Читать интересную книгу Время не ждёт - Ваграм Апресян

Садясь за стол, Александр Михайлович сначала принимался за чтение, а потом делал записи в толстые тетради с коленкоровыми обложками; почувствовав усталость, вставал и начинал ходить, шагая из угла в угол, и снова садился. Нередко он бодрствовал таким образом, несмотря на головную боль, до утра, о чем друзья узнавали по горевшей у него днем лампочке — забывал гасить. Сотрудники были в курсе ночных занятий своего начальника и не нарушали его одиночества. Один лишь Верещагин, снедаемый жгучим любопытством, изредка входил к Игнатьеву послушать его увлекательные рассказы о науке, потолковать о способах изготовления самозатачивающихся инструментов.

— Вы же меня знаете по фронту, Николай Федорович, я не бука и не терплю уединения. Я люблю общество людей, а, как видите, ушел в «общество» книг. Ничего не поделаешь, надо, позарез надо! — оправдывался перед своим шофером Игнатьев.

— Понимаю, без науки получается не созвучно, — отвечал Верещагин.

— И еще знаете, друг мой, чего я не люблю? Я страдаю органическим пороком — страхом перед письменной работой. Писание для меня — египетский труд. Но я «хватаю себя за шиворот и сажаю за стол»... Кто это сказал? Кажется, Джек Лондон. Вы не слыхали о Джеке Лондоне?

Верещагин отрицательно качнул головой.

— Как же это можно? Вы бывший матрос, и Джек Лондон был матросом! Обязательно почитайте его книги, в первую очередь роман «Мартин Идэн» — о трагической судьбе таланта... Так вот, сажусь за этот стол и... посмотрите, сколько я исписал.

Верещагин брал из большой стопки тетрадь в коленкоровой обложке, перелистывал ее, не понимая бесчисленных формул и, чем меньше смыслил в них, тем ярче светилось его лицо от восхищения трудами Александра Михайловича.

— Все это будет созвучно, — одобрял он таинственные формулы. В тетрадях встречались эскизы чертежей инструментов, державок, приспособлений. В них Николай Федорович понимал толк и легко поддерживал разговор с Игнатьевым. Обсуждали вопросы будущей технологии производства, и Верещагин уверенно отмечал, что «созвучно», а что «несозвучно». Однажды вечером он нервозно постучал и вошел к Игнатьеву. Красный, воинственно раздувая ноздри, он с огорчением произнес:

— Сжульничали, окаянные! Видали? — и показал метательный диск с этикеткой «Рабочего производственного кооператива», затем поднял край отклеившейся этикетки. Под ней была выжжена марка известной частной фирмы, с которой торгпред не заключал договора.

— Да, Николай Федорович, это получается совсем не созвучно, — шутливо заметил Игнатьев.

Необычная бритва

Советский торгпред пригласил директора финского «Рабочего кооператива» на переговоры о поставках спортивного инвентаря. Первую партию товаров «кооператив» уже выдал, поэтому господин Коркиляйнен «был весьма рад», как он уверял, выслушать оценку его продукции. Оглянувшись на сидящих поодаль Березина и Верещагина, финн улыбнулся, выражая готовность вести беседу на русском языке. Ведь он почти русский, ибо. много лет служил коммивояжером в Петербурге. Игнатьев одобрительно кивнул, говоря, что он доволен качеством товара, а также тем, что имеет честь поддержать коммерцию рабочего кооператива, и спросил:

— Вы можете увеличить поставки раз б пять?

— О да, хоть в двадцать пять раз, — откликнулся сухопарый Коркиляйнен, подскочив от радости.

— Мощное, однако, у вас предприятие! Только чтобы товар был такой же добротный, как эта партия дисков... Это ваша фирма? — спросил Игнатьев, кладя перед финном диск.

Коркиляйнен глянул на этикетку «кооператива» и воскликнул:

— О да, да, наша пролетариатская фирма!

— А мне кажется, что это ширма, а не фирма. Фирма же вот где! — сказал Игнатьев, сорвав этикетку.

Коркиляйнен вздрогнул, увидя выжженное на диске клеймо, и произнес с видом оскорбленного достоинства:

— Этто неторазумение, ошипка...

— Господин Коркиляйнен, — оборвал его Игнатьев, меряя финна острым взглядом, — советские люди стоят за честную торговлю! Честную! Сожалею, что в данном вопросе мы не достигли взаимопонимания. Поэтому будьте любезны принять обратно «свой» товар. — Торгпред встал, дав понять, что аудиенция окончена. Финн молча вышел.

В кабинете посмеялись над незадачливым комбинатором и приступили к текущим делам. Игнатьев созвал остальных сотрудников и рассказал им о новых планах, присланных Наркомвнешторгом, согласно которым объем торговых операций с Финляндией заметно увеличивался. В связи с этим обсудили организационные меры по установлению и расширению связи с торговыми фирмами, после чего торгпред выслушал отчеты о проделанной работе и новые предложения. В числе других доложил Игнатьеву о делах и Березин. Он между прочим сообщил, что фирма «Рапид» разорилась, не выдержав конкуренции с фирмой «Жиллет», торгующей бритвами вчетверо дешевле своей соперницы. У «Рапид» остались запасы лентовой стали, которые она предлагает купить за сходную цену. Игнатьев заметил, что такую сталь по более сходной цене приобретает в Швеции советский торгпред. Сейчас Александра Михайловича интересовала не сталь, а небольшая мастерская «Рапид». Ему хотелось дать ей маленький заказ, поэтому он расспросил Березина о техническом состоянии мастерской. Березин ответил, что обанкротившаяся фирма хватается за соломинку, вследствие этого она примет любой заказ.

Поздно вечером Верещагин запросто зашел к Игнатьеву. Как всегда в это время, Александр Михайлович, обложившись книгами, усердно занимался, делая записи в тетради. Услышав шаги, он поднял голову, улыбчиво, многообещающе взглянул на вошедшего и предложил ему присесть. Предвкушая беседу о чем-то очень интересном и важном, Верещагин уютно устроился у стола и подпер ладонью подбородок. В такой позе он мог слушать Игнатьева хоть до утра.

Изобретатель много поработал над вопросами теории самозатачивания и технологии изготовления многослойных инструментов. Накануне он завершил решение определенного круга задач и ощущал острую потребность поделиться с кем-нибудь своими творческими радостями. Не тратя лишнего времени, он начал рассказывать Верещагину:

— Из прежних наших разговоров, Николай Федорович, вы хорошо усвоили, почему самозаостряющиеся инструменты должны быть многослойными, почему лезвия их нужно сделать из слоев металла различной твердости. Однако знать — мало, во всяком случае мне. Надо было найти еще верное соотношение твердостей и толщины слоев. А это оказалось делом очень трудным, требующим, кроме теоретического решения задачи, всесторонних опытов. Начинать же опыты можно было лишь после подробного изучения явлений резания, свойств материалов, природы инструментов, — чем я и занимаюсь здесь более трех лет. — Игнатьев отодвинул книги, поставил перед бывшим слесарем-инструментальщиком эскизы, чертежи, изображающие разрезы зубов белки, бобра, клюва дятла, а также бритв, скарпелей, резцов своей системы и продолжал рассказ:

— Режущая кромка любого инструмента образуется из пересечения двух граней или плоскостей. Нам кажется, что линия их пересечения — кромка — не имеет ширины. Мало кто думает, например, что жало остро отточенной бритвы напоминает собой выпуклую в середине дорожку и что ширина этой дорожки равна двум микронам. Если бы пластинка безопасной бритвы имела толщину в два микрона, то ею можно было бы бриться десятилетиями до полного ее истирания, ни разу не затачивая. Но такая пластинка оказалась бы очень непрочной — она в двадцать пять раз тоньше папиросной бумаги — и легко сломалась бы. Ну, а как же сделать, чтобы бритва не тупилась и не ломалась? Нужно укрепить пластинку, припаяв к ней с обеих сторон другие, менее твердые опорные пластинки. Под действием срезываемых волос кромка твердой пластинки, составляющая жало бритвы, будет изнашиваться медленнее, нежели кромки опорных мягких слоев. В результате твердое жало будет выступать постоянно вперед, и сохранится первоначальный угол острия бритвы.

— Такой пластиночки в два микрона, пожалуй, не сделать, — усомнился Верещагин.

— Это видно будет, — ответил Игнатьев.., — Режущая кромка других инструментов гораздо шире. У вас есть перочинный ножик?

— Есть, но не шибко острый, — сказал Верещагин, доставая нож из кармана.

— Вот, посмотрите, — Игнатьев поднес к настольной лампе лезвие ножика, — его жало можно видеть простым глазом, микронов двадцать есть в нем. Острие же хорошо отточенного топора имеет примерно тридцать микронов, у фрезов, резцов — разные кромки до нескольких десятков микронов, скарпели для камней, кирки бывают еще хороши в работе при ширине острия в один миллиметр, а режущая кромка зуба экскаватора имеет четыре миллиметра. Однако пластинка четырехмиллиметровой толщины так же слаба для нагрузок зуба экскаватора, как пластинка двухмикронной толщины слаба для бритья. И в том и в другом случае необходимо их укреплять с боков несколькими сравнительно мягкими слоями металла, чтобы обеспечить устойчивость режущей кромки и самозаострение в работе.