помочь, так он завсегда.
Улыбаюсь и машу рукой.
— Ладно-ладно, не старайся за всех-то! Дело хорошее сделали, и я никого не забуду, ни почетом, ни деньгами.
Два моих слушателя благодарно кланяются, и тут, скрипя колесами, подъезжает телега, на ней мужичонка с седой куцей бороденкой, в подпоясанном зипуне и заячьей шапке.
Мужичок спрыгивает с облучка и стаскивает с головы шапку.
— Здоровьишка вам, господа хорошие. Мне бы вот зерно помолоть. К кому…
Ярема тут же вскинулся.
— Ты что, дурья башка, не видишь к кому обраща…
Схватив за кушак, обрываю его на полуслове.
— Чего ты взъерепенился! Помоги лучше, кликни мельника. Не видишь, человек издалека.
Зыркнув сурово на мужичка, Ярема все ж побежал звать мельника, а я подошел к телеге. Пять больших, накрытых рогожей плетеных корзин заполнены зерном, и возчик как раз начал их отвязывать.
Меня он явно не знает, а после устроенной Яремой выволочки вообще старается не смотреть в мою сторону. Поэтому, желая завести разговор, добавляю в голос мягкости и сопереживания.
— Издалече чай приехал?
Тот охотно соглашается.
— Да десятка два вёрст, а может и с гаком! Деревенька Змеиное, что возле Медновского острога.
Честно сказать, я и не знал, что Медное уже обросло какими-то деревнями. В благодушном настроении продолжаю расспрашивать чисто из любопытства.
— Ну и как там у вас дела? Всего ли в достатке?
— Да грех жаловаться! Приютили вот, землю дали, плуг опять же, инструмент, лошадок. Еще б налогом так не душили, да процентом банку, так и совсем жизнь бы наладилась.
Тут у меня впервые закралось подозрение, что чего-то с деревенькой этой и со стариком не совсем так.
— А давно вы обосновались-то в Медном? — Задаю вопрос, потому как старик явно не местный, а из беженцев.
— Так зимой этой пришли. Со Смоленска мы… Там совсем житья от литовцев не стало, а тут прослышали, что в Твери землю сразу дают, вспоможение подъемное, да и поборы умеренные, вот и решили всей общиной сняться и к вам переехать.
«Тааак! Получается и года у меня не живут. — Начинаю потихоньку закипать. — Тогда кто ж такой хитрожопый у нас объявился⁈»
Дело в том, что как на Тверских землях, так и на моих личных первый год с переселенцев никаких налогов брать не положено. На то есть решение городской думы мою подписанное. Бояре, конечно, на своих землях вопреки закону тайком беженцев обирают. Я о таком слышал, но пока вынужден закрывать на это глаза, потому как ссориться с Тверской господой сейчас не время.
В любом случае все это, как я полагал, происходит не у меня, а где-то в дальних боярских поместьях. А тут на тебе, на моей земле, прямо под носом! От такой наглости прям кулаки зачесались.
«Убью!» — В голове вспыхивает холодное бешенство, потому что я абсолютно уверен, чьих рук это дело.
Выдохнув, успокаиваюсь и для верности спрашиваю.
— А кому же налоги-то платите?
Поставив тяжелую корзину, мужик утер пот со лба.
— Так, этому же… — Он напрягся вспоминая мудреное имя. — Немцу, Якобсону, во… Он нас поселял, по его слову плуг нам дали на посев, семян, двух лошадок… — Он начал загибать пальцы. — Еще лопату, два топора…
— Стоп! — Прерываю его подсчеты. — Бумаги какие подписывали? Кто?
От прозвучавшей в моем голосе нескрываемой злости мужичок вздрогнул.
— Дак староста наш, Афонька Косой, — Он на всякий случай отступил на шаг. — Он палец свой прикладывал.
Смиряю бушующий во мне гнев.
«Чего старика-то пугать, он тут совершенно не причем!»
Немца Генриха Якобсона я подобрал в Дерпте. Какого он роду-племени не спрашивал, но по его роже и так было видно. У епископа Германа он заведовал всей канцелярией, а еще ссужал церковные деньги местным баронам. Епископу таким делом заниматься было не с руки, вот и сидел у него тайный человечек.
«Вот, — подумал я тогда, — кандидатура на пост главы будущего Военно-сберегательного банка. Считать умеет, с делом знаком. Тем более, новый человек в Твери, пока притрется на новом месте, пока пообвыкнется, точно по первости воровать не будет».
Привез я этого Генриха в Тверь, посадил на подъемные кредиты беженцам. Объяснил ему всю политику, мол тут тебе не Дерпт, про двадцать пять процентов годовых забудь… Я беру только пять. Для меня важно, чтобы люди осели, закрепились, жирком обросли и начали пользу городу приносить, а сиюминутная прибыль вторична.
Тот все усвоил и, действительно, человеком оказался толковым. Бумаги всегда в полном порядке, прям циферка к циферке. Работает споро, не ленится, с людьми вежлив и обходителен. В общем, до сего дня у меня претензий к нему не было. Теперь вижу зря! Про вторичность прибыли для меня он понял буквально.
Окидываю взглядом двор мельницы и вижу оседланную лошадь. Ничего больше не говоря, оставляю старика и, отвязав коня, запрыгиваю в седло.
Тут Ярема с мельником из дверей вышли, но и им я ничего объяснять не стал, только крикнул на ходу.
— Я в Заволжский! Коня потом верну.
До поселка версты три промчались лихо, думаю, коняка так давно не бегала. Влетели в ворота и прямиком через площадь к моему дому. Там на первом этаже вся администрация моя сидит.
Слетаю с седла, в два прыжка запрыгиваю на крыльцо, но тут останавливаюсь. Выдыхаю и пробую успокоиться.
«Стоп, не горячись! Может, человек и не виноват вовсе. Может, на него наговаривают. Вспомни про презумпцию невиновности, дай сначала обвиняемому возможность оправдаться».
Подействовало! Открываю дверь и, пройдя по коридору, захожу в контору отделения банка.
Увидев меня, Генрих тут же вскочил и согнулся в поклоне.
— Желаю здравствовать господину консулу!
— И тебе не хворать! — Не могу сдержаться от сарказма, но скрываю это за широкой улыбкой, мол хозяин шутит.
Немец все же угрозу уловил и как-то враз весь напрягся.
— Чего изволит господин консул? — Он изобразил еще один поклон.
Сажусь на стул напротив него и, подумав с секунду, выдаю.
— Да вот хочу посмотреть, что у тебя есть по деревне Змеиное.
Тот суетно начинает перебирать бумажки на столе, для верности постоянно приговаривая.
— Змеиное, Змеиное где-то здесь было. Только что же ведь видел.
Бумаги у меня хватает. В прошлом году мы ее сами начали делать, поэтому никаких свитков. На столе прямо как в двадцать первом веке сплошные папки, только компьютера да шариковой ручки не хватает.
— Сейчас, сейчас! — Бормочет мой бухгалтер и поворачивается к шкафу у него за спиной. — Я же точно видел эту папку совсем недавно.
И тут до меня доходит, нет никаких бумаг на эту деревню. Деревня есть, но словно бы ее и нет!
Мысленно поражаюсь наглости этого человека. Получается, он вывел из учета кусок земли, поселил на нее людей и собирает с них дань. В открытую, никого не таясь! Потому как все думают, что доход идет мне, а на деле то нет. Я ведь проверяю все по бумаге, а сколько этих деревень, хуторов и прочего в реальности ведь не знаю.
Тут у меня появляется пугающая мысль.
«А может у этого прыща не одна такая деревня призраков?»
В этот момент перестав шарить по полкам, Генрих хлопает себя по лбу.
— Точно! Совсем забыл! — Для убедительности он хлопает себя еще раз. — Она же в городе! Я же ее возил на прошлой неделе сверять с городскими данными. Там видать и оставил.
Он тут же сгибается в поклоне.
— Вы уж простите меня, герр консул! Один я тут, совсем зашиваюсь, но не извольте беспокоится, сегодня же съезжу в Тверь и привезу ее.
Медленно поднимаюсь из-за стола.
— В Твери говоришь!
— В Твери, в Твери! — Искренне смотря мне в глаза, Генрих продолжает лебезить и кланяться. — Сегодня же привезу! Нет, прям сейчас поеду и привезу.
Он было бросился к двери, но я остановил его на пути.
— Да, не торопись ты так! Это ж не к спеху!
— Так мне не трудно совсем. — Излучая желание услужить, Генрих попытался просочиться к выходу, но у него не получилось.
Приобняв его за плечи, разворачиваю обратно.
— Успеешь еще, лучше скажи, сколько с деревеньки сей налогу то сняли за этот год. — Смотрю прямо в его честнейшие глаза. — У тебя же, я знаю, идеальная память. Ты все цифры наизусть помнишь.
— В этом году⁈ — Почувствовав неладное, Генрих сделал вид, что вспоминает.
В этот миг я понимаю, что этого человека подвела жадность. Если бы он не тянул с крестьян больше положенного, то я еще долго ничего бы не узнал. Это переполняет чашу моего терпения.
— В этом году, в этом! — С этими словами мой кулак впечатывается новоявленному банкиру прямо в подбородок.
Закатываются белесые глазки, башка отлетает назад как бильярдный шар, и сам Генрих с грохотом валится куда-то за стол.