открыть или подвиг совершись, но я не замечала, чтобы это их беспокоило. И если бы сейчас на моем месте была Шурка или Катька, они ответили тебе тоже, что и я.
Матвей улыбнулся.
— Ладно, возможно, ты меня убедила! Но вот скажи, тебя тоже устраивает и сельский клуб, и тамошние парни? Прости, но мне в это как-то мало верится.
— Не устраивают, — честно признала она. — Но я и не общаюсь с ними. И в клуб не хожу, но меня устраивает жизнь в деревне. Мои родители, кстати, давно живут в Германии, но я туда не поехала и не собираюсь!
— И что ж ты планируешь делать у себя в деревне? Не коров же доить?
— Моя бабушка всю жизнь проработала на ферме, именно коров и доила. И не видела в этом ничего постыдного. Но я, конечно, не собираюсь. Я учусь в университете и подрабатываю переводами. Закончу и стану переводчицей при какой-нибудь турфирме, смогу путешествовать.
— Чтобы увидеть мир, тебе необязательно ждать несколько лет, я могу… — начал он.
— А почему мы все обо мне? — перебила девушка. — А ты чем занимаешься? — пододвинув к себе десерт, она чуть заметно улыбнулась, как обычно, одними уголками губ. Пить шампанское больше не хотелось.
Что-то дрогнуло в глазах парня, он быстро взял ее ладонь в свою и сжал.
— Не уезжай. Побудь немного, осмотрись. Может быть, тебе понравится. И захочется остаться! — быстро сказал он, чуть наклоняясь вперед.
Юлька осторожно высвободила свою руку и отодвинула недоеденный десерт.
— Поехали домой, Матвей! Уже очень поздно, — только и ответила она. Парень ничего не сказал, подозвал официанта и достал бумажник.
Всю обратную дорогу они молчали. Матвей курил одну сигарету за другой, не обращая внимания на то, что она задыхается от дыма. Но попросить его не курить Юлька не решалась. Оживление и улыбка исчезли с его лица, как только они покинули ресторан и сели в машину, оно снова стало мрачным. Девушка радовалась молчанию, в замкнутом пространстве машины парировать его прозрачным намекам и оставаться при этом невозмутимой куда труднее, чем за столиком ресторана, где были посетители и сновали официанты. Ей хотелось поскорее вернуться к Старовойтовым и спрятаться в их доме. Теперь она жалела, что поддалась мимолетному желанию и приняла его приглашение.
Наконец показались знакомые ворота, и Шарапова вздохнула с облегчением. А Матвей снова закурил. Она не стала ждать пока он выйдет из машины и поможет ей. Девушка быстро выскользнула из авто и захлопнула за собой дверцу. Легко взбежав по ступенькам, она собиралась скрыться, не простившись, но в последний момент все же обернулась.
Матвей вышел из машины и стоял, глядя на нее.
— Спасибо за вечер… — начала она и постаралась улыбнуться, но закончить не успела. Следующие слова застряли в горле. Парень отбросил сигарету, в два шага преодолел разделяющее их расстояние. Грубо схватил девушку за руку и дернул ее на себя.
Юлька успела лишь ахнуть и широко распахнуть глаза. А через секунду она уже была в кольце сильных рук, прижата к его груди. Подняв к нему лицо, в смятении увидела темные глаза, обрамленные стрельчатыми ресницами, и они приближались. Аромат сигаретного дыма и дорогого парфюма обступал ее, обволакивал, лишал воли. Дыхание обожгло, когда она попыталась отвернуться. Его горячие губы легко коснулись ее щеки, потом придвинулись к уголку губ…
Сердце у Юльки колотилось так, что, казалось, вот-вот разорвется, и будто слабый электрический разряд прошел по всему телу. Она не чувствовала страха, позабыв в его руках обо всем на свете. И сама обернулась, встречая его поцелуй. Он целовал ее нежно и неторопливо, но при этом так крепко прижимал к себе. Матвей словно боялся дать волю чувствам, и только объятия выдавали истинную силу его желания.
Сколько это длилось, несколько секунд или минут, Юлька не знала. Матвей первым оторвался от ее губ и прижался щекой к ее лбу, тяжело дыша.
— Поехали ко мне, — прошептал он хрипловато, а девушку словно ушатом холодной воды окатило.
Все, что будоражило секунду назад, схлынуло, как волна, оставляя после себя легкую дрожь и стыд, заливающий щеки румянцем.
Юля покачала головой, высвободилась из его объятий и отступила на шаг.
— Прости, — только и смогла сказать она и, отвернувшись, побежала к входным дверям, боясь, как бы он не удержал ее.
Глава 15
Юлька почти не спала в ту ночь, только под утро впала в некое подобие забытья. Ей всегда плохо спалось в чужом доме, но сейчас дело было не только в этом. Девушка никогда не испытывала такого стыда, как этой ночью, стоило только вспомнить о поцелуе Матвея, своих ощущениях, а потом и о предложении отправиться к нему! Она полночи корила себя, что вообще согласилась поехать с ним. И за то, что позволила себя поцеловать. Отвратительна была сама мысль, что она вызывает у мужчин только похотливое желание переспать с ней. Шарапов, Кирилл, теперь еще и Матвей, да и мало ли будет еще таких, вот только не Ариан…
При мысли о Старовойтове ее глаза наполнились слезами. Было обидно и больно, а еще бесконечно одиноко. И оттого, что уже ничего не изменить, хотелось бежать без оглядки домой, в Сиреневую Слободу, и все навсегда забыть.
Сон сморил ее ближе к утру. И, кажется, почти сразу был прерван негромким стуком в дверь.
— Войдите! — пробормотала девушка, не в состоянии открыть глаза.
— Доброе утро, Юлия Владимировна! Я принесла завтрак, Ариан Андреевич просил не будить вас рано, хотел дать возможность поспать. Господа уже позавтракали! Я оставлю поднос на столике в будуаре. Мне нужно забрать наряд, который вы приготовили для сегодняшнего торжества. Я отутюжу его и верну через час! К нам приехал парикмахер, Анна Владимировна просила уточнить, вы хотите, чтобы сделали прическу? — негромко говорила горничная, передвигаясь по комнате.
— Нет, спасибо! Прическу я сделаю сама. А платье возьмите в шкафу. Вы не перепутаете, там больше ничего нет! — отозвалась Шарапова, не размыкая глаз.
— Хорошо, я все передам Анне Владимировне!
Горничная забрала платье и вышла, а Юлька зарылась лицом в подушку.
— Юлька!!! — кажется, девушка все же провалилась в сон, когда услышала над собой возмущенный окрик Ариана.
Она подпрыгнула на кровати, глядя на него испуганными, широко распахнутыми глазами, спросонья не совсем понимая, что происходит.
Гладковыбритый и причесанный, в черных брюках и накрахмаленной сорочке, он стоял над ней, скрестив руки на груди, и улыбался.
— Нам уже уезжать, а ты спишь!
— Можно я никуда не поеду? —