— В марте-апреле сорок второго года наш 58-й запасной стрелковый полк 50-й армии генерала Болдина стоял в Калуге. Формировался.
Зачислен я был в роту связи.
Экипировали нас не сразу. Я долго еще ходил в своем черном студенческом пальто, с месяц даже воевать пришлось в нем, а потом выдали гимнастерку, шинель и ботинки непомерно большого размера. Винтовку тоже выдали не сразу. У меня, кроме двух гранат Ф-1, личного оружия долго не было.
В конце апреля ночью нас погрузили в эшелон. А на рассвете мы уже разгружались на каком-то полустанке неподалеку от станции Барятино.
На передовую прибыли на следующий же день.
С неделю простояли во втором эшелоне. Продолжали изучать оружие и телефонную аппаратуру. Оружие мы только изучали, а выдавать нам его не выдавали. Я был зачислен в 1-й батальон 1130-го стрелкового полка 336-й стрелковой дивизии. Связистом.
Наша рота размещалась в рощице, которая была буквально вырублена снарядами и минами. Однажды мы шли опушкой, и кто-то из командиров сказал: «Ну, вон она и есть, Зайцева гора. Видите? Немец на ней крепко сидит».
Впереди огромный холм. Вот уж действительно, гора так гора. Оттуда изредка постреливали пулеметы. Иногда вдруг доносились торопливые хлопки минометов, и тогда в глубине горы начинали рваться мины. Это наши минометчики пытались подавить огневые точки немцев.
Ночами мы подтаскивали снаряды и мины к передовым позициям. Боеприпасы носили из тыловых складов. Я ходил на подноску два раза. Берешь две мины для полкового миномета калибра 120 миллиметров, перевязываешь их за хвосты веревочкой, перекидываешь через плечо и дуешь к передовой. Позади нас примерно на пять-шесть километров простирались обширные торфяники. Весной они превратились в сплошное болото. Вот в глубине этого болота и находились наши склады. Пройти к ним можно было только пешком. Так что на себе таскали и боеприпасы, и продовольствие, и всякое другое снаряжение.
С Зайцевой горы, с тех проклятых холмов вокруг, которые тоже были заняты немцами, все прекрасно просматривалось и простреливалось. Поэтому днем на подноску не ходили, только ночами. Но и немцы были не дураки. Днем пристреливали тропинки, в бинокль они были хорошо им видны. Вечером не было тропинки, а утром она вдруг появилась… Вот их и пристреливали. А ночью, когда мы шли с минами и ящиками, вдруг открывали пулеметный и минометный огонь. Так что потерь у нас было много.
— На Варшавке дело было…
Мы возвращались из разведки. Десять человек. Ходили через линию фронта — армию Ефремова искали. 33-я тогда выходила из-под Вязьмы. А нам, разведчикам, приказ: встречать выходящих и выводить их по безопасным коридорам сюда, на позиции нашей 50-й армии.
Никого мы не встретили. Четверо суток бродили по лесам, заходили в деревни, спрашивали. Нет, никто не проходил. Как потом оказалось, Ефремов выходил северо-западнее нашего участка. Однако я не к тому. Стали мы возвращаться, и на выходе уже случай у нас такой вышел…
Самое опасное — перейти Варшавку. По шоссе часто передвигались немецкие патрули — легкие танки или бронемашины с пулеметами. Попадешь на такой патруль — крышка. Варшавку решили переходить рано утром. За две недели до этого, днем, напоролись на пулемет. Стали переходить — и попали. Троих в плащ-палатках принесли… Дождались, когда рассветать начнет, когда самый сон, и побежали. Бежим! Вот уже противоположная обочина в двух шагах. А оттуда подхватывается такая же группа, человек десять — немцы! — и нам навстречу! Тоже, видать, разведка. Из нашего тыла возвращалась. Я своим: «Назад!» Немцы тоже что-то закричали. Мы назад прыгнули. Они тоже. А один немец впопыхах замешкался и к нам попал. С перепугу не туда прыгнул. Лежит ни живой ни мертвый. Молчит. Мои ребята его воспитками, да из траншеи выпихивают — к своим, мол, беги. Как он бляснул туда через дорогу! Да с криком! Ребята засмеялись, так и грянули все разом. Слышим, и немцы за дорогой гогочут. Ладно, без стрельбы обошлось — и то хорошо. А расходиться все же как-то надо. С минуты на минуту патруль может появиться. Смотрим, немец один встал, автомат за спину закинул, кричит: «Иван, ты — правее! Я — левее!» Слышим, зашумели, и вправду левее поползли. Только спины из кювета виднеются. Тогда я своим рукой махнул — выходить правее. Не обманули, пулемета там ихнего не оказалось.
Шоссе мы перешли благополучно. Никого на этот раз не потеряли. Так и разошлись.
— Под Зайцевой горой мы простояли всю зиму сорок второго года. Стояли во втором эшелоне, тем и занимались, что снаряды и мины к передовой по болотам подтаскивали. А весной, когда уже стало подтаивать, нас перебросили в первый эшелон. Мы обрадовались: в первом эшелоне кормили значительно лучше.
Нам, взводу связи, досталась залитая водой траншея и блиндаж. Блиндаж низкий, в нем можно было только сидеть. Холодно. Занавесили мы вход плащ-палаткой, затопили буржуйку. Стало тепло, даже жарко. «Давайте, братцы, кипяточку поставим», — предложил кто-то. А правда, от жары сильно пить захотелось. Я крайним к выходу сидел. Взял пару котелков, вышел, зачерпнул из ближней лужи. Вода вроде чистая, никто не забраковал мою воду. Мы тогда на кипяток воду из луж да из воронок и брали. Прокипятишь — и готово.
Утром, когда рассвело, выбрался я из блиндажа и вижу: в луже, где я воду брал, вытаял немец. Видимо, он тут еще с зимних боев лежал. Я оторопел.
Тем временем выбрался из блиндажа и весь наш взвод. Стоят, тоже немца разглядывают. Кто-то из ребят, вроде как в шутку, спросил: «Антипов! А ты ночью не из этой ли лужи воду брал?» Все засмеялись. «Из этой», — говорю.
Вначале мой ответ тоже приняли за шутку, а потом, когда я подтвердил… Эх, что тут поднялось! Кто побежал два пальца в рот совать, кто заматерился. Но потом успокоились, разбрелись по траншее. А я стоял и смотрел. Немец распух, лицо синее, пилотка к волосам примерзла. Так я в первый раз на фронте увидел врага.
— Под той же Зайцевой горой, где-то возле Фомина, есть лесок. Так, небольшая совсем рощица. На карте она имела форму березового листа. И росли там одни березы. Местные жители — называли ее рощей Сердце.
Из рощи немцев выбили не мы. Здорово их там потрепали. Мы сменили батальон, дравшийся за эту рощу. Сменили мы их и тут же попали под немецкую контратаку. А дело было так…
Заняли мы позиции рано утром, еще и не рассвело как следует. Немцы, видимо, не заметили, что произошло в окопах, только что ими оставленных. И уже в полдень начали сильный минометный обстрел. Лупят и лупят по нашим траншеям, по НП. Головы не высунуть. На это они и рассчитывали. Их пехота тем временем подползла и кинулась на нас. В некоторых местах ворвались в траншею. Началась рукопашная.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});