не могла. «Это его натура, его характер, – решила она, – свободный, стремительный какой-то, бескомпромиссный. В нем чувствуется такая воля к движению, что невольно поддаешься ей! А Дэннис немного другой. В нем что-то есть такое, такое… дистиллированное». Берта издалека посмотрела на Егора. Высокий, спортивный. Разговаривая, он часто откидывал со лба прядь волос. В этом движении не было мужского кокетства, но было изящество силы и свободы. Стоял он немного расставив ноги, как бы пружиня. «Он очень хорош! Как я этого раньше не замечала. Он даже красив! И, бесспорно, талантлив!» Берта вдруг почувствовала укол ревности. Миловидная куратор явно строила Егору глазки, а она, Берта, так недальновидно распоряжается тем, что само идет ей в руки.
– Егор, дорогой, заканчивай, я просто умираю от голода! – эту фразу Берта против обыкновения произнесла по-русски, таким образом обозначив имущественные претензии. Француженка досадливо оглянулась, но, оценив противницу, сдалась. Егор удивленно оглянулся – в тоне Берты впервые за все это время послышалось что-то личное. Он внимательно посмотрел на нее, улыбнулся и так же по-русски ответил:
– Берта, две минуты, и пойдем тебя кормить!
Действительно, решение организационных вопросов заняло совсем немного времени, и к четырем часам Берта с Егором уже были свободны. Они медленно шли по улицам города. Было тепло. Солнце, падавшее на желто-красную листву, украсило отсветами сумрачные строения, вода мерцала в гранитном желобе набережных.
– Куда пойдем обедать? – Егор лукаво посмотрел на Берту.
– Туда, где сытная еда! – Берта рассмеялась. – Я не хочу фиглей-миглей, как говорят мои бабушки. Я хочу еды!
– Хорошо, – кивнул Егор, и они свернули с набережной, прошли площадь с каруселью, которая издавала щемящие шарманочные звуки, миновали пятачок, главным на котором было изваяние печатника Гуттенберга, перешли мост и, пройдя еще немного по петляющим улицам, оказались у огромного красноватого здания. На большой мраморной доске было начертано «Биржа».
– А пообедать?! – Берта бросила на Егора полный комичного отчаяния взгляд.
– И пообедать – тоже! – сказал он и увлек ее в боковую дверь. «Ресторан «У биржи», – успела прочитать Берта. Войдя в помещение, они оглянулись – почти все было занято, кроме одного столика в углу у окна. Туда их проводил метрдотель, который и подал им меню. Но меню Егор с благодарностью отклонил и тут же сделал заказ подоспевшему официанту. Егор говорил по-английски, француз, явно не желавший этот язык понимать, вынужден был послушно кивать – в этих посетителях он распознал иностранцев, вот только кто они, понять было сложно. Таких прожженных психологов, как сотрудники ресторанов, английский язык сбить с толку не мог. Они людей оценивали по каким-то другим, только им ведомым, критериям.
– Положись на меня! Я тут уже обедал, так что знаю, что к чему. – Егор бойко диктовал официанту строчки из меню.
Берта тем временем разглядывала ресторан. Он был типично французским – темного дерева перегородки, диваны, мягкие кресла и те самые занавески в пол-окна, получившие название «бистро». Публики было много, она была разношерстная – такую даже разглядывать не очень интересно, никаких умозаключений или закономерностей не выведешь. Да и Берте сейчас был интересен ее попутчик. Она наблюдала, как Егор делает заказ, рассматривала его руки, пальцы. Впервые за все время их знакомства она видела в нем не обладателя красивого лондонского дома, не художника с весьма сомнительным будущим, не приятеля, а молодого мужчину – красивого и уверенного в собственном успехе. Эта уверенность была во всем, что он делал.
– А почему Дэннис не участвует в выставке?