— запальчиво ответил Пахом.
— Послушайте меня, православные! Теперь я, как видите, офицер, слуга царя и Оте чества… А знаете, кем я был в детстве? Взяли меня из детского дома, и рос я до десяти лет в крестьянской семье. Семья-то большая: сами хозяева да шесть человек детей. Старшего сына звали, кажется, Пахом… Сами знаете, какая доля приемыша в крестьянской семье… Только Господь взыскал сироту, нашлась добрая душа…
— Родимый наш! — бросился Пахом к офицеру. — Вот радость-то!
— Так это ты, Пахом? Здравствуй! Помнишь, как мы ссорились?
— Как не помнить, все помню…
— Ну вот видите, православные, что бы было со мной? Вырос бы я во тьме невежества, пастухом прожил бы всю жизнь, а может быть, научился бы всему плохому… А теперь я офицер, получил от царя награды за службу Родине. Но есть у человека еще одно сокровище, которое выше всех почестей и славы этого мира, — его христианская душа… Больше всего я благодарю Создателя за то, что Он сподобил меня просветиться светом учения… Я принял к сердцу заповеди Божии, хожу с открытыми глазами, понимаю, что должен после Господа Бога больше всего любить царя, Отечество и всех православных христиан. А сейчас я решил навестить свою родину, помочь близким. Хочу пожертвовать на благое дело шестьсот рублей серебром…
— Кормилец ты наш! — закричали крестьяне. — Вот не ждали такой радости! Бог послал…
— Я хочу, чтобы вы обучили своих деток! Сам я в люди вышел через науку, может быть, и им пригодится… Наука-то, знаете, полезна, только чтобы страх Божий в сердце был! А вы не даете своему духовному отцу открыть школу! Я слышал, что вам за землю соседний торговец предложил триста рублей в год… Так уступите это место под школу! А я шестьсот рублей жертвую вам и вашим детям. Так что, братцы, согласны?
— Чего ж лучше! Век Бога будем молить о вас! Известное дело: ученье — свет, а неученье — тьма.
— Так отслужите нам, батюшка, благодарственный молебен, да с Богом и начнем доброе дело!
Дед Лука
В большом торговом селе на масленицу ежедневно устраивались народные гуляния. Туда привозили карусели, шарманку, кукольный театр. Сюда съезжались люди из разных деревень и сел, щеголяя друг перед другом расписными санями, лошадьми, нарядами. И странно было слышать одновременно с бряцанием бубенцов лихо мчавшихся троек монотонный звон колокола, призывавшего в храм на покаянную молитву.
Митя, 15-летний сын сельского учителя, из-за простуды не мог пойти на гулянье вместе с товарищами и сидел дома. Родители его пошли к старосте на блины, а с ним остался дедушка Лука, живший на покое у сына. Они сидели у окна, выходившего на улицу, по которой клубами вздымалась снежная пыль. Митя дышал на стекло и водил по нему пальцем: скучно, скучно, скучно. Дед Лука сказал ему:
— Это потому, что тебе нездоровится!
Митя оживился и спросил:
— А скажи мне, дедушка, почему старый человек не может веселиться? Он часто сокрушенно вздыхает о чем-то, как будто недоволен собой.
— Так оно и есть, милый.
— Неужели старость так портит человека, что он становится противен сам себе?
— Нет, старость, напротив, украшает человека мудростью, что внушает каждому невольное уважение.
— Отчего же эти постоянные вздохи и недовольство собой?
— Человек всю жизнь стремится к достижению какой-то цели. Для этого он торопится действовать, не задумываясь о средствах, какими достигает ее. А когда долгий жизненный путь пройден, он чувствует себя усталым, его тянет отдохнуть. Тогда он, как всякий путник, оглядывается назад и на самого себя. И что же он видит? Погоня за призрачным счастьем утомила его. Если совесть его обличает, то ее голос нельзя заглушить никакими богатствами!
— Но почему он всю жизнь делал только то, в чем должен раскаиваться в старости?
— А для этого надо разобраться в прошлом. Я, например, помню себя с трех лет. Меня учили вежливости, учили плясать, петь песни, чтобы похвастаться моим искусством перед гостями. Учили и молиться Богу, но как?.. За вежливость меня целовали и хвалили, за песни — аплодировали, а за молитву только выговаривали, что не так складываю пальцы, не так кланяюсь!
Мне часто рассказывали сказки, я помню до сих пор, такое сильное впечатление производили они на меня в детстве. Но почему-то мне ничего не рассказывали о Боге, о Его безграничной любви к людям, в особенности к детям! Потом меня учили и Закону Божию, но как? Заставляли зубрить! Хорошо вызубрил урок — получай хорошую отметку и беги гулять. Любить Бога не учили. А ведь мы только того не оскорбляем, кого любим. Только того мы охотно слушаемся, кого любим. Результат такого воспитания — холодность к Богу и всему святому, стремление ко всему суетному, что не только бесполезно для человека, но и вредно.
Видишь, как все веселятся на улице — нарядные одежды, веселые лица! А что это за праздник? Святая Церковь учит посвящать эту неделю приготовлению к Великому посту, постепенно приучать себя к воздержанию, к усиленной молитве с земными поклонами, к покаянию в грехах, а мы что делаем? Я говорю «мы», потому что не могу исключить ни тебя, ни себя. Если мы с тобой не участвуем в этой суете, то потому, что ты болен, а я стар.
— Но ведь все так справляют масленицу! — возразил мальчик.
— Большинство, но не все. Да если бы и все, разве это оправдание перед Богом? Не надо ссылаться на всех, потому, что каждый из нас даст ответ Богу за себя. Теперь ты сидишь дома из-за болезни, а не по доброй воле, и слушаешь деда, который желает тебе всяких благ — земных и небесных. А если бы ты проводил время в увеселениях со всеми, то на твою совесть легла бы тяжесть! Я тоже жил, как все, а когда моя жизнь подошла к концу, мне стало страшно за себя. Все время думаю: с чем я приду к своему Судье? Вот отчего невеселы старые люди. Радостен в старости может быть только тот, кто всю жизнь старался угодить Богу, а не греховным привычкам. Таким людям и надо подражать, а не тем, которые живут, не думая о своей душе.
Простая беседа деда Луки произвела на Митю сильное впечатление. Через два дня он поправился,