статей и специально посвященном инородцам выпуске «Этнографического сборника» (1858). В целом процент статей об инородцах во всех изданиях ИРГО был невелик по сравнению с работами о славянских народностях (великороссах, малороссах, белорусах), составлявших то, что позднее обрело название «триединой русской нации»437.
Этнографические статьи и очерки печатались, разумеется, не только в изданиях, аффилированных с ИРГО: читатели регулярно находили их на страницах едва ли не всех толстых журналов438, а также отдельными изданиями – например, знаменитый многотомник А. Терещенко «Быт русского народа» (1848). К началу 1850‐х гг. этнографический дискурс в Российской империи имел центр (ведомственные журналы, научные проекты и экспедиции) и периферию (толстые журналы, литературная этнография). Можно сказать, что он приобрел очертания, по М. Фуко, дискурсивной формации439, т. е. сформировался особый порядок дискурса, который управлял порождением новых высказываний о народе, обычаях, фольклоре, традициях и значимости их фиксации для контроля над населением империи и создания резервуара культурных сведений, банка данных о ней. Характерно, что уже в конце 1840‐х гг. этот порядок дискурса спустился в низовую массовую сферу народных гуляний в Петербурге: как обнаружил А. М. Конечный, в 1848 г. в балагане на Адмиралтейской площади «крепостные люди помещика А. А. Жеребцова „представляли с некоторым успехом пьесы из народных сказок и народного быта“»440.
К середине 1850‐х гг. ИРГО стало подобием «социальной сети», членство в которой считалось престижным и необходимым для идентификации себя с обширной группой прогрессивно настроенных офицеров, администраторов, ученых и писателей, заинтересованных в изучении русской и других народностей, а значит, и модернизации страны. К 1856 г. среди членов общества значились многие известные писатели и поэты – Тургенев, А. К. Толстой, Салтыков, Панаев, Тютчев, Погодин, Максимов441. Многие из этого списка представлены в моем корпусе.
Наиболее значительным событием второй половины 1850‐х гг. с точки зрения участия писателей в географическом и этнографическом изучении Российской империи стала так называемая «литературная экспедиция» Морского министерства 1855–1861 гг. Писатели А. Н. Островский, А. Ф. Писемский, М. Л. Михайлов, Г. П. Данилевский, А. А. Потехин, С. В. Максимов и др. были отправлены в казенную командировку с целью описать рыболовство и судоходство прибрежных жителей некоторых регионов, чтобы доставить сведения для реформы набора во флот. Несколько экспедиционеров были известными авторами, работавшими в том числе в жанре «рассказа из крестьянского быта»: Писемский, Михайлов, Потехин, Максимов создали в 1850‐е гг. не по одному произведению этого жанра. Как мне уже доводилось писать, этнографический дискурс, литературная продукция названных авторов и реформистские устремления «либеральных бюрократов» во главе с великим князем Константином Николаевичем, возглавлявшим Морское министерство, во второй половине 1850‐х гг. тесно переплетались442. Эти взаимодополняющие контексты, и в первую очередь институциональная, государственная поддержка «литературной экспедиции», позволяют объяснить то общественное внимание, какое было приковано и к обсуждению крестьянского вопроса, и к произведениям о крестьянах, воспринимавшимся публикой как часть большой модернизационной парадигмы, особенно после восшествия на престол Александра II.
Научный этнографизм имел проекцию и в дискурсе художественной прозы, в частности в рассказе из крестьянского быта. На основе корпуса из 230 текстов я выделил три наиболее распространенные формы проявления этнографизма.
1. Этнографически ориентированное описание различных типов и профессий крестьян (крепостных и вольных, в том числе предметов, реалий и хозяйственных процессов)
Короткая проза о крестьянах с 1770‐х по 1861 г. представляла читателям широчайшую палитру почти всех типов крестьянского населения империи и типов труда. Вот неполный список наиболее заметных и частотных типов крестьян с указанием текстов, где они в том или ином виде фигурируют:
• земледельцы (барщинные и оброчные): «Антон-Горемыка», «Светлое Христово Воскресение», «Пахарь», «Пахотник и бархатник» Григоровича;
• оброчные, хозяйствующие, представители разных ремесел отходники (каменщики, плотники, каменотесы, водовозы): «Хорь и Калиныч» Тургенева, «Водовоз» Башуцкого, «Плотничья артель» и «Питерщик» Писемского, «Кулачок» Максимова и др.;
• дворовые (лакеи, кормилицы, няни, дворники, повара, буфетчики, горничные, камердинеры, ключники): «Льгов» Тургенева, «Любовь дворовых» Крестовского, «Хамово отродье» Кукольника, «Развеселое житье» Салтыкова-Щедрина, «Лихой человек» Марко Вовчок, «Мои старые знакомцы. Передняя» Лазаревского, «Саввушка» Кокорева, «Кирилыч» Мея и др.;
• скотницы: «Деревня» Григоровича, «Саргина могила» Петрова;
• извозчики: «Извощик» Запольского, «Мешок с золотом» Полевого, «Корыстолюбец» и «Искушение» Погодина, «Честный извозчик» Русанова, «Извозчик-ночник» Булгарина, «Жизнь и похождения Тихона Афанасьева» Славутинского и др.;
• коробейники: «Чужая голова – темный лес» Гребенки, «Искушение» и «Памятка» Даля;
• отставные солдаты: «Горькая участь» Чулкова, «Отставной солдат» Булгарина, «Рассказ русского солдата» Полевого, «Солдатка» Авдеевой, «Отставной солдат Пименов» Салтыкова, «Богомолка» Петрова, «Дедушка Назарыч» Погосского;
• фабричные крестьяне: «Певцы» и «Бежин луг» Тургенева, «Четыре времени года» Григоровича;
• бурмистры/управляющие из крестьян: «Бурмистр» Тургенева;
• свободные выкупившиеся крестьяне: «Своя рубашка» Славутинского;
• держатели постоялых дворов из крестьян: «Постоялый двор» Тургенева, «Накануне Христова дня» Левитова;
• музыканты-капельмейстеры из крестьян: «Даровитость русского человека» Т. (анонимный автор), «Изуроченная» Петрова;
• бурлаки: «Смедовская долина» Григоровича, «Наносная беда» Петрова;
• дьячки из крестьян: «Неожиданное богатство» Кобяковой.
Из этого далеко не исчерпывающего всего многообразия крестьянских типов списка видно, что земледельческий барщинный труд отнюдь не доминирует в общей картине различных габитусов крестьянской жизни первой половины XIX столетия. Значительная доля принадлежит дворовым, которые находились в непосредственном каждодневном контакте с помещиками и управляющими и потому часто представляли гораздо более богатый материал для художественных и документальных повествований, в том числе автобиографических. Тем привлекательнее для широкой публики на ранних порах развития жанра выглядели тексты, целиком посвященные земледельцам, как правило оказавшимся в трудной, подчас критической ситуации. Фурор «Антона-Горемыки» (1847) Григоровича отчасти объясняется тем простым обстоятельством, что до него никто не строил действия вокруг судьбы барщинного земледельца, которому нечем платить оброк.
Крестьянский земледельческий труд стал постепенно входить в литературу в гораздо более полном, чем до того, объеме, и тут же у авторов появилась потребность в соответствующей лексике для описания его реалий. Писатели использовали сноски, ссылки, курсив, примечания, разъясняющие читателю значение специальных слов и понятий (например, в «Антоне-Горемыке» Григорович поясняет, что такое «коренная ярмарка», «кулига»). Однако большая часть таких пояснений должна была быть инкорпорирована в само описание жилищ, пахоты, косьбы и других естественных для крестьян процессов, чтобы не перегружать читателя обилием незнакомых слов, а страницы – сносками.
2. Этнографические экскурсы в традиции, обычаи и обряды крестьян
Практически каждый рассказ из крестьянского быта в том или ином виде содержал упоминание повседневных практик и обрядов крестьян – свадеб, похорон, посиделок, гаданий, ворожбы, знахарства, колдовства, коновальства, заговоров и т. п. Однако текстов, целиком или