глаза ладонями. И вздрогнула, услышав потерявший всю свою приветливость голос Зинаиды Андреевны:
— Ах вы, жулики, хулиганье проклятое! Я вот сейчас милицию вызову, чтобы матерей ваших оштрафовали, забудете в чужой сад лазить! Всю ягоду пообрывали, поганцы! — В гуще вишенника зашумело, треснул плетень. Послышалось шлепанье босых ног: убегали ребятишки. — Сами сады порубили, налог платить не хотят, а на чужое зарятся, — ворчала Зинаида Андреевна, осматривая вишни. — Как есть все растащили… Вы рвите, Валечка, рвите, — прежним умильным голосом обратилась она к Валентинке. — Лучше вы попользуйтесь, чем эти голодранцы.
Вишен вокруг алело множество… И виноваты ли ребятишки, что им на долю выпало скудное детство? Сорвав несколько ягод — лишь бы успокоить Зинаиду Андреевну, — Валентина ушла домой. Нет, больше слоняться без дела она не станет. Довольно отдыхать, сегодня поговорит с Володей, завтра — в районо. Скорее бы приходило это очень нужное завтра!
За дверью, в их комнате, звонил телефон.
— Валентина Михайловна? Говорит директор школы, Капустин. Мне звонил насчет вас Иван Иванович. Все будет сделано.
— У вас есть свободное место?
— Найдем. Седьмые классы вас устроят? Через недельку заходите. Передайте от меня привет Владимиру Лукичу.
Голос умолк. Валентина немного подержала трубку возле уха: итак, все устраивается. В школах тоже, по-видимому, неважно с кадрами. Восемь лет, как война кончилась — а здесь она прошла, все сжигая и вытаптывая, — многое в хозяйстве восстановлено, и все же трудности пока нескончаемы… Директор директором, а через голову районо шагать неудобно. Время есть, почему не зайти туда.
Длинное приземистое здание райисполкома выглядело пустынным: все в разъезде, на уборке. Районо размещалось в двух тесных, до отказа набитых обшарпанными столами и шкафами комнатушках.
— Мне ничего не известно, — сказала, выслушав ее, инспекторша. — Комплектование школ еще не закончено, Капустину видней…
Оставалось лишь попрощаться.
5
— Не ждали, Валентина Михайловна?
Вздрогнув от неожиданности, Валентина обернулась: в дверях класса стояла Света Овсиенко, похожая на снегурочку в своей белой вязаной шапочке и белой же, кроличьего меха, шубке.
— Увидела вас в окно, а вы даже внимания не обратили…
— Задумалась. — Валентина с удовольствием оглядела тонкую фигуру девушки, ее свежее лицо, на котором светились ясные серые глаза. — Вы не уехали на каникулы? Хорошо, что собрались… Сейчас пойдем ко мне, позавтракаете, потом утренник, потом разговоры сколько угодно. Вы, конечно, у меня ночуете?
— Не рассчитывала. Но соседку предупредила, что иду к вам… А на каникулы куда же мне ехать? Педагогический я окончила в Белогорске, у меня тетя белогорская. Росла в детдоме, под Харьковом. Отца не помню, маму немного…
— Сиротинка моя, — прижала ее к себе Валентина. — Ну, идем.
— Нет, нет, я утром поела, уже ученики подходят, слышите? Я хочу все увидеть. Кабинет мне покажете, да? А то везде говорят: кабинетная система. Посмотреть, что это такое, негде.
— Конечно, покажу. В одном месте сосредоточено все необходимое для уроков — таблицы, иллюстрации, магнитофонные записи, пластинки… Я как раз составляю картотеку, — сказала Валентина. Продолжать не пришлось, школа действительно наполнилась детскими голосами, в дверь то и дело заглядывали ученики. Явились Тамара Егоровна, Чурилова, учителя младших классов. Валентине пора было одевать Деда Мороза и Снегурочку, вообще начинать программу: отвечал за утренник сегодня ее четвертый «в».
Прыгали зайцы, ходили, словно танцуя, возле разряженной елки «лисы», Дед Мороз — милый очкастый Ванечка, в фиолетовой бархатной шубе, с мешком подарков за плечами — ввел за руку длиннокосую, в парче и блестках Снегурочку — Инну Котову. Все шло хорошо, и Светлана включилась быстро в детский веселый хоровод, вон уже кружится рядом с Дедом Морозом… А сколько пришлось хлопотать ради этого: над сценарием, который вынесли затем на утверждение педсовета, у шефов — чтобы помогли купить игрушки на елку, подарки, материал на костюмы. Побегала вдосталь в профком колхоза! Володя лишь смеялся над ней, хотя в общем-то сам все это и субсидировал… С родителями сколько было разговоров и встреч, ведь требовалось сшить эти костюмы. А шубу Ванечке они мастерили вдвоем с Евгенией Ивановной по ночам, после всех дел и занятий.
Когда украшали елку, Валентина поручила Роме Огурцову водрузить на макушку стеклянную красную звезду. Мальчик даже испугался сначала, не поверил. А как старался! Натаскал стульев, сделал пирамиду, чтобы дотянуться до верхушки, бесстрашно залез на нее… Вот он читает стихи, и неплохо читает, Евгения Ивановна тщательно подготовила ребят к утреннику. Но вдруг сбился, поник, сдернул с лица сделанную из папье-маше маску волка. Что это с ним? Валентина проследила за растерянным взглядом Ромы и увидела Огурцову, которая только что вошла в класс, громоздкая в своей шубе из искусственного меха и пышной енотовой шапке. Смотрит свысока, будто все вокруг — мелочь.
— Что за светская особа была, в меховой шапке? — спросила Светлана, когда они по окончании утренника вышли из школы.
— Мать одного ученика. Жена директора сахарного завода.
— Что жена директора — за версту видно, — рассмеялась Светлана. — Хотя, насколько я понимаю, чем умней человек, тем проще он себя ведет… Сын ее учится хорошо?
— С сыном непросто, Светочка. Видите, какая история. — Валентина рассказывала о Роме всю дорогу до дому, и еще бы нашлось что сказать, иди они хоть до самой Терновки. Света слушала молча, непонятно было, трогает ее то, что говорила Валентина, или ей безразлично. Войдя в дом, быстро сбросила шубку, погрелась у печки, помогла Валентине собрать на стол. С аппетитом уплела жаркое, потом оладьи.
— А это что, груши? — спросила, разглядывая вазу с фруктами в соку. — Никогда не пробовала таких.
— Мариную с лимонной кислотой. Нравится?
— Очень… Вот вы рассказывали, а я думала о себе. Что никогда, наверное, не смогу так глубоко понимать детей… Вообще людей. Все натыкаюсь на грубость. Супруга нашего директора, например, командует учителями в школе, как пешками. Требует, чтобы все подчинялись и трепетали. А я вообще не умею ни перед кем трепетать.
— Знаю Махотину. У вас отмирающая восьмилетка… там трудно, Света. А как Махотин, директор? Не бросил пить?
— Частенько навеселе. Скажите, почему его не снимают?
— Видимо, как-то устраивает…
— То есть?
— Пить пьет, а начальство слушается. — Ей не хотелось говорить Свете о Капустине, о том, что обтекаемый этот человек всюду, где может, старается насадить безусловно послушных ему людей. Он бы и здесь, в Рафовке, насадил, да Тамара Егоровна пока ему не поддается. — А как вы? Вживаетесь?
— Плохо. Я же говорила — ничего не получается.
— Но вы умеете ладить с детьми, я только что видела…
— Это у вас такие дети! Наши совсем другие, — покачала головой девушка. — Тупицы какие-то, простых вещей не знают и