А? Ну молчи. Тут ты, значит, и промашку дал, не выдержал морозцу. А волк пересидел. У волка шкура одна-одинешенька… Угощать не буду. Ты уже ел, а я, который день голодую. В спешке не прихватил, считай, ничего. Думал, тихо-хорошо все будет. Суну узелок под сиденье и пойдем дальше. А тут вы со своим собранием. Вот народ… И как верно изгадали-то все. Даже что, было дело, золотишко на сторону перегонял. Было, было… Знаю, что Козырь тогда на себя все потянул. Так доха-то не по росту, это и вы поняли. Ну да, одним ответ держать, другим в кустах хорониться. Кто попался, тот и виновный… А к этим местечкам я давно притирался. Знал — должно золотишко быть. Думал, поживу, похожу с геологами, погляжу, что и как. Ну а тут само в руки. Грех упускать. А тут и Козырь подвернулся бедолага… Теперь тю-у, ищите ветра. Документики справные у меня еще с той поры лежат. Приоденусь, отскребусь, никакая милиция не узнает…
Дубынин через силу улыбнулся.
— Никак улыбаешься? Зря ты это, парень. Я-то выйду, а вот тебе уже нипочем. Мне за собой хвоста не надо. Убивать я тебя не буду. Оставлю вот так-то, тихонько, и лежи.
Он подбросил в костер сушняку и, блаженно покряхтывая, повернулся к огню спиной.
А утром от костра остались только черные пятна остывающих углей. Да еще чуть видный, заносимый снегом след уходил за деревья.
Связанный Дубынин, извиваясь всем телом, пытался перекатиться поближе к погасшему костру. Наконец ему это удалось. Упав лицом в мокрый пепел, он некоторое время лежал неподвижно, но потом, щекой почувствовав тепло, приподнял голову и начал что было сил дуть на угли. Пробилась тонкая струйка дыма…
На грязном лице Дубынина таял снег. Дымок становился все гуще, на углях стали появляться красные блики. И тогда Дубынин еще одним трудным усилием передвинул спеленутое ремнями и веревками тело и лег на тлеющие угли.
Сначала казалось, что чуть оживший огонь умрет под непосильной тяжестью. Но вот дым повалил все гуще и гуще. Дубынин окаменел, вся воля сосредоточилась на том, чтобы не поддаться обжигающей боли.
Семечкин уверенно вел трактор вдоль берега реки. Редкие сушины, кустарник, кочковатые болотистые луговины — ничто не мешало движению. Усталый, давно не брившийся Семечкин даже запел от радости.
Но вот берег стал сползать вниз, и впереди открылась сливавшаяся с рекой обширная пойма болота. Она выглядела ровной белой равниной, на дальнем конце которой темнело мелколесье. Семечкин остановил трактор, задумался. Кроме как по болоту, поросшему сухими ветелками камыша, или по реке, в темных пятнах промоин, пути не было. И Семечкин, решившись, выжал рычаг. Трактор сполз на равнину и, оставляя широкий грязный след, заспешил поперек к дальнему краю. Сначала все шло хорошо, и оглянувшийся Семечкин довольно присвистнул. Но где-то посередине трактор взревел, выбросил гусеницами комья дымящейся грязи и начал проваливаться. Все усилия Семечкина были напрасны. Заглох мотор. Жидкая холодная грязь хлынула в кабину.
И тогда, прихватив транзистор и рюкзак, Семечкин неловко выпрыгнул из кабины. Упал, отбежал подальше и чуть ли не со слезами смотрел, как медленно, но заметно погружается трактор. Вскоре только верхушка кабины торчала из грязи.
Семечкин с тоской огляделся и поплелся через болото.
Колонна безостановочно шла вперед. На бульдозерах — Алсахай и Кешка, на тракторах с грузом — Иван Федорович и Бальсис, Анна и Михеев сидели в кабине трактора Алсахая.
Уставший Сергей дремал в кабине. Голова соскользнула на руки, и он проснулся. Выглянул, высматривая ушедшую вперед колонну и, утерев лицо горстью снега, тронулся следом.
В клочьях обгоревшей одежды, без шапки, без лыж, обожженные руки обмотаны какими-то тряпками, Дубынин забирался по крутому склону сопки. Скользил, падал, снова поднимался и снова шел.
Наконец он выбрался на вершину. И сразу же, далеко у подножия сопки, увидел весело и призывно дрожащий огонек костра. Дубынин спрятался за камень и закрыл глаза.
…Потом, когда уже совсем стемнело, он осторожно покатился вниз, зарываясь в снег и чутко прислушиваясь к тишине морозной тайги.
Прячась за деревьями, подобрался к костру. Но там никого не было. Стояло у дерева ружье, лежали вещи, стоял котелок с дымящимся варевом, и — никого. Дубынин замер в растерянности.
Но вот заскрипел снег. С большой охапкой пихтовых лап к костру подходил «дядя Леня». Опережая его, Дубынин кинулся к ружью. За ворохом ветвей, «дядя Леня», ничего не видел и, когда бросил их, был ошеломлен, обнаружив рядом Дубынина.
— Пистолет! — прохрипел Дубынин.
«Дядя Леня» не шевелился. Дубынин чуть поднял ствол ружья — «дядя Леня» полез за пазуху и, отпрыгнув в сторону, достал пистолет. Но надо было справиться с предохранителем, а замерзшие руки и страх мешали. Дубынин прикладом выбил оружие…
Потом подошел к костру и вытряхнул на снег содержимое рюкзака. Выпали сухари, покатились консервные банки, упал завернутый в полотенце самородок, несколько пачек денег. Дубынин отодвинул все это ногой, поднял лежавший у костра нож и, отрезав от оттаивающей у костра буханки кусок, стал есть, не выпуская из рук ружья.
«Дядя Леня», бессильно опустив руки, смотрел на валявшийся на снегу самородок, и по его морщинистой, обросшей серой щетиной щеке стекала слеза.
Семечкин брел по тайге из последних сил. Он не отдыхал и не спал, боясь замерзнуть, и сейчас буквально засыпал на ходу. Остановился, прислонился к сосне, закрыл глаза.
Его разбудил взрыв. Он вздрогнул. Над головой оглушительно стрекотали напуганные кедровки. А где-то впереди, за деревьями, оседала пыль поднятой взрывом земли.
Семечкин, еще не веря себе, пошел вперед. И услышал, как совсем неподалеку взвыла бензопила, кто-то весело закричал, кто-то отозвался. И Семечкин тоже закричал хриплым срывающимся голосом и побежал к людям.
Вертолет делал круг. Внизу промелькнули палатки мостостроителей. Потом потянулась, петляя, белая лента реки. Дальше — ледяные камни порогов, снова река и по правому берегу последние сотни метров тайги перед порогами — колонна.
Вертолет пролетел над самыми вершинами деревьев, и те, кто был внизу, молча, устало и счастливо смотрели ему вслед. Теперь они знали, что победили.
А Вертолет летел дальше, вдоль пробитой сквозь тайгу, болота, через распадки, осыпи и хребты дороги.
Крыша кабины утонувшего в болоте трактора, брошенный вагончик взрывников, черный след пожара, серые языки осыпей, перевал, следы костров, поваленные деревья — дорога, дорога… И вот, наконец, на ее белой полосе — две черные точки.
Вертолет стал спускаться на просеку. Гнулись деревья, закипали снежные вихри.
Дубынин стоял прямо, силясь улыбнуться побежавшим