Читать интересную книгу Хозяин Фалконхерста - Кайл Онстотт

Вспомнив о спящей, он с брезгливой гримасой отодвинулся от нее подальше, зевнул и откинул с лица собственные длинные пряди. Волосы у него были прямые, черные, масленые, и он потер их пальцами, размазывая макассар, с помощью которого боролся с волнистостью своей шевелюры. Вид голой спины женщины подбивал вытереть о нее руки, но, не желая ее будить, он вытер ладони о собственный живот, жмурясь от прикосновения к железным мышцам. Он еще разок зевнул. План на день был готов, теперь предстояло встать, одеться и сбежать, не разбудив женщину.

Медленно, стараясь, чтобы не заскрипели пружины в матрасе, он сел на край кровати. Боль в почках требовала немедленно справить малую нужду, однако ночного горшка под кроватью не оказалось, да он и не воспользовался бы им, окажись посудина там, из опасения разбудить журчанием спящую. Он на цыпочках прошелся по холодному полу к стулу, на котором висела его одежда. Движениями, полными кошачьей грации и настороженности, он натянул брюки бледно-лимонного цвета с узкими штанинами, надел белую рубашку с жабо на груди, носки, туфли. С удвоенной осторожностью он подкрался к другому стулу, на котором лежало ее платье, и взял ее ридикюль из черного бархата. Отвернувшись от кровати, чтобы на всякий случай скрыть от ее внимания свои действия, он открыл ридикюль и извлек две купюры Конфедерации — одну достоинством в пять долларов, вид которой приятно его удивил, другую — в один доллар, а также горсть серебряных и медных монет. Все это он сунул себе в карман, после чего вернул ридикюль на место.

Пока все шло лучше, чем он предполагал. Теперь требовалось как можно быстрее исчезнуть. Он скомкал и сунул в карман черный атласный галстук, накинул синий поплиновый пиджак. Держа в руке белую касторовую шляпу, он ненадолго задержался перед засиженным мухами зеркальцем, криво висящим на стене. Времени на причесывание у него не было, поэтому он собрал волосы на макушке и напялил шляпу сверху, лихо ее заломив. После этого он довольно улыбнулся собственному отражению.

— Ну и красавчик же ты, Аполлон, mon fils[3]!

Он игриво склонил голову набок, не понимая, что лицо, отражающееся в зеркале, было чересчур, даже подозрительно смазливым. Оно было нежным и чувственным, что не соответствовало его росту и силе. Глаза были слишком черны, ресницы слишком длинны, брови слишком изогнуты, нос слишком прям, ноздри слишком широки; губы слишком красные и слишком полные, вмятина в подбородке слишком глубокая. Даже ямочки на щеках выглядели искусственными, словно их сделали уколом шампура, а глянцево-черные баки, спускавшиеся до скул, казались нарисованными. Впрочем, Аполлона собственная внешность вполне удовлетворяла, к тому же он знал, что точно так же к ней относились многие другие. Его лицо хорошо запоминалось, а в разлуке представлялось идеальной внешностью, хотя при следующей встрече вызывало разочарование. Это лицо никогда не оправдывало возлагаемых на него ожиданий.

Шаги в легких туфлях прозвучали громче, чем шлепанье босых ног, хотя он всякий раз аккуратно приподнимал ногу и столь же аккуратно ставил ее на паркет. Он уже почти совсем добрался до двери, когда женщина вздрогнула, широко раскинула руки и открыла глаза. Она уставилась на него, он же, нисколько не смутившись, улыбнулся ей, даже подошел ближе и провел согнутым указательным пальцем по ее увядшей щеке. Mon Dieu[4], какая уродина! Ей можно было дать лет на десять больше, чем ему. Она явно готовилась разменять пятый десяток. Значит, он честно заработал те жалкие гроши, что стянул у нее.

— Ты куда? — жалобно протянула она. — Хочешь от меня сбежать?

— Cherie![5] — Он провел кончиками пальцев по ее щеке, потом по шее; его ладонь легла на ее грудь. — Оставить тебя?! Mais non[6], разве это возможно после такой ночи? Человек не в силах с такой легкостью расстаться с земным раем. — Он сомневался, что сможет поцеловать ее при дневном свете. Действительно, у него не нашлось для этого сил. Вместо этого он не стал убирать руку с ее груди. Она сжала его ладонь.

— Но ты полностью оделся! Даже про шляпу не забыл! Значит, убегаешь? В таком случае гони два доллара. Обычно я беру пятерку, но ты был так хорош, что я сбавляю таксу до двух долларов.

— Этого недостаточно, cherie! Десять долларов — вот сколько я намерен тебе заплатить, но и этого мало. Да, я собрался выйти, но вовсе не для того, чтобы от тебя сбежать. Просто я хотел преподнести тебе сюрприз. Тут рядом на улице есть магазинчик, из которого я хочу принести для нас с тобой кофе и croissants[7]. Разве не превосходно? Вместе выпить кофе и полакомиться горячими булочками в постели! Потом я дам тебе возможность заработать еще десятку. Ну, как? Кофе с булочками, а потом…

Она перецеловала все его бронзовые от загара пальцы.

— Ты хочешь сказать, что я и впрямь стою десяти долларов? — Ей уже много лет не отвешивали таких сокрушительных комплиментов. — Если бы ты не был настоящим джентльменом, я бы предложила тебе стать моим сутенером. Я бы отдавала тебе половину заработка, лишь бы знать, что ты меня дожидаешься. — Она прищурилась от яркого света. — К тому же ты молод, а в наши дни с молоденькими как раз туго. Война идет уже больше года, почти все мужчины воюют на Севере. У молодых теперь обязательно чего-то недостает: то руки, то ноги.

— Cherie, я француз, а не американец. — Он решился одарить лаской более интимные части ее тела. — Послушай, cherie, я умираю от голода. Позволь, я сбегаю за кофе! Вот вернусь — и мы займемся нашими планами. Хотелось бы тебе иметь собственный коттедж на Рампарт-стрит?

— Еще бы, если бы туда каждый вечер возвращался ты! А ты серьезно? Кстати, как тебя зовут?

— Купидон, бог любви. А тебя наверняка зовут Венера. Ладно, детка, я бегу. Вернусь через пару минут. Ты пока поспи. Я принесу кофе и прилягу рядом с тобой.

Его завершающая ласка убедила ее, что и он сгорает от желания. Она не сводила с него глаз, пока он откидывал задвижку и слал ей из двери воздушный поцелуй.

— Я мигом. — Улыбка Аполлона была такой подкупающей, что привратник тоже не усомнился в его искренности. — Только сбегаю за кофе и croissants.

— Мы бы сами прислали вам завтрак. Для этого у нас есть негр-рассыльный. Почему вы не позвали его?

Аполлон подмигнул привратнику, скользнув своими длинными ресницами по рдеющей щеке.

— После такой ночи мне надо немного подышать свежим воздухом, прежде чем снова браться за дело.

Он выскочил на тротуар и неспешно зашагал по улице. Подозревая, что женщина, желая проследить за ним, может выйти на балкон, а также чтобы обмануть бдительность хозяина отеля, он зашел в кофейню, где проследовал к черной двери с полустертой надписью «Мужчины». От запаха за дверью ему чуть не стало дурно, но он слишком торопился облегчиться, чтобы обращать внимание на мелочи.

Теперь настал момент для бегства. Выйдя, он приметил узкий проход между домами и устремился туда. Он почти бегом преодолел расстояние от набережной до центра города, задержавшись по дороге в пустом подъезде, чтобы повязать галстук. Часов у него не было, но, судя по тени, время близилось к полудню; он как раз успевал на встречу со своим единокровным братом Купидоном.

Очутившись в той части города, где можно было не опасаться встреч с субъектами из порта, в обществе которых он провел предыдущий вечер, Аполлон сбавил шаг, Рука нашарила в кармане брюк две смятые бумажки, и он громко расхохотался. Наверное, безмозглая шлюха еще не рассталась с надеждой на его возвращение! Он содрогнулся от одного воспоминания о ее слюнявых поцелуях и жадных ласках. Увидев впереди кроны деревьев, создающих тень на Джексон-сквер, он повернул за угол, прошелся под длинными балконами Понталба-Билдингз и оказался перед воротами парка. Купидон сидел на своей излюбленной скамеечке, в тени пальмы; он давно заметил брата. Аполлон все той же ленивой походочкой достиг скамейки и сел, вытянув длинные ноги поперек присыпанной гравием дорожки. Купидон тут же вскочил.

— Я не завтракал, Аполлон, — предупредил он.

Аполлон покосился на него. При всем различии в одежде, превращавшей Аполлона в джентльмена, а Купидона в раба, смотреть на брата было все равно что глядеться в зеркало: Аполлон увидел собственные черты, только зеркало было немного затемненным. Купидон был несколькими годами моложе, хотя их можно было принять за одногодков. Если бы не заметная разница в цвете кожи, они казались бы близнецами. Оба были безупречно красивы; два таких красавца рядом воспринимались как чрезмерность даже со стороны щедрой природы. Однако кожа Аполлона имела оттенок слоновой кости, а Купидона — темной бронзы, волосы Аполлона если и вились, то только самую малость, Купидон же был курчав. Губы Аполлона были полными и красными, но не толстыми и малиновыми, как у брата; чуткие ноздри были лишь немного шире обычного, зато ноздри Купидона сразу выдавали его принадлежность к негритянской расе.