по телефону не буду, ─ отказывается он. ─ Надо лично встретиться.
─ Хорошо, давай встретимся, ─ соглашаюсь я. ─ Ты где сейчас?
─ Я в отделе, но не здесь, разумеется. А ты где?
─ На Орджоникидзе.
─ А, понял. Давай тогда в сквере у «Орбиты» минут через двадцать. Только один на один, без свидетелей, да?
─ Каких это ты свидетелей боишься? Свидетелей Иеговы что ли?
─ Не, ─ уныло говорит он. ─ Мне уже хватит всяких свидетельств. Не хочу, чтобы ты меня снова за одно место ухватил.
─ Ну, лады, ─ соглашаюсь я. ─ Чисто по-джентльменски. Давай, через двадцать минут буду.
Мы заезжаем во двор к Платонычу, и я вместе с Игорем выхожу из машины. Поднимаю голову, на кухне у Трыни горит свет.
─ Пойдём, осмотримся, ─ предлагаю я. ─ Сейчас Суходоев подъедет, мне надо с ним перетереть будет тет-а-тет, глянем, всё ли там чисто.
У «Орбиты» всё оказывается в порядке. В опустившемся сумраке мы оказываемся совершенно одни рядом с её здоровенной чашей. И пока мы тут играем в шпионов, космические корабли бороздят просторы космоса, а спутники кружатся себе вокруг земли и передают телевизионные волны, или чего они там передают. В эфире программа «Время», или что-нибудь, такое же захватывающее.
К вечеру морозец становится злее и суше, вымораживая дневную слякоть и заставляя её хрустеть под ногами ледяным крошевом.
─ Ух ты! ─ восклицаю я, чуть поскальзываясь. ─ Игорёк, осторожнее, а то мы с тобой сейчас, как на саночках промчимся.
─ Нормально, ─ пожимает он плечами, ─ у меня не скользят.
У ДК Коксохимзавода останавливается милицейский «Уазик». Через кусты и деревья видно не очень хорошо. Листва давно облетела, но вечером и через чащу голых ветвей ничего не разглядеть.
Игорь отходит в сторону и теряется в кустах. Вскоре появляется человек в тёмном пальто. Кто это? Вроде Суходоев. Чуть приглядевшись, я его узнаю. Да, это он. Подойдя ко мне, он довольно нервно озирается по сторонам.
─ Один? ─ спрашивает он.
─ Ну, видишь же, ─ пожимаю я плечами. ─ Один. А ты?
─ Я тоже, ─ кивает он. ─ Ты без записи?
─ Без… Узнал что-нибудь? Рассказывай.
─ Короче… ─ начинает он и снова озирается. ─ Есть такой мужик, Снежинский. Он бухгалтером на фабрике у тебя работает.
─ И?
─ Он накопал через… не знаю через кого, через торг, короче, что-то на Большака. В деле фигурирует подпольное производство колбасных изделий.
─ Да что он накопать-то мог?
─ Не знаю, ─ пожимает он плечами. ─ Короче, похоже, пока ничего серьёзного, но его там сейчас будут крутить и возможно раскрутят, это они могут.
─ И всё? ─ удивляюсь я. ─ Это ты смело мог и по телефону сказать. Зачем конспирация такая?
─ Я тебя знаю, ─ щурится он. ─ Лучше подстраховаться.
─ Кто из следаков?
─ А я не знаю, ─ разводит он руками. ─ Баба какая-то вроде.
─ БХСС?
─ Да.
─ Ясно. Когда отпустят?
─ Ну, ─ разводит он руками, ─ это без понятия. Не знаю.
─ Ещё чего-нибудь скажешь? ─ хмурюсь я.
─ Нет, ─ качает он головой.
─ Ну, на нет и суда нет, как говаривал товарищ Берия, ─ киваю я. ─ Не останавливайся, рой ещё, информация никакая, ищи подробности.
─ Нет, ну я к БХСС особо подходов не имею.
─ Ищи, Суходоев, ищи. Ты передо мной в долгах, как в шелках. Ладно, как что-то появится, звони.
Я поворачиваюсь к нему спиной и иду по направлению из сквера. Успеваю сделать несколько шагов, как вдруг слышу громкий окрик Игоря.
─ Егор! Сзади!
Я резко оборачиваюсь и точно в тот же момент раздаётся сухой хлопок выстрела.
19. Опять двадцать пять
Твою ж дивизию! Ка кого хрена! Суходоев!
Суходоев стоит, вытянув руку в мою сторону. В руке он сжимает пистолет, но стрелял, судя по всему, не он. Точно не он. Рука его слабеет и ПМ выскальзывая, летит в замёрзшую снежную кашу, а из растворённых губ начинает бежать чёрная густая струйка.
Капля крови густой из груди молодой
На зелёные травы упала…
Он делается неживым, превращаясь в голограмму существовавшего ещё секунду назад мента Суходоева. Как сахарная вата, как дым, как туман на взлётной полосе. Зыбкая, тающая оболочка некогда живого существа, имевшего волю и разум. И бессмертную душу.
Его ноги подгибаются, будто пар, из которого он теперь состоит, начинает развеиваться именно снизу. Они становятся странно пластичными и нетвёрдыми, не выдерживая колосса некогда живой плоти, превратившейся вдруг в органический мусор, подлежащий медленной, но полной и необратимой утилизации.
Вот так, был человек и нету, говорила моя бабушка. Любви и привязанности я к нему никогда не испытывал, но живой человек, всё-таки. Был… Хоть и не особенно приятный. Повиснув над бездной, как герой мультфильма на пару секунд, Суходоев падает вперёд.
Он не подставляет руки и не пытается смягчить удар, а с высоты всего своего роста обрушивается на землю. На асфальт, конечно, но это не важно, будем считать, на землю. Из земли вышли, в землю и уйдём, говорил мой дедушка.
Из тени появляется фигура Игоря. Он бледный, как привидение, это даже в вечернем ноябрьском сумраке видно. В руке он сжимает ТТ. Твою дивизию. Кажется, мы завалили мента…
─ Оботри и брось! ─ приказываю я. ─ Быстро! Прямо сейчас. Игорь, скорее!
Он послушно выполняет приказ.
─ Идём!
Главное не привлекать внимания. Штирлиц бежал рядом и делал вид, что прогуливается… Быстро, но не бросаясь в глаза. Вечер, холодно, прохожих не видно. Хорошо бы, чтобы и им нас видно не было.
─ Он хотел выстрелить, ─ словно оправдываясь, горячо шепчет Игорь.
─ Всё хорошо, ─ успокаиваю его я. ─ Ты всё правильно сделал. Всё правильно.
Говорю, но сам не верю. Какое тут хорошо, мента грохнули, это ж вообще пипец. Теперь шухеру будет на весь мир. Кто его послал? Не сам же он вдруг решил со мной поквитаться. Не сам. Кто послал? Печёнкин? Это как-то дико, если честно. Нахрена ему меня убивать? А кто тогда? Все враги уничтожены, кроме Ашотика. Да только где Ашотик, а где этот хрен Суходоев. Блин… Есть ещё, конечно, Снежинский, но это уж вообще смешно.
─ Садись в машину и езжай домой, ─ говорю я. ─ Переоденься, промой руки водкой и возвращайся за мной. А я пока поднимусь к Платонычу.
Ну, не к Платонычу, а к Трыне. Нужно с ним поговорить.
Я поднимаюсь на четвёртый этаж. В сердце будто здоровенная заноза. Муторно, гадко на душе. Лёд,