— Серьезный повод ненавидеть блохастых, — сначала улыбнулся Мурес, но резко нахмурился и подцепил меня за подбородок.
Что в моем лице увидел мужчина, было не сложно догадаться — грядущую истерику он там усмотрел. В глазах точно стояли слезы, а меня начинало потряхивать. Лучшим решением было бы вовсе отсюда сбежать и никогда не возвращаться. Капитан решил по своему: развернул меня и, придерживая за плечи, утащил на балкон.
Пока я пыталась утихомирить бурю внутри, чтобы банально не разреветься, меня попытались прижать к стенке. Это произошло как никогда кстати, позволив стремительно взять себя в руки. И пока еще Мурес не успел взять меня в тиски, практически на автомате присела, нырнув под рукой мужчины. Он совсем не ожидал такой прыти от девицы в растрепанных чувствах, да еще и в неудобном платье. Про последнее забыла и я, едва не рухнув носом в пол. Спасло меня от падения легкое озверение дарха, который в лучших чувствах обманутого военного успел жестко вцепится в руку и дернуть меня на себя. Похоже даже, что у капитана больше сработали какие-то годами отработанные рефлексы по поимке неблагонадежных граждан. В итоге, я сильно врезалась плечом Муресу четко в солнечное сплетение, но Табурет даже не дернулся. В голове лихорадочно забилось “стены нет, стены нет”. Но перспектива ее появления маячила на горизонте, поскольку дарх уже крепко прижимал меня к себе за талию, хоть все еще боком. А еще вглядывался сверху вниз недобрым взглядом.
— Никто не будет прижимать меня к стене! — собрав остатки собственного самоконтроля, рявкнула я, смотря мужчине прямо в глаза.
— По какому поводу слезы, Сатор? — судя по тону, давно назревший допрос начинается прямо сейчас.
Внутри что-то надломилось. Какая-то тщательно и давно воздвигнутая плотина лопнула, как сухая соломинка. А все скопившееся за преградой хлынуло огромным сносящим потоком.
— Да какое вам вообще дело! — уже захлебываясь слезами, завопила я, — да вы все равно ничего не поймете!
— Чего же не пойму, Оника? — черство хмыкнул Табурет, — Хотя да, с кем согрешила твоя мать, что наследие эльфов в виде высокого роста, обошло тебя стороной, вопрос не простой.
— ОНИ ОБА МОИ РОДНЫЕ ПАПА И МАМА!
Это был просто истерический ор о давно наболевшем. Как ни крути, дарх интуитивно знал, какие вопросы задавать, чтобы довести опрашиваемого до эмоционального шторма. Но все это в тот момент я не осознавала. Мне было чертовски больно и хотелось просто докричаться до кого-то. И все равно родители были передо мной или большой начальник серьезного ведомства. Вот последнее забывать точно не стоило. Но меня уже ничего не могло остановить и периодически захлебываясь воздухом, я выкладывала все, как на духу:
— В девять лет все заметили, что я перестала расти! Чистокровные эльфы всегда выше всех остальных детей. Меня проверили у всех целителей, которые, как под копирку, говорили “девочка здорова!”. После этого дома начались постоянные скандалы. Отец обвинял мать в измене, она его в нечистокровности и плохом наследии. Почти год я жила в таком аду, где на глаза родителям лишний раз не хотелось попадаться. В итоге, великая и непорочная Мефея Сатор не выдержала таких оскорблений и потащила меня на ритуал круга крови!
— Это очень болезненная процедура, — некоторое сочувствие от дарха было неожиданным.
Мурес давно перестал убивать меня взглядом и теперь просто внимательно слушал, продолжая все также придерживать меня за талию. Вырываться было бы рискованно. Во-первых, в платье далеко от крылатого тренированного шпиона не убежишь, во-вторых малейшее трепыхание, и я окажусь прижатой к стене. А этого допускать категорически нельзя. Решила закончить собственное откровение, все равно капитан заставит теперь рассказать все до конца.
— Ритуал установил, что отец родной и мать тоже. Ну так, на всякий случай проверили, — язвительно хмыкнула.
И скрестила на груди руки, прикрывая вырез, который теперь делал меня ужасно уязвимой. В близком присутствии мужчины это чувствовалось особенно остро. Чтобы как-то избавиться от ощущения неловкости продолжила вспоминать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Скандалы прекратились. Мать тут же забеременела еще одним ребенком и вся погрузилась в дела нерожденного дитя, отец ушел с головой в работу. Все стало почти как прежде, но постепенно из моей жизни начали исчезать частные учителя. Потом прекратились балы и походы в гости. Начались вопросы, но родители либо филигранно уходили от ответов, либо попросту врали, придумывая всякие небылицы. Я верила целых четыре года, пока к нам в гости без предупреждения не нагрянула одна из маминых подруг. “О! Оника, а почему ты не в пансионе? Родители говорят, что ты вся поглощена учебой и не находишь времени для выхода в свет!”, - застрявшие на многие годы в голове интонации, передразнила, будто услышала эти слова только что, — так, капитан, вскрылось, что моя семья прячет одну не очень получившуюся дочь.
Выкатившуюся непрошенную слезинку дарх стер с моего лица, заставив отвернутся куда-то в сторону. Прикрыла лицо руками, пытаясь унять эмоции и несколько раз вздохнула и выдохнула. Благо хоть гримм был магическим и без снятия плетения, не размазывался.
— Родители решили настрогать еще детей, дабы убедиться, что их наследие — всем наследиям наследие, — грустно хмыкнула, — а я поняла, что хоть что-то в моей жизне не должно быть ложью и отправилась в закрытый пансион. Поступила и все ждала, когда господа Сатор все поймут и приедут за своей дочерью. Попросят прощения, скажут… что любят меня такой, полутораметровой. Тринадцать лет прошло, свою семью с тех пор я вижу впервые.
На Табурета смотреть не хотелось. Было как-то неловко и странно вывалить это все спустя столько лет на совсем не близкого мне начальника. Но "слезами фурии" его не напоишь, а так… наверное, рано или поздно все равно бы все это узнал. Через окна балкона вдали сияли огни ночного города. Может быть где-то в глубине души у меня теплилась надежда, что Табурет разрешит уехать домой. Пожалеет меня второй раз, как отвратительно бы это ни звучало. Но логика этого мужчины, похоже, останется для меня непостижимой.
— И как твое полное имя? — последовал задумчивый вопрос от Муреса.
— Ониканиэль, — не придавая значения, легко представилась я.
— Еще и подделка документов, Сатор, — обреченно резюмировал этот огатый Табурет, еще и вздохнул тяжело и не давая мне опомниться продолжил, — значит, поступим следующим образом. Мы пойдем к твоим родителям, и ты представишь меня своим женихом.
— Что?! Вы рехнулись? — округлила я глазища раза в три, — да никогда в жизни! Это позор, позор и еще раз позор! Нельзя заключать браки без одобрения семьи! Не заставите! Можете казнить!
Капитан хмыкнул и с какой-то новой непонятной эмоцией на лице мне заявил:
— Будет ли позором для семьи твой арест за преступление пятого порядка прямо на этом балу?
— Вы так не сделаете, — неверяще замотала головой.
Сама же в голове быстро прикинула, что устроить такое вполне в духе Табурета. У него, судя по светским хроникам, что ни бал — то скандал. Думать о мотивах Муреса не было сил, похоже ему просто плевать, по какому поводу устраивать шумиху. Мужчина уже предложил мне локоть, ни капли не сомневаясь в моем решении. И я его приняла. Нелепый спектакль будет лишь позором никчемной дочери, публичный арест же — отпечаток на имя всей семьи.
Балкон мы с капитаном покидали, почти как одна из тех парочек, что попадались нам раньше. Только маршрут у нас был четкий и выверенный: сначала мы миновали толпу людей и вышли прямо в центр зала, который был относительно свободным. Прямо напротив нас оказались мои родители. Это был последний раз, когда я на них посмотрела. Столкнулась глазами с мамой и увидела, как меняется ее лицо, как происходит узнавание. А потом она изящно тыкнула локтем отца куда-то в ребра. Тем временем ни капли не стесняясь вообще никого, Табурет протащил меня через центр зала и уже в пяти метрах от четы Сатор, громко объявил: