Читать интересную книгу Встречи на ветру - Николай Беспалов

– Чего-чего? Это что ещё за органы?

– Тундра ты неогороженная. Это моя предстательная железа, яички и сам пенис. Ясно?

Мое лицо залила краска. Никто и никогда не говорил со мной о таком. Справившись со смущением, я попыталась пошутить:

– Не знаю, в каком состоянии твоя железа, но твоим пенисом можно в фанере отверстия делать.

– Тебе не к лицу солдатский юмор, но пропущу. Врач сказал, что мои сперматозоиды достаточно активны для того, чтобы оплодотворять женскую яйцеклетку.

– Я поняла. – До меня дошло. – Ты беспокоишься, что я не беременею. – Мне стало жалко глупого моего мальчика. – Не беспокойся, я позволю тебе все только тогда, когда это можно. Ты и не заметил.

– Чертовка! Могла бы мне сказать.

Мне до того стало жалко его, что тут – нет, не за столом, конечно, – я отдалась ему, ничего не опасаясь. Это было двадцать третьего марта 1975 года. Запомнили? Впрочем, зачем вам это?

Утром следующего дня Павел и я вышли из дома, когда рабочие приступили к выполнению планов пятилетки. Вместе мы дошли до остановки автобуса, я дождалась, когда Павел сядет в свой номер, а сама решила пройтись. Не знаю, что происходит с женщиной и как скоро она это может почувствовать, но в те минуты я ощутила себя «тяжелой». Вселилась в меня некая умиротворенность: никуда не хочу спешить, так шла бы и шла. Может быть, и дошла бы хотя бы до моста, но тут, что бы вы думали, пошел дождь. Простужаться мне не следует, вскочила в троллейбус и поехала на завод. Как ни крути, а проект постановления парткома написать надо.

В начале декабря 1975 года наблюдавший меня гинеколог сказала, что мне хорошо бы лечь в больницу.

– Вам не восемнадцать лет, к этому прибавьте стресс, что Вы пережили, – она имела в виду смерть мамы, на похороны которой я поехать не смогла, – плюс Ваша работа, – это уже о моем последнем назначении на должность заместителя председателя обкома профсоюза работников легкой промышленности. – Так что завтра и ляжем. – Говорит, как с ребенком.

– Хотите – ложитесь, – отвечаю я, не заботясь о тоне. – Мне же завтра надо проводить семинар с профактивом города и области. Соберется более ста человек, а меня не будет – и что им скажут? Извините, товарищи, но Ирина Анатольевна решила отдохнуть и легла в клинику. – К слову, в нашей больнице № 31 условия не хуже, чем в санатории. – Так?

– Так, – а врачиха с характером, – там и выкинете плод. На своем семинаре актива. – Вижу, она всерьез о выкидыше. Нам с Павлом этого не хватало.

– Хорошо, дайте сутки. Открою, запущу семинар и лягу.

– О Вас говорят, что вы человек с характером. В этом Вашем решении вы проявили настоящий характер. Семинар проведут и без вас, а дитя кроме Вас никто не выносит. – На этом мы расстались.

Уже сидя в служебной «Волге» и сося карамельку, я пришла к выводу, что иногда надо прислушиваться к врачам. Не послушал Павел своего врача и теперь валяется дома, глотает разные пилюли. Мается мой муженек животом, а говорил доктор: соблюдайте диету, не ешьте острого.

Сегодня метет, снег валит и валит. Глядя из окна машины на эту картину, я думаю о том, что работа в отраслевом профсоюзе работников пищевой и легкой промышленности не по мне, так сказать, не мой это профиль. И вообще, мне хочется настоящего дела. Я с завистью смотрю на коллег, занятых строительством. Вспоминаю мою работу в строительном тресте, Ивана Петровича. Надо бы заехать к Ольге Федоровне, узнать, как они живут. В тепле авто меня немного разморило, мне взгрустнулось. Отчего-то вспомнила и Моисея Абрамовича. Жив ли? Навряд ли.

– Ирина Анатольевна, – прервал мои мысли Витя, мой водитель, – может быть, сначала Вы пообедаете где-нибудь в городе? Во Дворце столовая уже не работает, опять в буфет пойдете.

– Какие вы все заботливые, но ты прав, гони на Васильевский остров. Знаешь куда.

На 8-й линии находится чебуречная, которую я прозвала «студенческой» от того, что там кормятся студенты одного из факультетов ЛГУ. Ну что? Я лишена чванства, могу покушать, если такой случай представится, в ресторане, а могу перехватить пирожков. Тут же готовят вполне прилично и, если вы не страдаете гастритом, то можете смело поглощать здешние чебуреки и суп харчо. Обедаем мы с Витей, он занимает очередь на раздачу, я в кассу. Кооперация. Ещё надо найти место в зале. Молодежь шумная, веселая, скоро у них начнется весенняя сессия, и они громко обсуждают своих профессоров. Так и хочется им сказать: «А я тоже год назад была студенткой». Скажу – не поверят, а ещё хуже, обсмеют: такая старуха – и студентка. Ха-ха-ха.

Не знаю, нравятся моему ребенку чебуреки или нет, я их слопала две порции и ещё бы скушала, да юбка не пускает.

– Ирина Анатольевна, едем на базу, – так он называет Дворец Труда.

– Едем, Витя. – Мне все нипочем. Рожу. Не я первая в таком возрасте рожаю.

Витя водит машину великолепно, город знает досконально. Был такой случай. Мне надо было быть к определенному часу на совещании в Кировском райкоме партии, прошу секретаря вызвать машину за сорок минут до срока. Витя приезжает за двадцать минут, я ему претензии: не успеем, мол, он в ответ: «Не беспокойтесь, Ирина Анатольевна, никогда вы со мной не опаздывали». И не опоздала, вез меня какими-то дворами и тем сократил путь. Но сегодня я никуда не тороплюсь и прошу его проехать по набережной, хочу полюбоваться Невой зимней. Неву лед сковал в этом году рано, а теперь ледокольчики взламывают лед. От воды парит, солнце тускло, в его свете искрятся льдинки, влажность такая, что на морозе липнут ноздри. За годы, прожитые тут, я акклиматизировалась, но все же то и дело с грустью вспоминаю наш Азов, город Жданов с его ароматами, там и шум другой.

– Красиво, – горит Витя. Он у меня лирик. Пишет стихи и, стесняясь, все же иногда спрашивает: «Можно, я Вам прочту свой стих?» Пишет он о любви. Немного наивно, но искренне. У него трое малышей сыновей и чудесная жена, а он увлекается молоденькими девушками. Они, я так думаю, отвечают ему взаимностью.

Мы переехали «горбатый» мостик на набережной Кутузова, дух захватило, и тут Витя стал тихо читать: «После нескольких душных и жарких дней дождь обильно пролился. Разве кто-нибудь спросит его: "Ты зачем, дождь, прошел и что завтра с тобою станет?" После долгих и нудных пасмурных дней солнце ярко засветит. Разве кто-нибудь спросит его: "Ты зачем, солнце, землю согрело? Осветило её, обогрело и где завтра ты ярко засветишь?"» Как начал неожиданно, так и замолчал. Я в замешательстве. Как реагировать?

– Поворачивай, – приказываю ему.

– Есть, товарищ начальник. – Уж не обиделся ли он?

– Стихи у тебя хорошие. Ты не пытался их послать в «Юность»? Там есть специальный раздел для молодых поэтов.

Витя встрепенулся.

– Думаете, можно?

– Обязательно пошли. Уверена, в редакции заинтересуются.

Витя газует в сторону набережной Красного флота.

В понедельник Витя отвез меня на улицу Динамо, там меня ждали. В палате я была одна. Павлу я запретила провожать меня.

– Оправишься сам и навестишь, но думаю, я скоро выйду.

Мы расцеловались дома.

С первого часа на меня насели: брали кровь из пальца и вены, сделали ЭКГ и рентген, взвесили и обмерили, попросили не забыть пописать в баночку и собрать кал. Первый раз я пребывала в больнице и впервые за многие годы я бездельничаю. Это мне понравилось.

Только к вечеру врачи оставили меня, вернее, мое тело. Народ вышел в рекреацию смотреть телевизор, а я улеглась в койку и начала читать рассказы Мопассана. Начала и тут же отбросила книгу. Чужая жизнь, неведомые мне переживания. У меня же, как только я попала сюда, все тревоги как отрезало. Я уж не говорю о службе, даже здоровье Павла меня не волнует. Все мои мысли о том, кто живет в моем животе.

Дни, проведенные в больнице, были насыщены не менее, чем на службе. С утра начинаются процедуры: одни приятны – такие, как успокоительные ванны, другие менее приятны, но осознание, что это полезно ребенку, побуждало меня переносить их стоически. Кормежка четыре раза в день, это если считать вечерний кефир. Каждый день я проходила процедуру взвешивания. Я шутила: за моим весом следят так, как будто я породистый бычок.

Прошло семь дней. На восьмой ко мне приехал Павел. Он сильно похудел, но я нашла это даже красивым. Погруженная в свои думы и заботы, я не обратила внимания на то, что худоба мужа была нездорова. Не заметила я и того, что цвет его лица был противоестественен, отнесла это к зиме: мало ультрафиолета.

Паша пробыл у меня почти час, мы обсуждали с ним обыкновенные семейные дела: сколько надо купить пеленок, подгузников и прочей сосунковой мелочевки. Паша сказал, что коляску он купит у одного знакомого, который вернулся из длительной командировки в ГДР и привез для своего малыша красивую немецкую коляску, мальпост. Этот термин был для меня в новинку.