вечером и взволнованным, чуть ли не плачущим голосом изложил свою просьбу. При этом он так искренне, со всякими душещипательными подробностями описал рвение болящей тёти к совершению над ней таинств для спасения души, что сам почти поверил в свою выдумку и едва не разрыдался в трубку. Священник (Петюша обозвал его про себя падре Николя) просто записал адрес, расспросил, как доехать, и попросил встретить завтра после полудня.
Ночью Пётр Фомич, вопреки опасениям, спал крепко и без сновидений, а утром, пока в церкви шла служба, снова прошёл мимо пятаковского ведра-автомобиля и убедился, что пистон-липучка на месте, терпеливо и незаметно ждёт своего часа. После этого он в гараже переоделся в байкерский прикид и на Чёрном Брате подъехал к кафе «Пит-стоп», что на углу улицы Свердлова и из окон которого видна часть церковного забора с припаркованным возле него рыжим авто. Оставив байк возле кафе, он сел за столик с чашкой кофе и сделал вид, что погружен в телефон. В «Пит-стопе» привыкли к разного рода брутальным неформалам, и на Петюшу в кожаных штанах и куртке с бычьим черепом особого внимания не обращали.
Он допивал уже третью чашку, когда народ стал расходиться со службы, то и дело подавая бичам и попрошайкам, стоящим и сидящим вдоль дорожки к церкви. В другое время Петя обязательно поразмыслил бы о том, как бесстыдны просящие и глупы подающие, но сейчас он напряжённо искал глазами Пятакова и священника. Когда неизвестно откуда возле машины возник Пятаков, Пётр Фомич с трудом его узнал – такой он был худой, серолицый, да ещё и одетый в какую-то тёмную робу, будто каторжанин. На плече он нёс потёртый вещмешок.
Священник появился вслед за Пятаковым. Он тоже был худ, но с аккуратной бородкой, со светлым крестом на груди и в чёрном подряснике, а в руке нёс саквояжик, вероятно, с облачением и утварью для пускания пыли в глаза разным олухам. Пятаков завёл машину, поп сел справа, на штурманское место, и они не спеша вырулили на проезжую часть, где были подхвачены вялым воскресным не потоком даже, а пересыхающим ручейком автомобилей.
Петюша спокойно вышел из кафе, завёл байк и пустился вслед за ними на расстоянии, не вызывающем подозрений. Он знал маршрут движения и был почти уверен, что и Пятаков с него не свернёт. Так и вышло, на выезде из города Петя увидел далеко впереди рыжую машину и до поры стал держаться в её, так сказать, кильватерной струе. Впереди их ожидает парочка опасных поворотов, да и весенний асфальт не отличается сухостью, и байкер был уверен, что сможет быстро сблизиться с врагом, стоит только чуть пришпорить Чёрного.
И всё-таки по мере приближения к месту запланированной катастрофы Петино волнение росло. Пульт-брелок, засунутый в левую крагу, казался раскалённым камушком. И хотя требовалось всего лишь нажать на него в нужный момент безымянным пальцем, Петя опасался, что палец онемеет. Или рыжая развалюха Пятакова вдруг заглохнет. Или… К чёрту сомнения, близится нужный поворот! Петюша облизнул сухие губы и прибавил газу.
Чёрный Брат давно ждал этого и в короткое время проглотил расстояние, отделяющее его от капсулы с пациентами. Сто метров, пятьдесят, для верности пусть станет тридцать. Заходим в левый поворот, под обрывистой насыпью которого, Петюша знал, в любую сырость или гололёд валяется какой-нибудь лихач и неудачник. Ещё чуть-чуть, ещё немного… Пора! Он надавил на кнопку пульта. Машина Пятакова даже не дёрнулась, хотя прошла дугу довольно быстро и с напрягом. Что за дерьмо?! Наверное, пульт не сработал на ходу, и надо подобраться ближе…
Петюша приотстал. Всё, вторая попытка последняя, третьей не будет – хороших поворотов больше нет, да и Пятаков может почуять. Надо приблизиться вплотную, чтобы уж точно. Хорошо, что поворот недалеко! Эх, зачем он не прилепил для верности вторую липучку рядом с первой? От глупости, наверное, от самонадеянности, а может быть, и от жадности… Вперёд! Вот красно-белые полосы знака! Жми на кнопку! Ну! И снова ничего… В ярости Петя дал газу, пересёк сплошную, поравнялся с Пятаковым и стал нажимать кнопку пульта снова и снова, уже в открытую целясь в колёса врага. Последнее, что он увидел, было странное выражение на лице Пятакова, когда тот повернулся и взглянул на Петю. Пятаков как будто искренне его жалел…
Из-за поворота выскочил грузовичок, увидел встречного байкера на своей полосе и дёрнулся к обочине. Петюша инстинктивно дёрнулся к другой и налетел на рыжий бампер Пятакова. Ударом капота его выбило из седла, автомобиль подмял мотоцикл под себя, подскочил на нём, как на трамплине, и приземлился в кювете, кувырнувшись через крышу. Траектория полёта мотоциклиста была плавной, в чёрном матовом шлеме он шлёпнулся на гравий насыпи, как потерпевший катастрофу энлонавт. Грузовичок с визгом затормозил и встал, но из него никто не выскочил. На минуту всё замолкло, даже лес вокруг. То ли это ветер стих? Или просто время приостановилось?
21
Мне остаётся нанести всего лишь несколько штрихов на свой небольшой эскиз, который я уже почти дочиркал, держа в голове настоятельную просьбу Чингисхана: никакого художества, и на этом мы будем прощаться. Конечно, я не Суриков, не Васнецов, и ни богатырей, ни Кощея, ни юродивого мне толком не изобразить. Да что богатыри, мне и Царевна-лягушка не сильно-то удалась, ведь я пытаюсь рисовать словами, а это, выясняется, нисколечко не легче, чем тушью или мелом…
Шеф позвонил мне в два пополудни воскресенья и напряжённым басом произнёс буквально следующее: «Гавриил Петрович с отцом Николаем перевернулись на его машине рядом с вашей, Миша, деревней, на первом километре после отворотки с трассы. Поезжайте туда, окажите им помощь. Им и Петру Фомичу. Ждите меня. Я вскоре прибуду. Если приедет ваш участковый, задержите его до моего появления. Вы сможете. Дорожную полицию я опережу. Всё, выполняйте». Откуда взял он эти сведения, я не уточнял.
В последнее время я привык ничему не удивляться, просто завёл свой древний жёлтый авто-агрегат и поехал быстро насколько возможно, даже немного быстрее. Медикаменты взял с собой. У меня их много, всяких разных. Я ведь теперь живу в деревне, в мамином доме, и, можно сказать, держу руку на пульсе местной жизни. Я не мешаю маме поступать так, как она хочет, но сам факт моего присутствия вносит в её будни некоторые коррективы. Гостей у нас, к примеру, стало меньше, и маму это огорчает. Но ведь и силы у неё с каждым днём тают, и без меня ей всё труднее обходиться.