Муфур и застревали в его ветвях. Поэтому не прошло и минуты, как все это дерево было буквально облеплено опавшими листьями, а ветер, который только что поднялся, начал это дерево сильно раскачивать. Раз качнул, два, а на третий и перевернул его на бок.
Когда же мать наконец подбежала к своему малышу, то сразу подняла его с земли. Муфур был жив. Он, правда, с большим трудом теперь дышал, а глаза его были закрыты. Мофра чуть успокоилась. А затем стала оглядываться. «Что это здесь такое сейчас было, – все думала она, – прямо листопад какой-то. И куда, интересно знать, подевался мой Ёнфур?» Но сколько не смотрела, так своего мужа и не увидела. Наконец малыш пришел в себя и сразу стал просить у матери прощения, что не послушал ее и все-таки пошел в эту рощу. Но Мофра совсем его не ругала. Она теперь больше беспокоилась уже за самого Ёнфура. Но так и не найдя его нигде, пошла потихоньку назад в хатку.
Но и в хатке Ёнфура не оказалось. Тогда Мофра вернулась опять в березовую рощу и негромко позвала его. Но ответом ей на это было лишь тихое эхо и приглушенный шелест опавших листьев. Эти листья теперь и вправду словно бы хотели ей что-то сказать, но Мофра не разобрала. В ту ночь они спали уже вдвоем, отчего малыш просыпался иногда, да и мать чувствовала себя совсем неуютно. Поэтому утром они решили вновь отправиться к тому колдуну-дикобразу, который, правда, уже обманывал однажды, но другого выхода, по всей видимости, у них не было.
Дикобраз же сначала внимательно их выслушал, потом повздыхал тяжко, пофыркал и сказал:
– Идите в ту березовую рощу, – произнес он строго, – и соберите в ней все листья, какие только сумеете там найти. Принесите мне их сюда и положите прямо на крышу. И вернется тогда ваш Ёнфур домой. Но когда будете собирать, вы непременно должны о нем думать. Говорите, рассказывайте, что угодно делайте, но не отвлекайтесь.
– А можно мы будем его песенку петь, которую он больше всех любил? – спросил осторожно Мофур, потому что дикобраза этого немного побаивался.
– А про что песня? – спросил дикобраз.
– Про березовые ветки, почки и листья.
– Отлично, – дикобраз кивнул головой, – это вполне подойдет. Так что идите туда прямо сейчас и не медлите.
Так и сделали. Мать с сыном собирали в березовой роще опавшие листья в мешки, что дикобраз им на время одолжил, и еще по очереди, чтобы не слишком уставать, напевали ту самую песенку. Так прошел тот день. И Мофра с сыном возвратились к колдуну-дикобразу, волоча за собой целую груду доверху набитых мешков. А дикобраз распорядился, чтобы они все эти листья ему на крышу положили, да еще и по бокам утеплили его домик. После чего хохотнул, чихнул и приказал им домой возвращаться. А бобры и не поняли. «Ну как же, – спросили они, – ты что же, сейчас нас опять обманул?» А Мофра даже заплакала. Но дикобраз ничего не ответил, а только к себе в дом вошел, да еще и дверью хлопнул.
Так и пошли мать с сыном к себе в хатку, и уже вдвоем заливаясь слезами, потому что поняли, что Ёнфура им теперь не вернуть. Но беда не приходит одна. И когда они к домику своему подошли, то увидели, что запасной вход в их хатку открыт, а внутри шурудит кто-то. «Воры, – тихо сказала Мофра сыну. – Ну ничего, мы их сейчас быстро с тобой поймаем. Ты иди с главного входа, а я отсюда в дом забегу, они от нас тогда никуда не денутся». И только что они хотели ворваться в свой собственный домик, как вдруг услышали такое родное и знакомое:
А березовые листья быстро мы не собираем.
Мы их медленно поднимем и на крышу отнесем.
Аккуратно их положим, поплотнее утрамбуем,
Чтобы холод лютый зимний в нашу хатку не проник.
И это был голос их отца, старого бобра Ёнфура, который как ни в чем не бывало сидел сейчас внутри их хатки и заваривал себе вкусный чай из березовых почек.
32. Четыре лапы
Ей было все равно куда идти, лишь бы туда и поближе к нему. Но туда, означало вновь в длинный подземный ход, темный и опасный. Впрочем, на этот раз все было немного и по-другому. Четверо тримов, таких же как и она сама, искателей приключений, шли цепочкой за ней вслед. Все они держали в руках зажженные факелы, а также длинные деревянные палки, которыми иногда постукивали по каменистому неровному полу.
– Ная, зачем все эти предосторожности? – спросил наконец Корр, высокий седовласый трим, хотя все еще и довольно крепкий. – Здесь же ничего нет.
– Это только так кажется, – ответила ему девушка спокойно, – впрочем, можешь попробовать идти и сам. Но я тогда ни за что не отвечаю. И если ты превратишься в лягушку или ящерицу, то пеняй уже на себя.
После этого пожилой трим весь как-то нервно поежился, будто от холода, проворчал что-то непонятное, но продолжил идти как прежде. Он знал, потому что слышал: и от самой Наи, да и от других тримов, что в этом древнем проходе было множество скрытых ловушек, оставленных в качестве защиты неким неизвестным алхимиком, который работал под огромным каменным замком наверху. Но поскольку сам этот замок, за исключением одной только центральной его башни был почти полностью разрушен, то попасть в эти подвалы можно было лишь через длинный подземный ход.
Наконец, дойдя до какой-то неизвестной отметки, вся компания остановилась. Точнее, остановилась сначала сама Ная, а за ней уж и все остальные. Девушка теперь внимательно всматривалась в пол прохода, словно бы пытаясь там что-то отыскать. Остальные тримы тоже стали приглядываться. Но ничего особенного не заметили. Наконец девушка удовлетворенно хмыкнула, сделала шаг в сторону и продолжила свой путь. Остальные последовали за ней.
– Я не понимаю, – вновь заговорил Корр, которому ото всей этой гробовой тишины было давно уже не по себе, – что это за следы такие? Ты же сказала, что мы будем идти по следам твоего приятеля. А здесь, – он подсветил факелом, – это ж и не следы даже, а словно кто-то метлой мел.
– Нет, – ответила ему девушка, – это именно следы. Но, – она грустно вздохнула, – тот, кто их оставил, тогда уже не был тримом. Это мой бывший напарник, с которым я в прошлый раз здесь была. И он угодил ловушку.
– И что же с ним стало? – спросил Корр, чуть